Карлотта смирилась. Она вошла в комнату, заставленную трубками, пробирками, бутылками с густыми и отвратительными жидкостями. Вращающиеся механизмы внутри стальных контейнеров издавали жужжащий звук. Техники передвигали по прилавкам банки с кровью. Карлотта вздрогнула. Она стала обесчеловеченной, частью огромной медицинской машины. Даже свет здесь был зеленым и холодным. Все выглядели странно. Медсестра отодвинула занавеску. Карлотта вошла внутрь и разделась.

6

17:30, 2 ноября 1976

Снаружи дома на Кентнер-стрит слегка моросило. Карлотта еще не вернулась из клиники. Темные птицы пели грустные песни, снова и снова, спрятанные в деревьях. В доме было холодно и как-то пусто.

Билли стоял у раковины, почти не обращая внимания на отражение в черном окне. С тех пор как Карлотта заболела – или как еще это назвать, – Билли сам мыл посуду, одевал девочек и готовил себе обед. Он знал, что совсем скоро от него потребуют большего, но пока он делал все, что мог, – мелкие дела, которые упростят маме жизнь.

Билли считал, что нет ничего постыдного в ментальных заболеваниях. Ими люди болели так же, как простудой и десятком других болезней. Только от этого не придумали лекарств. Это нельзя изучить под микроскопом и отделить плохие клетки.

Лицо Билли напряглось. Мысль о микроскопах напомнила ему о школе, биологии и всем, что он ненавидел. Классы воняли как тюремные камеры. Странные учителя радовались, когда позорили детей перед всем классом – мелочные идиоты, проживающие свои маленькие жизни без надежды на лучшее. Он их терпеть не мог.

Билли не ходил в школу уже больше недели, но его это не беспокоило. Плевать, что ему скажут или предъявят. Да и вообще, что они могут? Скоро ему будет шестнадцать, и тогда он сможет уйти насовсем.

И все же Билли снедало беспокойство. Все так не вовремя. Особенно сейчас, когда заболела мама. Он не хотел доставлять ей хлопот. Но если честно, что она о нем знала? О чем он думал, о чем мечтал? Что вообще знают родители? Мама знала лишь то, что он обожал тачки. Даже шутила об этом с Синди. А ему нравились не просто гаечные ключи и масло. Он не собирался подаваться в гонки. У него была цель. Большая цель. И машины – лишь одна крошечная ступень.

Взгляд Билли затуманился. Руки застыли в мыльной воде, пока он обдумывал будущее – даже лучше, чем у дяди Джеда, Стю. Вот это история успеха. Ему нет и сорока, а он уже единственный владелец крупнейшего автосалона подержанных автомобилей в Карсоне. Участок площадью шесть акров с фантастическим оборотом. Иногда за одни выходные там продается более сотни машин. Дядя Стю сколотил состояние, просто сидя за столом, покупая и продавая. Да, именно этого и хотел Билли – однажды открыть свой автосалон. И не в Карсоне. В Брентвуде, Вествуде, может быть, даже в Беверли-Хиллз.

Билли выглянул в окно. Сквозь морось, струившуюся по стеклу, он увидел, как за угол повернул синий автобус. Никто не вышел. Мальчик посмотрел на часы. Уже почти шесть. Почему она так долго? Он надеялся, что с ней в автобусе ничего не случилось. Типа припадков и видений. Как ужасно таким болеть. Билли слышал истории о том, как менялся характер больных. Добрые и нежные становились безумными, молчаливыми и угрюмыми, терялись в тенях своего дома, переставали выходить, даже начинали вонять. Это кошмар: не сама болезнь, а перемены в человеке. Близкие становились другими, и ты мог их возненавидеть, желать отстраниться от тех, кого когда-то любил.

Билли выкинул эту мысль из головы. Он никогда не бросит маму, что бы ни случилось.

Его лицо скривилось, когда он подумал о Джерри. Чертов неудачник. А ведет себя так, будто крутая шишка. Мотается по стране, как артист из Вегаса, заезжает на одну ночь и использует его маму, как… Да, как шлюху. Почему она такое позволяет? Что, черт возьми, она в нем нашла? Что ее так привлекло? Хренов грязный…

Тарелка разбилась о линолеум.

– Твою мать!

Билли наклонился, чтобы подобрать осколки. Они были острыми и холодными. Он собрал их в пакет и выбросил в мусорку возле плиты. Затем поискал другие осколки.

Разбилась вторая тарелка.

– Боже!

Что за чертовщина? Он быстро сложил осколки на какую-то газету. Они были ледяными. Еще и подпрыгивали, почти невесомые. Билли бросил их в банку. Они звякнули и осели с небольшой вибрацией. Он плотно закрыл банку крышкой.

– Билли!

Он повернулся. Джули смотрела на него из тени гостиной.

– Что?

– Посмотри на меня!

Джули вышла к двери между кухней и гостиной. Глаза у нее были странные, как у феи. Волосы стояли дыбом.

– На хрена ты это сделала? – недоумевал Билли. – Иди причешись.

– Это не я. Они сами.

Билли грозно на нее уставился.

– Ну конечно, – ответил он. – Иди расчесывайся. Я не в настроении играть, и мама уж точно не будет, когда вернется.

– Я не…

– Джули!

Джули обиженно посмотрела на брата. Затем ее глаза заблестели. Она показала на Билли.

– У тебя тоже такое, – захихикала она.

Билли потянулся к своим волосам. Они завились и торчали во все стороны.

– Ты похож на клоуна, – смеялась Джули.

– Хренов дождь, – пробормотал он, причесываясь.

– Ты такой смешной.

Билли схватил Джули за руку, привел к раковине и намочил расческу. А затем принялся грубо расчесывать сестру.

– Ай! Билли!

Входная дверь открылась, и вошла Карлотта. Она выглядела усталой, все ее тело осунулось, с пальто и лица капала вода. Впадины глаз будто затерялись в тени. Она попыталась улыбнуться, но не смогла.

– Извините, что я так поздно, дети, доктор…

– Ничего, мам, – перебил Билли. – Я купил замороженных равиоли. И молока.

Карлотта устало кивнула в знак благодарности. Она сняла пальто и тяжело опустилась за кухонный стол.

– Как дела, куколка? – спросила она Джули.

– Хорошо, – ответила Джули, поймав предупреждающий взгляд Билли. – Мы с Ким играли.

– Хорошо, хорошо, – рассеянно пробормотала Карлотта.

Она вспоминала бесконечную череду медсестер, врачей и техников, ходивших вокруг нее, пока сама она лежала на холодном кожаном столе, ожидая непонятно чего. Карлотта была рада вернуться домой. Дети придавали ей сил. Но она смертельно устала и едва могла сосредоточиться на своей еде.

Карлотта медленно жевала, почти не ощущая вкуса. Тьма у окна росла. Девочки жаловались на сельдерей – подарок из сада миссис Гринспан. Карлотта наклонилась, чтобы утихомирить их, но внезапно замерла.

– Вы слышали? – прошептала она.

Вилка Билли замерла на полпути ко рту. Он внимательно прислушался.

– Нет. Что?

– Под домом. За полом.

Джули с Ким посмотрели на маму. Они гадали, не новая ли это игра, но быстро поняли, что нет.

– Я ничего не слышал, – повторил Билли.

Где-то в фундаменте послышался низкий стон.

– Мне точно не почудилось, – сказала Карлотта слегка истерично.

Они вышли на улицу. Вода капала с карнизов, деревянных досок и подоконников. В темноте дождь устрашающе сверкал. Вода бурлила под домом, где фундамент поднимал ее из ила.

Под домом с сырых стропил свисала плесень, сгнивший картон и мокрая веревка. Билли скорчился в узком проходе; луч его фонарика пробивался сквозь трубы и цементные блоки, выхватывая куски проволоки и насекомых, попавших в ловушку яркого света.

– Здесь ничего нет, мам!

Он засунул сгнивший картон в те места, где трубы касались друг друга. На лоб ему посыпались опилки. По предплечьям стекал пот. Мальчик поморщился, когда до его рук добрались насекомые.

– Звучало так, будто это было под спальней! – крикнула Карлотта. Билли зашел в темноту. Он отодвинул от себя кирпичи, металлические пружины и ржавые трубы. Прислонился к опоре. Весь дом сотряс низкий металлический стон.

– Билли! Ты там цел?

– Да, мам! Это опоры под спальней!

Он наклонился, пытаясь найти, где соединяются трубы и опоры. Билли засунул туда старую газету и куски картона. Затем прислонился к опоре. Ничего. Ни звука. В темноте было мертвенно тихо.

Через полчаса его рубашка промокла насквозь. Лицо было покрыто пылью и паутиной. К брюкам прилипла странная плесень, пахло чем-то чужеродным, вроде пыли от металла. Он с трудом выбрался и встал под зонтиком, который держала Карлотта. Дождь лил вокруг, удерживая их в своем тихом, монотонном стуке.

– Что это было? – спросила Карлотта.

– Трубы на опорах. Я оперся, и они загремели, – ответил Билли.

– Тогда что было на них до этого?

Билли пожал плечами, вытаскивая паутину из волос. Миловидное лицо Карлотты смягчалось светом далеких уличных фонарей, падавшим под углом на ее лоб. Она сняла мокрый кусок картона с плеча Билли. Тот внимательно вгляделся в ее лицо, в ее глаза, в их выражение. И начал осознавать всю глубину того, через что она проходила.

– Это старый дом, мам, – сказал он. – Наверное, что-то дрогнуло.

– Звучало так, будто въезжают новые жильцы, – нервно ответила она.

Билли засмеялся.

– Там воняет, – продолжил он. – Крыса сдохла. И что-то гниет.

Они зашли в дом. Билли помылся и переоделся. Все казалось другим. Дом изменился. Теперь они были не одни.

Карлотта поцеловала девочек на ночь. Проводила Билли до спальни. Она не могла избавиться от навязчивого ощущения, что теперь все изменилось. Атмосфера казалась более плотной, даже заряженной.

Она выключила все лампы, кроме одной. Юбка и блузка соскользнули с ее тела. Доктор просил ее спать как можно дольше. Это оказалось несложно. Ее будто отлили из свинца. Карлотта забралась под простыни и закрыла глаза.

Постепенно она расслабилась. Усталость, как наркотик, делала ее конечности еще тяжелее, а мысли – медленнее. Страх дома все больше отдалялся. Только обогреватель время от времени издавал шум. Тени быстро проплывали в ее сознании. Странные тени, искаженные и сердитые.

Карлотта погрузилась в самую суть себя. Люди, которых знала, вещи, которые совершала, всплывали вокруг, вырисовывались силуэтами, искривлялись, тянулись к ней. Ее охватило изнеможение. Она знала, что они ищут ее. Внизу, в коридорах и пустых дворах, кто-то искал ее. Она видела его лицо, очерченное странным светом. А он увидел ее, подошел к ней, улыбаясь… позвал по имени…

– Карлотта! – сказал Франклин Моран. – Ну, как тебе? Не густо, зато наше!

Теперь они были официально женаты. Карлотта оглядела крохотную комнату, под окнами стояла огромная кровать, а сбоку торчала кухня.

– Иди ко мне, детка! – сказал мужчина. – Давай отметим!

– Господи, Франклин! Сейчас половина третьего…

– Ха-ха-ха-ха-ха-ха.

Он игриво повалил ее на кровать. Ей было всего шестнадцать. Иногда его руки были грубы. Суровое лицо, уже покрытое морщинами, квадратное и жесткое, становилось чужим на ее глазах. Это почти ее пугало.

– О, детка, – вздохнул он позже. – Ты такая…

– Ш-ш-ш. Не говори так.

Он ухмыльнулся. Его мускулистая грудь равномерно вздымалась и опускалась в золотистом свете. В такие моменты она безумно любила его. Ей нравились его жизнелюбие, его уверенность в себе, его скорость.

– Ладно, – ухмыльнулся он снова, поглаживая ее. – Но это правда. Ты такая.

Там было два окна, оба с трещинами. Стояло лето, и шторы были опущены. Внутри было темно, но при этом жутко жарко. Франклин любил ходить в шортах. Снаружи доносились звуки молотков, сварочных горелок и радио, которое никогда не умолкало.

– Как тебе здесь, детка? – спросил Франклин. – В сто раз лучше Пасадены, да?

– Да. Я же говорила.

– Тогда почему ты такая грустная?

– Я не грустная. Просто…

– Что?

– Ничего. Деньги. Откуда нам их взять?

– Не волнуйся, – рассмеялся он. – Разве я хоть раз тебя подводил?

– Нет, но…

– Доверься мне, – сказал он, и его глаза сверкнули.

Карлотта поняла, что ей лучше ничего не говорить. Когда ему было хорошо, он легко мог разозлиться, если ему перечить.