Если рассматривать ритуалы за пределами института религии, становится ясно, что на рубеже двадцатого и двадцать первого веков появилось бессчетное количество светских или отдаленно духовных ритуалов. Большие группы странников совершают «паломничество» в американские пустыни: от арт-фестиваля Burning Man и музыкального фестиваля Coachella до «Биеннале в Бомбей-Бич», художественного мероприятия, проходящего в Калифорнии, на пустыре у озера Солтон-Си. Распространение йоги и фитнеса привело к появлению таких ритуалов приобщения, как «Адская неделя» от фитнес-студии Orangetheory, где все постоянно дают друг другу пять, дабы обеспечить социальную сплоченность, и тренировки от фитнес-компании SoulCycle, проходящие при свечах под инструкции на манер проповеди и наполненные «душевными моментами». Во время самоизоляции из-за пандемии ковида компания Peloton стала лидером в сфере фитнеса, удовлетворив коллективную потребность в синхронном движении с остальными. У людей всех форм и размеров, занимающихся дома, появилось виртуальное пространство, где можно вообразить, будто вы пыхтите и потеете не в одиночестве. В любом уголке Штатов можно встретить человека в футболке с надписью «МОЯ ЦЕРКОВЬ – ЭТО СПОРТЗАЛ».

Ритуалы помогают людям осмысленно отойти от стремления технологий к оптимизации. Приверженцы «Цифрового Шаббата» очерчивают границы, чтобы почувствовать связь с текущим моментом, а практика под названием «Я здесь» предлагает участникам проводить время вместе, отказавшись от цифровых устройств. Журналист Ананд Гиридхарадас, основатель «Я здесь», и его супруга Прия Паркер, автор книг, описывают эти собрания как шанс «насладиться дружеским общением, которое не способны обеспечить соцсети, то есть сосредоточиться на одной беседе, а не распыляться на многие». Та же тяга к общению видна и на встречах подростков, собирающихся по воскресеньям в бруклинском Проспект-парке. Они садятся кружком на бревна и откладывают телефоны подальше, чтобы поговорить о бумажных книгах и порисовать в блокнотах. Все они – члены Клуба луддитов, у которого имеются собственные ритуалы для поддержки друг друга в попытках отказаться от социальных сетей и вернуться к доайфоновой жизни, пусть и всего лишь на несколько часов.

Стоит упомянуть и о росте популярности Атеистской церкви Сиэтла, где атеисты собираются в воскресные дни, чтобы получить от похода в церковь все лучшее: стать частью сообщества, подумать, попеть – только без той части, где про Бога. По окончании службы прихожане садятся в круг и передают друг другу «говорящего кролика». Тот, кто в данный момент держит в руках игрушку, может поделиться с остальными своими мыслями и чувствами. Официальная миссия церкви, прибегающей к подобным ритуалам, заключается в том, чтобы предоставлять преимущества религиозного сообщества, не вызывая у людей «когнитивного диссонанса», к которому приводит вера в сверхъестественных существ.

Все эти примеры доказывают, что ритуалы вполне себе живы-здоровы. Просто они приняли формы, которые бросают вызов традиционным представлениям о ритуалах, и по этой причине их зачастую пренебрежительно приписывают то любителям эзотерики, то миллениалам – или же вовсе относят к эгоистичным странностям. Само слово «ритуал» вызывает ассоциации с чем-то священным и магическим, на чем не преминула заработать много денег индустрия красоты и здоровья. Теперь у любого есть возможность нанять «эксперта по ритуалам», как себя называют корпоративные консультанты в этой сфере, или же воспользоваться бессчетным множеством онлайн-приложений и платформ, которые, помимо прочего, предлагают медитации на каждый день, практики выражения признательности и самовнушения, а также ведение ежедневника с подробным расписыванием планов. И какой же вывод о значении ритуалов в двадцать первом веке мы можем сделать из этих новых тенденций?

История ритуалоскептика

К новым светским ритуалам я нередко отношусь с той же долей сомнения, что и ко многим традиционным ритуалам из моего детства. Поначалу они меня вообще особо не интересовали. Несмотря на появление в нашей культуре светских ритуалов, на заре карьеры ученого-бихевиориста меня вовсе не посещала мысль об их изучении. Мне нравилось придумывать строго контролируемые лабораторные эксперименты, чтобы докопаться до самой сути явления, определить ключевые переменные и оценить их воздействие на некий итоговый показатель. Мое внимание было сосредоточено на таких темах, как определение точного влияния различных способов траты денег (например, на себя и на других) на уровень счастья, изменение типа информации, передаваемой пиарщиками от политики, для оценки ее влияния на наше восприятие политических фигур и поиск отделов мозга, ответственных за всеми любимое «витание в облаках».

Трудности, связанные с определением воздействия ритуалов в рамках лаборатории, показались мне (и многим моим коллегам, работающим в области поведенческих наук), мягко говоря, обескураживающими. При упоминании «ритуалов» я представлял себе многогранные и полные мелких нюансов действия, различающиеся от культуры к культуре и обросшие вековыми смыслами – разве можно применять к ним старый добрый научный метод? Как отделить от них культурные и исторические аспекты? И останется ли в результате хоть что-то, достойное изучения?

Даже приступив к исследованию того, как устроены ритуалы, я все еще считал себя ритуалоскептиком. А что значит быть ритуалоскептиком? Наверное, вы уже догадались. У многих из нас есть друзья и родные, чьи дни наполнены ритуалами. Подобно Фланнери О’Коннор, они встают в определенное время и проживают свой день определенным образом – вплоть до самого вечера, когда этот день заканчивается не менее определенным образом, как у Чарлза Диккенса. А я совсем не такой. Я просыпаюсь, ем, делаю перерыв, ложусь спать, не придерживаясь четкого расписания, поэтому в моей жизни нет места ритуалам. По крайней мере мне так казалось.

А потом у меня родилась дочь, и с ее появлением на свет я моментально и неосознанно превратился в безумного шамана. Отход ко сну, некогда включавший в себя горстку нудных, но необходимых действий вроде чистки зубов и подключения телефона к зарядному устройству, со временем превратился в ритуал из семнадцати этапов, единственной целью которого было уложить ребенка спать. Основные участники: я, моя жена, плюшевая свинка, коричневый кролик и (в особенности) серый кролик. Главные песни: та, что жена когда-то пела в летнем лагере, «Каждый день» Бадди Холли (дочке она известна как «песня про американские горки»), «Милый малыш Джеймс» Джеймса Тейлора («песня про ковбоев»). Священные тексты: «Спокойной ночи, луна», «Очень голодная гусеница» и «Сколько мыслей в твоей голове». Основные действия: медленно отнести дочку в кроватку, чтобы она могла пожелать спокойной ночи ступенькам лестницы, и спросить, не нужно ли ей чего перед сном, а потом тихонько повторять «тш-ш», пока малышка не уснет. (Я был настолько уверен в расслабляющем воздействии своего «тш-ш», что даже записал из него аудио на десять минут, которое можно было включить в любой момент.)

Я думал, что выполняю эти действия месяц за месяцем каждую ночь, потому что они нужны моей дочери. Как и в случае с любыми ритуалами, я строго следовал определенному порядку их повторения. Пропустишь что-нибудь – и она уже не уснет. В элементах процесса была и некая произвольность, также присущая большинству ритуалов: например, почему два кролика и всего одна свинка? Почему именно эта книга доктора Сьюза, а не другая? Почему ступеньки, а не кухонные приборы? Так или иначе мы редко отступали от этих правил – слишком высоки были ставки. Нас переполняло ощущение, что если мы попытаемся изменить установленный порядок действий или же ускорить его из-за желания побыстрее лечь спать, то все пойдет прахом. Любое сокращение или изменение помешает добиться необходимого эффекта – и тогда придется начинать все сначала.

Со временем я стал рассматривать это вечернее представление с более аналитической точки зрения. Что же я делал? Ритуал был важен не только для моей дочери, но и для меня. Я совершал ряд действий в строгой последовательности, будучи уверенным, что они помогут достичь желаемого результата. Следуя этому ежевечернему ритуалу на протяжении долгого времени, мы поверили в его способность призвать ночной сон. И неким образом, не принимая никаких осознанных решений, я превратился из скептика в истинного приверженца ритуалов.

Поняв это, я задумался: неужели и у остальных людей каждый день состоит из придуманных ритуалов? Насколько они действенны? А если действенны, то почему? Если не брать во внимание ритуализированные фитнес-группы Peloton и Orangetheory и тех, кто ищет коллективного вдохновения на фестивале Burning Man, то существуют ли другие самопровозглашенные критики вроде меня, которые проживают каждый новый день без осознания истинной силы ритуалов?

Необходимые действия, связанные с укладыванием дочери в кровать, натолкнули меня на поразительную мысль: возможно, все мои представления о ритуалах были в лучшем случае искаженными, а в худшем – абсолютно неверными. Да, к ритуалам точно относятся религиозные традиции и церемонии, передающиеся из поколения в поколение. Однако странноватые и спонтанные поступки – из той же серии, и я стал живым подтверждением тому, что любой набор действий может стать ритуалом. Катализатором ритуалов становится необходимость; наличие же традиций и укорененности в прошлом вовсе необязательно.

Став родителем, я обратился к ритуалам инстинктивно, чтобы обеспечить спокойный сон самому юному члену моей семьи – и чтобы облегчить собственную тревогу. Я понемногу начал исследовать эту тему, и тогда ученый во мне затребовал более четких ответов на вопрос о том, как устроены ритуалы. Если люди могут на ходу придумывать свои ритуалы, которые способны влиять на их впечатления и чувства, то что именно представляют собой ритуалы и как они действуют? Теперь во мне уже вовсю разгорелось любопытство, и я был серьезно настроен все это выяснить.

Как зарождаются ритуалы

Помимо детского опыта с религиозными ритуалами, большинство знаний о ритуалах я приобрел благодаря исследованиям в сфере антропологии и других дескриптивных областях социальных наук. В антропологии применяют этнографические методы, то есть ученый отправляется в путь и наблюдает за действиями людей, а затем пытается понять, почему они это делают. Теперь уже ставший каноничным способ познания был придуман западными учеными для изучения незападных культур и применялся для исследования лишь одного из элементов ритуалов – проверенных временем традиционных обрядов. Это строгие, присущие определенной религиозной общине действия, которые первым делом приходят в голову, когда кто-то заводит речь о ритуалах. Я называю их унаследованными ритуалами.

Ни одно из этих многочисленных исследований, несмотря на их несомненную увлекательность, не помогло мне с понимаем собственного опыта касательно укладывания ребенка в кровать. Никто из предков не передавал мне знания о мягких игрушках, да и Бадди Холли явно не упоминался ни в каких древних текстах. Ритуал, как я начал осознавать, может быть индивидуально расписанным действием.

Как только в моем восприятии ритуалов кое-что изменилось и они, по моим скромным предположениям, стали включать в себя не только незыблемые традиционные обряды, но и личный опыт человека, я начал повсюду их замечать. Все вокруг прибегают к любому доступному реквизиту, маскараду и собственному драматическому мастерству – прямо как я, успокаивая дочку перед сном. Иногда люди заимствуют из унаследованных ритуалов, иногда придумывают что-то совершенное новое, а чаще всего сочетают то и другое.