Он понимает, что это – конец его карьере, его машине, но он сейчас не знает, как ему это исправить. Грузовик с ревом и грохотом продолжает движение, Валера видит, что дальше дороги нет, крепко сжимает руль, и – удар. Голубой ЗИЛ врезается в высокий дорожный бордюр, сносит красное дорожное ограждение, колеса грузовика под оглушительный рев мотора на доли секунды отталкиваются от земли… И, с искрами и грохотом жестко возвращаясь вниз, забрав под себя двух стоящих в ступоре пешеходов, через пару метров кабина голубого грузовика с громким хлопком сминается, как фольга, об одно из каменных зданий Москвы.

В последние секунды Валера видит, как он на полной скорости врезается в фасад дома. Мысль, словно молния, проносится у него в голове, рассказав ему, как этого можно было бы избежать. Но сейчас уже ничего не изменить. Удар. Глаза, руки, грудь и ноги чувствуют сильную резкую боль. Уже через мгновение она исчезает и наступает тишина. Только легкий, едва слышимый писк раздается в ушах.

Валера открыл глаза, но ничего не изменилось – темно, будто выключили свет. Он почувствовал себя странно: тело будто покрылось мурашками и онемело так, как бывает, когда отлежишь руку, но тут словно отлежал все тело. От этого Валере стало не по себе.

«Ослеп», – подумал вдруг он. Со свойственной ему несерьезностью он продолжил развивать эту мысль: «Ну и ладно, пенсию по инвалидности получу, и не нужно будет работать. Да, и пускай жена теперь за мной ухаживает, поймет, каково это – впахивать каждый день. Но подождите-ка… А почему так тихо? Где звуки машин, мигалок скорой или милиции? Почему я ничего не чувствую? Почему я не ощущаю собственного тела?! Твою мать, что такое?! Эй, люди, ответьте!»

Абсолютное непонимание, тьма вокруг и отсутствие звуков очень сильно испугали Валеру. Этот страх проникал в него все глубже и глубже, и мужчина закричал.

Тьма и холод продолжали проникать в Александру. Она стала слышать в этих звуках голоса, казалось, что они завывают или кричат, а то и смеются. Они очень сильно напугали Сашу, и та стала прислушиваться. «Может, они что-то говорят? – подумала она. – Но на каком языке эти голоса? Они точно принадлежат людям, но не двум или трем, а целой толпе, их почти не разобрать. О боже, они кричат, они что-то кричат, нечто непонятное. Я боюсь, мне страшно. Что же происходит, почему я тут?! Я не хочу быть здесь, я хочу домой, к маме!»

Саша заплакала.

– Помогите, пожалуйста, кто-нибудь! – громко закричала она, но что-то было не так. Саша поняла, что не слышит своего голоса.

Она напряглась, чтобы крикнуть громче, – все равно тишина. Ни эха, ни ответа – будто ей закрыли рот рукой. Стало еще страшнее. При этом чужие голоса вокруг усиливались, они уже превратились в гул – такой же, какой у пчелиного роя, – и становились все громче и громче. Уже невозможно было расслышать, кричит ли там кто-то – это уже просто белый шум. Саша с криком закрыла уши руками, но этот гул никуда не делся.

Вскоре она стала сильно замерзать. Руки казались совсем ледяными, Саша поднесла их к губам, чтобы согреть своим дыханием, но, выдохнув на ладони, не почувствовала ожидаемого тепла.

Она замерла на секунду, и в голове появился пугающий вопрос: «Это все сон или… или я умерла?» По щеке пробежала слеза, которую Саша не смогла почувствовать. Она только ощущала страх и боль на душе. Ей безумно хотелось разобраться. «Если я умерла, то когда это произошло? Что случилось? И почему я могу размышлять, как живая, и помнить все? Или… или это все же кошмарный сон? Но…»

Саша напрягает память, ей тяжело, страх не покидает ее, мысли постоянно путаются… И все-таки у нее получается вспомнить отрывок последнего дня, который превратился для нее во тьму и пустоту:

– Вот я иду по тротуару. Светит солнце. Мне нужно перейти дорогу, потому что за ней – мой дом. Мне горит зеленый человечек, я ступаю на проезжую часть, и-и-и… И все. И дальше я – тут. Но где – тут? И почему я именно здесь?

Мысль о том, что она умерла, становится все более логичной. В Сашином сознании все сходится: темнота, ощущение холода и странное чувство в груди.

«Нет! Откуда мне знать, как чувствует себя человек после смерти», – думает Саша и продолжает гнать от себя эту мысль, не хочет ее принять, но та настойчиво продолжает лезть в ее голову.

Спустя часы размышлений и догадок Саша поняла, что все, это конец, она умерла. И вновь чувство страха и паники взорвало ее голову, в душе образовалась дыра. Саша начала махать руками, плакать, кричать, вспоминать, что было, и жалеть о не случившемся. Бедные родители и кот… И столько всего было запланировано: свадьба, учеба, хотела съездить на море и еще тысячи разных желаний, которым не суждено исполниться.

– Что же делать, а? Куда дальше? Я так и буду находиться здесь? Я хочу домой! – в слезах кричала Александра в этой пустоте, а в ответ слышала только гул голосов, доносящихся откуда-то издалека.

Саша опустила голову, отбросила все свои мысли и просто заплакала. И в этот самый миг она почувствовала спокойствие, словно вновь плачет ночью в подушку на своей кровати у себя дома. Она тяжело вздохнула и расслабилась:

– Это все дурацкий сон…

Находясь в полном мраке, Валера думал о своей жизни. Ему пока было не страшно, а интересно, что будет дальше. В его голове рождалось много разных идей: он представлял себе райские кущи, где все вокруг зеленое, везде спокойствие и блаженство, или белое облако с чистыми большими фонтанами и такой же благодатью, или все будет, как пел Высоцкий, – золотые ворота, старик со ржавым старым ключом.

– Вот где я наконец отдохну, – про себя прошептал Валера.

Но это были шутки, чтобы не поддаться панике. Валера не верил в то, что его больше нет, он продолжал надеяться на лучший исход, думая, что это сон.

Через мгновение после своих слов Валера резко напрягся – он обратил внимание на то, что под ним ничего нет.

– Что за черт?! Почему нет почвы под ногами?!

И тогда Валера все же почувствовал страх. Ему показалось, что его тянет на дно, но он инстинктивно машет руками, пытаясь выплыть наверх. Только где тут верх? «Да неважно, нужно двигаться», – подумал Валера. Он пытается нащупать ногами землю, опору или что угодно, от чего можно оттолкнуться, но его ноги так ничего и не ощущают, вокруг него по-прежнему ничего нет. Валера чувствует слабость, силы его покидают, он размахивает руками все медленнее и медленнее. Почти успокоившись, Валера слышит какие-то звуки. Он понимает, что это голоса множества людей – может, тысячи, а может, и больше, почти как на базаре, только во много раз сильнее. Валера вертит головой, пытаясь понять, с какой стороны доносится этот шум, но кажется, что он – вокруг него, будто Валера стоит посреди толпы. И тогда он начинает кричать:

– Кто здесь? Зажгите эту чертову лампу и объясните, черт бы вас побрал, где я!

Но толпа промолчала.

Неожиданно Валеру окутал холод, это произошло очень резко, словно он вошел после бани в морозильную камеру. Он начал искать в кармане спички, но обнаружил, что карманов нет и одежда на нем другая – она слишком легкая, он ее почти не чувствует. И тут Валера все понял: это не сон. Он сложил все ощущения, звуки и воспоминания и, выдохнув, тихо сказал:

– Я мертв. Боже, упокой мою душу, – после чего склонил голову и замолчал.

Немного подумав о самых страшных вариантах дальнейшего бытия, Валера обратился к Нему – тому, к кому не обращался никогда. Он попросил помочь ему и его простить. И, вспомнив каждый свой проступок, всех, кому насолил, он попросил и тех людей, кому за годы своей жизни сумел навредить, простить его. И слеза скатилась по его правой щеке.

– Уже прошло много времени, и должно что-то случиться. Я должна, просто обязана проснуться! – кричала Саша в пустоту, рыдая и закрывая глаза ладонями. Она замерзла, но холод, тьма и гул не отступали.

Надежда на то, что это всего лишь сон – страшный, очень реалистичный сон, – не покидала. И едва только Саша находила в себе силы успокоиться, как через мгновение ее вновь охватывал приступ паники, и она снова кричала и ругалась как никогда. Она махала руками, как одержимая. И вдруг Саша замерла.

– Что-то поменялось… – тихо прошептала Саша.

Гул голосов пропал, на душе у Саши воцарилось спокойствие, страх и паника исчезли. На ее лице появилась легкая улыбка – такая же, что была, когда Саша в тот майский день шла по той самой улице. Светило солнце, цокали каблуки по тротуару, а дома ждала мама со свежими блинами, и запах от них стоял на весь двор. Мама сидела на кухне и высматривала в окошке дочку, которая вот-вот должна прийти.

Молодой, но уже достаточно опытный милиционер Николай, прибывший на место ДТП, долго стоял над трупом и разглядывал в документах лицо симпатичной двадцатилетней девушки. Но на асфальте сейчас его взору предстала совсем другая картина: некогда красивое личико было изуродовано большой кровавой гематомой с левой стороны, и она была настолько ужасна, что смотреть на нее было невыносимо.

– Видать, ты не посмотрела по сторонам и вышла прямо под этого «монстра», бедная, – хрипло и очень тихо сам себе сказал милиционер. Он дождался, когда специалисты сделают снимки лежащего тела и напишут протокол, а затем повернул ее голову так, чтобы той страшной гематомы не было видно. – Да-а-а, тяжелым будет этот день.

Придя утром на работу в свой участок, он чувствовал: что-то пойдет не так. Возможно, сработала интуиция, или это был знак. Избежать своей работы только потому, что ему кажется, будто что-то не так, конечно, не получится. И вот – в чудовищную жару, под лучами яркого солнца – капитан смотрит на мертвую девочку. Его пот просачивается через голубую рубашку, ему очень жарко, но он не обращает на это внимания – все это мелочи по сравнению с тем, что произошло на злосчастном перекрестке. Уму непостижимо – столько смертей, столько крови, она медленно стекает по горячему асфальту вниз по дороге, и все из-за одного дурака-водителя! Или все же его машины? Капитан надеется, что у ЗИЛа отказали тормоза, это могло бы стать единственным оправданием случившемуся, но истинную причину выяснит только экспертиза, через несколько дней.

Николай закурил уже вторую сигарету подряд с момента, как приехал сюда. Немного успокоившись и собравшись с силами, капитан милиции принялся раздавать приказы следственной группе. Все подчиненные видели, что Николай не в настроении (у него был очень серьезный вид), и поэтому лишний раз его даже не переспрашивали. Отойдя от тела девушки, капитан приказал накрыть ее простыней: он не хотел ее видеть такой. Обвиняя водителя ЗИЛа, Николай мысленно проклинал его за то, что тот убил такую молоденькую и красивую девушку. Он называл его ослом, дураком, и если бы этот водитель был жив, то капитан сделал бы все для того, чтобы отправить того за решетку навсегда. Но убийца девушки уже сам себя наказал, и очень жестоко – пожарные доставали его частями из подобия грузовика: сначала – ноги ниже колен, затем – все остальное, полностью измельченное тело. Николай старался не смотреть в ту сторону. Когда он прибыл сюда, ему хватило того, чтобы, просто заглянув в кабину ЗИЛа, сразу понять, что от тела водителя почти ничего не осталось.

Множество прохожих и зевак столпилось у этого перекрестка. Также собралась пробка из автомобилей. Те, кто стоял в самом ее конце, не знали, что произошло, и сигналили своими клаксонами до тех пор, пока прохожие не рассказывали им, что случилось там, впереди. Это водителей успокаивало, некоторые из них бросали свои машины и шли смотреть…

Зеваки очень тщательно следили за работой Николая и бригады скорой помощи. Они обсуждали каждое их действие, а также выдвигали свои теории случившегося. Все это, конечно, не помогало службам в работе, более того, отвлекало их. Когда тела погибших погрузили в специальные машины, убрали поврежденное ограждение и то, что осталось от ЗИЛа, Николай понял, что самое тяжелое еще впереди: нужно найти родственников и сообщить им о случившемся, это будет нелегко…