Шнайдерман закурил сигарету, выдохнул облако дыма и снял пиджак. Закатал рукава, обнажив мускулистые предплечья. У него была превосходная память. Весь визит отпечатался до последней детали. Он все записал в черную папку, подписав ее именем.

Вдалеке другой человек корпел над несколькими большими текстами, столь же безразличный к Шнайдерману, как и Шнайдерман – к нему.

Они сидели в огромной старой библиотеке с плиточным полом и деревянной резьбой на дверях и лестницах, ведущих на верхние этажи. Было тихо. Поздним вечером в этом крыле медицинского комплекса почти никого не было. Шнайдерман встал, поставил ногу на стул, наклонился и просмотрел, что записал.

Она обратилась сама. Не домохозяйка с неудавшейся карьерой. Не секретарша с ожирением, чье одиночество переросло в переедание или булимию. Другие пациенты Шнайдермана вылетели из головы. Он почти не мог поверить в то, с чем столкнулся. Доктор хотел пока поработать над этим сам, обдумать перед тем, как рассказать другим. Он дрожал от волнения.

Шнайдерман достал книгу с верхней полки и отнес обратно к столу. Одновременно зрительные, тактильные, слуховые и обонятельные галлюцинации – большая редкость. Скорее всего, это проявление либо психоза, либо истерического невроза. Шнайдерман был доволен, что смог успокоить Карлотту, унять истерику и дождаться, чтобы она не пошла на контакт. Он добился от нее связной речи, хотя сомневался, что это возможно, когда впервые увидел ее, потерянную и беспомощную, стоящую посреди кабинета.

Он знал, что ему предстоит много работы. Придется поискать в классических исследованиях наиболее полные описания таких множественных галлюцинаций. Затем он сверился со своими записями. Ее голос звучал безжизненно, когда она описывала нападения, будто они произошли с совершенно незнакомым человеком. Следовательно, имела место диссоциация. Возможно, обычная истерия. В остальном ее эго казалось нетронутым – она вернулась в реальность, когда он ее успокоил.

Следующий вариант – психоз. Галлюцинации были настолько сильными, а бред – настолько поглощающим, что она потеряла связь с реальностью. Но чем дольше она говорила, тем больше успокаивалась, тем более рациональной становилась. Он решил повременить с этим диагнозом до тех пор, пока не узнает больше о ее истории. Признаки психоза и шизофрении обычно проявляются к двадцати годам.

Его любопытство росло, вызывая беспокойство. Психическое насилие части над целым, попытка реорганизации в новую констелляцию. Но зачем? Почему именно сейчас, в тридцать два года? Перед ним открывался широкий простор, неизведанный континент, и ему не терпелось начать.

Теперь, когда он был один в библиотеке, ему вдруг пришло в голову, что на большее он и не мог надеяться. Лечить сломленных и больных в области, которую он глубоко уважал, еще и в наилучших условиях – на ум сразу пришел образ отца. Сморщенный, подавленный человек с пропахнувшими чистящим средством руками. «Что это, если не милость Божья? – подумал Шнайдерман. – В чужом городе, среди незнакомых людей найти то, что перекроет все эти мысли».

Он потер глаза, закрыл учебники и выбросил стаканчик в мусор. Заставил себя сосредоточиться на пациентке, но из-за усталости мысли разбегались, без толку перетекая одна в другую. Он взял папку и вышел из библиотеки.

Одиночество психиатров-ординаторов – секрет для всех, кто не связан с профессией. Изоляция, пустые официальные коридоры, безвкусные залы для семинаров и чисто профессиональные отношения, а конкуренция не отпускает ни на минуту. Когда Шнайдерман шел по пустынному двору с выключенными фонтанами, шум города жутко отзывался в ночи. Он шел в свою квартиру, думая только о Карлотте Моран.

Билли склонился над ее плечом. Он прикоснулся к ее коже маленьким полотенцем, смоченным перекисью. Ее шея была испещрена нежными розовыми полосками, будто порезанная невидимым когтем.

– Чудо, что ты жива, – сказал Билли. – «Бьюику» досталось.

– Ты сможешь его починить?

– Да. Наверное. Если докупить детали. Вентилятор просто развалился.

Карлотта вздрогнула, когда он коснулся рваных ран у нее за ухом. В зеркале на его лице отразилась нежная забота. Она наблюдала за ним, а позади него было видно, как через открытое окно уличные фонари заливают пустырь ярким светом. Рядом высились желтые сорняки, шелестя на ночном ветру.

– Сколько все это будет стоить? – спросила она.

– Парочку сотен.

– Которых у нас нет, – простонала Карлотта.

Девочки стояли и наблюдали из проема двери. Их глаза горели от удивления.

– Доктор тебя обидел? – спросила Джули.

– Нет, милая, что ты. Вовсе нет. Мамочка просто с ним поговорила.

– Ты пойдешь снова? – спросил Билли.

– Завтра. После курсов.

Она жестом попросила Билли остановиться, а затем встала.

– Слушайте, дети, – сказала Карлотта, – на столе визитка. Там есть номер клиники. Если что-то случится – звоните. Ладно? Врача зовут, – она посмотрела на визитку, – Шнайдерман.

Ким рассмеялась из-за глупой фамилии.

Через час дети легли спать. Карлотта спала на диване. Билли распилил широкую доску и cунул под подушки. Поверх подушек они положили старый наматрасник Джули. Такая конструкция закрывала выпуклости и впадины. Не идеально, но она смогла поспать. Не крепко, зато ничего не случилось.

Первую ночь она провела в странном царстве искаженного, где все перевернуто. Удивительно, что врач все подтвердил. Тревога походила на темное облако, которое надвигалось до тех пор, пока Карлотта не забыла, какой жизнь была раньше.

– Билли, – тихо позвала она.

Наступило утро. Билли сел в постели, солнце освещало смятые простыни.

– Что?

– Если Джерри позвонит, бога ради, ничего ему не говори. Понял? И убедись, что девочки тоже это поняли. Мне очень это нужно.

– Значит, он вернется?

Билли выпрямился, полностью проснувшись. Враждебность, растерянная, но явная, лилась из него рекой. Он сидел, прислонившись к изголовью кровати, руки свободно свисали по бокам. Но его красивое лицо было лицом мужчины, абсолютно серьезным, а коренастые плечи распрямились.

Карлотта шагнула к нему. Ее голос был нежным.

– Послушай, Билл, я знаю, что ты чувствуешь. Но пойми кое-что. Мне нравится Джерри. И он пытается понравиться тебе. Ты многим ему обязан. И вообще, твое мнение здесь не имеет значения. Он мой друг. Понимаешь? Мы хорошая пара. Может, так будет всегда. Подумай об этом. Потому что это вполне возможно. И пока ты живешь здесь, придется приспособиться. Ты согласен?

– Ты ошибаешься, ма.

– На этом и сойдемся. Это моя ошибка. А я позволю тебе совершать свои.

Билли взял клетчатую рубашку со стула. Он сел на край кровати и оделся, избегая маминого взгляда.

– Мне пойти с тобой? – спросил он.

– Спасибо, Билл, но это всего лишь школа.

– Уверена?

– Да. Что может случиться? Поеду на автобусе.

– Ладно.

Билли встал, взял штаны и натянул их, а потом застегнул ремень.

– Так-то я могу взять машину. Джед уже водит. Скажи, если тебя надо довезти до дома.

– Ладно. Посмотрю по самочувствию.

Он дошел с ней до выхода. Карлотта несла в руках папку.

– Пока, мам, – сказал Билли.

Она его обняла, а затем вышла на солнце. На конце Кентнер-стрит лениво завернул за угол автобус. Заплатив за проезд, Карлотта увидела, что Билли все еще стоит в тени двери. Затем он печально повернулся, зашел в дом, и дверь закрылась.

– Вы хорошо спали?

– Нормально.

– В спальне?

– На диване. В гостиной.

Шнайдерман кивнул. Она казалась гораздо спокойнее, словно доверилась ему. Это его крайне радовало. Сейчас доктор хотел как можно быстрее начать лечение. Все шло спокойнее, чем вчера, и Шнайдерман поспешил этим воспользоваться.

– Кошмаров не было? – спросил он.

– Нет.

Он улыбнулся. Кажется, искренне обрадовался. Она сразу же это заметила и решила отдать ему контроль.

– Это хорошая идея, Карлотта, – поспать на диване.

Похоже доктор запомнил все, о чем они говорили вчера.

– Вы здесь одни? – спросил он.

– Да.

– Я бы хотел, чтобы кто-то ходил с вами. Например, сын.

– У него до середины дня школа.

– Мы можем встречаться в другое время. Например, в четыре. Вам подойдет?

– А вам?

– Я изменю расписание. Так можно.

Карлотта кивнула. Она не знала, доверять ли ему. Ее напрягала его юность. Он должен быть старше лет на двадцать.

– Тогда встретимся в четыре, – сказал Шнайдерман.

– Завтра?

– Каждый день.

– Это обязательно?

– Да.

Она не рассчитывала на такое постоянное лечение.

Шнайдерман покопался в бумагах на столе. В Карлотте не чувствовалось ни капли вчерашнего напряжения.

– Вчера я говорил вам об анализах, – сказал он. – Эти вполне обычные. Вы уже такие сдавали. Кровь, моча и психологические тесты. Психиатр покажет вам картинки. Вам нужно будет придумать к ним историю. Что-то вроде того. Ничего болезненного. Ничего неожиданного. Вы готовы сдать все сейчас?

– Ну да. Если нужно.

– Хорошо. Идем.

Шнайдерман быстро встал. Карлотта немного испугалась резкости всего происходящего. Она поднялась медленно и взяла с пола сумку.

– Я отведу вас в лабораторию, – сказал доктор. – Это большое здание, вы можете потеряться.

Они вместе вышли за дверь и зашли в шумный лабиринт, Шнайдерман кивал врачам и медсестрам. Они прошли несколько вестибюлей и несколько лабораторий. Шнайдерман был высоким, из-за длинных ног он быстро несся вперед, за ним было трудно угнаться. Они завернули за угол, встали перед дверями лифта и начали ждать вместе с собирающейся толпой.

– Вы не настоящий доктор, да? – спросила Карлотта.

Шнайдерман покраснел и рассмеялся.

– С чего вы взяли? Я ординатор, а значит, врач. Но у меня есть руководитель.

– Вы просто очень молоды, вот и все.

– Не настолько.

Лифт открылся, из него вышли пациенты и мужчины, доставлявшие медикаменты. Пара вошла. Шнайдерман нажал на кнопку. На первом этаже он провел ее по ряду коридоров и через вращающиеся двери. Вдоль стен стояли несколько пожилых мужчин и женщин, кашляющих в инвалидных креслах.

– Это миссис Моран, – сказал доктор медсестре за окошком. – Из НПИ. Нужно полное физическое обследование. Оранжевый, зеленый и желтый.

Медсестра хихикнула.

– У нас есть и другие цвета.

– Мне нужна вся радуга.

Сестра заполнила несколько столбиков в своем бланке.

– Пусть посидит. Мы будем готовы через минуту.

Шнайдерман вернулся к Карлотте. Ее нервировал незнакомый запах химикатов. На первом этаже было холоднее. Повсюду на стеллажах стояли инструменты, пробирки и трубки. Внезапно в ее разуме они начали становиться все больше. Ее как будто уменьшал металлический и стеклянный блеск комнат и больные в коридоре.

– Не волнуйтесь, – сказал доктор. – Понимаю, место не самое приятное. Тут как в гараже. Но вы ведь уже сдавали кровь, да? Больнее не будет. Врать не стану, в основном это просто скучно. Займет где-то два часа. Попытайтесь не заснуть.

Карлотта нервно улыбнулась.

– Я буду наверху, когда вы закончите. Если захотите меня увидеть, попросите проводить до НПИ.

– НПИ?

– Нейропсихологический институт. Тут знают.

– Ладно.

Он развернулся. Затем повернулся обратно. Карлотта все еще переживала. Она не хотела, чтобы он уходил.

– Я буду ждать, и мы сможем поговорить, если захотите. Решать вам. Смотрите по самочувствию. Ладно?

– Да.

В кабинете, несмотря на молодость, в нем чувствовался авторитет. А с медсестрой он показался мальчишкой. Карлотту нервировало, что он с ней флиртовал.

– Миссис Моран, – позвала сестра, – пожалуйста, заходите.