– Нет, – отвечаю тут же.

– Ну врёшь ведь, – смотрит сверху вниз. – Убью за тебя, поняла?

– Илья… – Хочу убрать пустые тарелки, но он вдруг резко ловит и сжимает моё запястье.

Поднимаю на него глаза. Чуть отпускает хватку.

– Алёна, я не буду вокруг да около ходить. Переберусь в столицу и заберу тебя от этой…

– Что ты такое говоришь? – выдёргиваю руку и чувствую, как вспыхивают щёки.

– Не сахарно там тебе, думаешь, не знаю, не вижу? – наклоняется вперёд. – Со мной жить будешь.

– Нет, Илья, не буду, – качаю головой.

– Чё это нет? – раздражается, злится. Встаёт, напирает на меня. – Ты мне нравишься. Очень. Сама знаешь.

– Прекрати. – Делаю шаг назад, упираясь спиной в старый, монотонно жужжащий холодильник.

– Бабка не вечная, матери ты не нужна. Со мной будешь, поняла? – повторяет на полном серьёзе. И мне страшно становится. Столько в его голосе стали и непоколебимой уверенности.

– Илья…

– Деньги найду. Ляль, хорошо жить будешь, ни в чём себе не отказывая.

– Не нужны мне твои деньги! – Отхожу в сторону и хватаю полотенце, первое, что попалось под руку. – Знаю я, откуда они у тебя! Грязные, кровавые! Зачем ты туда полез? Зачем?

В несколько шагов добирается до меня.

– Не знаешь ничего, не трепи языком, – выдирает из рук вафельное полотенце.

– В тюрьму попадёшь, Илья! И отец тебя твой не спасёт.

Низко и хрипло смеётся.

– Бабка настращала?

– Нет. Я просто слышала про магазин и другое. Это же всё вы, верно? Черепанов твой, Кабан, Кощей, – смело задираю подбородок.

– А если и да, то что? – хватает за руку. – Кто как может, тот так и крутится, Ляль. Думаешь, деньги твоих одноклассников-мажоров честным трудом заработаны? Кто-то ворует, кто-то грабит. Ты вроде не среди розовых единорогов живёшь, должна понимать.

Качаю головой.

– Ты после армии совсем другой вернулся, – признаюсь честно. – Говоришь страшные вещи. Послушай себя! Ты преступником готов стать, а может, и стал уже… Отпусти мою руку, пожалуйста.

Медлит, но потом всё же размыкает пальцы.

– Алёна…

– Паровозов, пожалуйста, оставь меня в покое, я не хочу во всё это…

– А чё хочешь? Думаешь, лучше кого-то найдёшь? Может, уже нашла? – сверлит меня взглядом, от которого кровь стынет в жилах. – Ну?

– Нет, мне не до этого, знаешь ли… Я просто хочу ради Ульяны вырваться из болота, а ты, Паровозов, хочешь утащить меня в него лишь глубже! – произношу на одном дыхании.

– Ляль, там такие котята у Петровны! – слышим мы голос бабушки Маши, доносящийся из прихожей. Продолжаем смотреть друг на друга.

– Я тебе всё сказал и надеюсь, что ты услышала, – склоняясь к уху, сквозь зубы заявляет он.

Его губы касаются щеки, как раз в ту секунду, когда бабушка появляется на кухне.

– А ну-ка, пшёл прочь от неё, бандюган треклятый! – резко меняется интонация голоса бабы Маши.

– И тебе, Семёновна, добрый день, – отвечает он мрачно и, накинув куртку на плечо, уходит.

8. Алёна

В Москву мы вернулись на электричке к семи вечера. К счастью, Паровозов в тот день больше не появился. Однако его слова всё ещё висели надо мной будто дамоклов меч.

«Со мной будешь, поняла?»

От его колючего взгляда до сих пор кровь стынет в жилах. И мне кажется, что Илья так просто не отстанет. Он с детства такой: если уж вбил себе что-то в голову, то не переубедить. Нет, он меня никогда не обижал, но эта его уверенность в том, что я должна быть с ним, меня изрядно пугает.

Признаться, я и раньше замечала его интерес ко мне, но Женька, мой погибший двоюродный брат, всегда просил его попридержать коней, мол, мелкая, чего тебе от неё сейчас надо. Тот и не перечил до поры до времени. Я надеялась, что после службы в армии эти его «чувства» ко мне поугаснут, но… вышло совсем наоборот. Помню, явился пьяным в дым под утро и заявил, что ждал нашей встречи. Целоваться полез, благо бабушка Маша пыл его тогда остудила. Веником жёстким отлупила так, что мало точно не показалось. Но, увы, этим же летом он активизировался не на шутку. Заявлялся к нам как к себе домой. Разговоры неудобные заводил, звал гулять и даже с гитарой приходил песни исполнять. После этого по всей округе слухи распустили, мол, к Лисе не подступись, она – девчонка Паровоза.

Не так это. Илья мне дорог как друг детства. Он, безусловно, парень очень видный, но нет у меня к нему того притяжения, о котором наперебой трубят все любовные романы. Паровозов для меня как брат. Да только вот он понять этого никак не может.

Дверь в квартиру не заперта. Я ещё с улицы услышала шум, доносящийся из распахнутого настежь окна, и по лицу соседки, той самой, что собирает окурки на клумбе, поняла: мать устроила очередной сабантуй. Видимо, до сих пор отмечают день рождения драгоценного Валеры.

На пороге в нос ударяет запах дешёвого табака и алкоголя. На кухне играет шансон, кто-то очень громко смеётся. Стучат стаканами и выкрикивают пожелания.

– Идём, котёнок, – тяну мелкую за собой, даже не раздевая.

Уже почти дохожу до нашей комнаты, как из кухни появляется какой-то мужик.

– О, шалом, красавица, – захмелевшим голосом обращается ко мне. – Кааать, тут гости, да какие!

Из-за его спины выглядывает не совсем трезвая мать. На ней новое платье. Красное, нарядное. На лице макияж не первой свежести, а на скуле уже красуется синяк.

– Доччки мои вернулись от бабки, – заплетающимся языком говорит она.

– Так чё, давай старшую к нам! – предлагает он ей.

Меня аж передёргивает от его сального взгляда.

– Ты чёй-то вообще. Марш к себе, Ляля! – приказным тоном орёт она мне.

Дважды повторять не приходится. Пару секунд спустя мы уже за дверью. Проворачиваю ключ, толкаю шпингалет и только тогда выпускаю воздух из лёгких. Этих постоянных новых знакомых матери я боюсь до ужаса. Ведь человек, находясь в состоянии алкогольного опьянения, себя совершенно не контролирует, а значит, жди большой беды…

Стягиваю шапку с Ульяны, расстёгиваю курточку.

– Они не придут к нам, Ляль? – шепчет она испуганно, когда я развязываю шнурки на ботиночках.

– Снимай. Нет, не придут, не бойся, – уверяю её я, поглаживая по светленькой макушке.

– Ты мне почитаешь? – спрашивает тихо, скидывая обувь. Поднимает и несёт в уголок. Как я и учила.

– Да, Ульян, но сначала мне надо сделать уроки, а ты пока порисуй, хорошо?

Она послушно садится за стол и придвигает к себе альбом. Я достаю из портфеля учебники и на пару часов погружаюсь в мир ненавистной математики. Логарифмы ещё куда ни шло. Но потом я зависаю с геометрией. Задача со звёздочкой никак не даётся мне, да и что скрывать, предыдущие задания я тоже решаю с трудом. Ответы сходятся не везде.

За стеной всё громче, а стрелка старых часов тем временем подбирается к одиннадцати. Слышу, как Валера громко ругается с соседкой, которая пришла высказать своё возмущение. Он в выражениях не стесняется совершенно. Кроет отборным матом пожилую женщину и угрожает расправой.

Ульянка лезет ко мне на кровать с книжкой в руках. Вертит её, пальчиком водит по обложке и смиренно ждёт, когда я разберусь с неподдающейся задачей.

– Ляяяль.

– Мм? – пялюсь в десятый раз на два треугольника.

– А нас заберут?

– Куда? – отрываюсь от рисунка и пытаюсь понять, что она имеет ввиду.

– В школу волшебников.

Я хмыкаю.

– Уж я-то не против, малыш. Не отказалась бы от волшебной палочки.

– Но мы не в сказке, да? – огорчается она, обиженно выпячивая нижнюю губу. Моя привычка. Я в детстве делала точно так же.

По ту сторону двери шум и гам усиливаются. Раздаются грохот, крик, ругательства.

– Не в сказке, точно, – соглашаюсь я, убирая учебники.

Выключаю большой свет, оставляя гореть только ночник, который купила летом на распродаже.

– И принца у тебя тоже не будет? – тяжело и совсем по-взрослому вздыхает она, широко зевая. И я за ней тоже.

– Не нужен мне принц, обойдусь, – забираюсь к ней под одеяло.

– Всем нужен, – спорит сестра. – И тебе. Как Золушке.

– Зачем? – смеюсь и устраиваюсь поудобнее, открывая книгу в том месте, где лежит цветная закладка.

– Ну как, – поворачивает голову и смотрит на меня своими глазищами так, словно я чушь какую-то спросила. – Защищать!

Молча киваю. Почему-то на ум приходит Паровозов. Не принц ни разу, но желание «дать мне лучшую жизнь» в его мыслях определённо присутствует. Это его предложение уйти от матери звучит весьма заманчиво, но разве можно думать о таком сейчас? Да я скорее сбегу куда-нибудь, чем стану жить с ним. Нет. Совершенно точно нет. К подобному я точно не готова.

* * *

Праздник в стенах квартиры под номером шестнадцать продолжался до четырёх утра. Ульянка постоянно ворочалась, то и дело хныкая. Но она в отличие от меня хотя бы была в берушах, которые не так давно я приобрела в аптеке по совету бабушки. Сама я ими не пользуюсь. Боюсь. Не услышать и пропустить что-то важное, например, момент, когда кто-то начнёт ломиться в нашу дверь. Здесь можно ожидать чего угодно…

Утреннюю пробежку я пропускаю. Чувствую себя просто отвратительно: разбитой донельзя, слабой. В голове пульсирует адская мигрень, и, как назло, таблетки закончились. Ульяну тоже удаётся разбудить с большим трудом. Она плачет, жалуется на недосып и отказывается вставать с постели. Я проявляю недюжинное терпение, и мы наконец выходим из своей крепости. Осторожно обходим осколки от разбитой бутылки и направляемся в ванную комнату. Сестру я туда запускаю, только убедившись в том, что там никого нет.

На пару с ней умываемся и чистим зубы. Измазавшись зубной пастой как поросёнок, Ульянка заливисто смеётся, рискуя разбудить пьяных «гостей». Ей для забавы много повода не надо, она у меня та ещё хохотушка. Покончив с водными процедурами, возвращаемся в комнату. Собираю её в сад, одеваюсь сама и закидываю на плечо тяжёлый рюкзак.

– В саду позавтракаешь, хорошо? – говорю я ей, закрывая хлипкую входную дверь на ключ. Вспоминаю, что посреди кухни прямо на полу лежит тот самый мужик, что застал нас в коридоре, и качаю головой, содрогнувшись. Слава богу, не встречаю никого из соседей. Мне всегда жутко стыдно перед ними. Да и нечего сказать в ответ на их гневные речи.

До садика, а потом и до школы добираюсь без приключений, но позже обычного. Поэтому мне приходится лицезреть мчащийся к школьной парковке мотоцикл Беркутова, издающий адский рёв. Я даже сквозь наушники дёрнулась от испуга в сторону так, что едва не рухнула, споткнувшись о бордюр.

Явился…

Пока иду, недовольно смотрю на парня, стаскивающего с головы шлем. Грановская, которая, к слову, восседает позади него, тут же лезет обниматься, прижимаясь к его широкой спине щекой. Разглядываю девчонку. Её короткая юбка для езды на мотоцикле явно не предназначена. Того и гляди лопнет по швам на самом интересном месте. Вот ведь была бы потеха!

Она слезает с мотоцикла и встаёт напротив него. Кладёт руки ему на плечи, что-то говорит, склоняясь ближе, и лезет целоваться, запуская когтистые пальцы в тёмные волосы.

Я краснею. От вида этой картины подкатывает рвотный рефлекс. Прямо перед центральным входом в школу, совсем уже стыд потеряли! Да ещё так бессовестно… Их не смущает даже завуч, Венера Львовна, проходящая в эту минуту мимо. А она тоже хороша! Могла бы и замечание сделать. Педагог…

Да. Осенью и весной этот полудурок носится по Москве на мотоцикле. И он вроде у него не один. Прошлой весной это был железный конь марки «Хонда», а теперь вот на новенькой «Ямахе» подкатил.