– Ой, Джуд, я уверена, его старшая сестра очень расстроится.

– Расстроится. Но твоей старшей сестре должно быть известно, что там, наверху, много свободного места.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь. – Я срываюсь на крик, но замолкаю, чтобы успокоиться. Руби крайне редко позволяет себе огрызаться, и только в том случае, когда кто-то ее серьезно задевает. – Послушай, Джуд, Руби – моя сестра. Есть небольшое отличие – она не такая, как твои чертовы друзья из пансиона, среди которых нет места бастарду.

– Как скажешь. – Он смотрит прямо перед собой.

– Заткнись, или я отвезу тебя сразу на корабль, и твоя мама будет очень переживать, не понимая, куда исчез ее сын.

ДЖУД. Многоквартирный дом. Порт-Наранда, Мелласея

Болит все – внутри и снаружи. После боя это нормально, мышцы пресса непроизвольно напрягаются, словно я вновь получил удар. Делаю шаг за шагом, движимый желанием увидеть маму, хотя понимаю, что она не сможет дать дельный совет, как выйти из ситуации, в которую я попал.

Я просто хочу ее увидеть.

Выйдя из клуба на улицу, поражаюсь, как ярок свет. Шум города давит. Гудки клаксонов, вонь лошадей, толпы людей на тротуарах – они движутся быстро, спешат домой или на веселую вечеринку, готовы танцевать и пить, пока не забудутся их страхи. Опускаю веки, желая оградиться от этого мира, и прокручиваю в голове недавний разговор, пытаясь понять, во что ввязался.

Руби хочет, чтобы я убил Леандера и всех, кто будет на его корабле, а это, возможно, половина моего класса.

Мы сворачиваем на Нью-стрит, постепенно отдаляемся от шума и огней. Наш путь лежит к многоквартирным жилым домам. Кажется, мы прошли не шесть кварталов, а перенеслись в другой мир, где улицы тихие, грязные и темные. Обшарпанные двери магазинов, наглухо закрытых на ночь, над ними выцветшие вывески. Непременные здесь решетки на окнах. Автомобилей нет – им не проехать по узким дорогам, да и позволить их себе здесь никто не может.

Поднимаю глаза и оглядываю здание Храма, безусловно, самое величественное в этих трущобах. Наверняка его построили здесь по весьма банальной причине – дешевизна земли. Здание окрашено в черный цвет, что символизирует сон бога Макеана. На фасаде статуя самого Макеана, освобождающегося от заклятия, наложенного Баррикой. Около входа стоит одна из зеленых сестер и приветливо кивает, когда мы проходим мимо. Неужели ей известно, кто мы?

Младшая сестра Руби, нет, младшая из сестер – та, которую я недооценивал, а это может стать ошибкой, роковой ошибкой – бросает монетку в чашу для пожертвований в руках сестры. Мне известно, что она, в отличие от Руби, регулярно посещает Храм. Она умна, раз нашла способ совместить интересы сестры и веры. Вопрос в том, как она поступит, когда требования сестры и ее бога станут различаться.

Признаюсь, до сегодняшнего дня никогда не разговаривал с зеленой сестрой, а после знакомства с сестрой Берис больше и не хочу. Последний раз я был в Храме в Алиноре много лет назад, но священнослужителя из нашей школы я помню очень хорошо. Добродушный упитанный мужчина в псевдовоенной униформе и с улыбкой на лице – он очень сильно отличался от сестры Берис.

Мы сворачиваем за угол, и я переключаюсь на дела насущные. Лаския непременно захочет подняться со мной в квартиру, я же не готов впускать ее в свой мир. Я не хочу видеть ее рядом с мамой, не желаю открывать ту часть жизни, которая прошла за морем. К тому же ей не стоит видеть, как мы живем. Оставить ее на улице в такой красивой одежде тоже нельзя. Пока меня не будет, на нее могут напасть и ограбить, а это не лучшим образом повлияет на мое будущее.

– Ты живешь здесь?

Удивленный ее вопросом, поднимаю глаза и понимаю, что до дома мы добрались быстрее, чем я ожидал, и уж точно раньше, чем хотелось бы.

Лаския распахивает дверь и придерживает ее, пропуская меня вперед, чем подсказывает, как с ней поступить. Она легко преодолевает шесть пролетов наверх, даже дыхание не сбивается. Если ее увидят в коридоре, это вызовет не меньше вопросов, чем ожидание на улице, поэтому я кивком приглашаю ее следовать за мной и открываю входную дверь.

Войдя, она захлопывает дверь за собой, прислоняется к ней спиной и замирает, сунув руки в карманы. Мельком оглядываю ее стройную фигуру в безупречном костюме с жилетом поверх накрахмаленной белоснежной рубашки, рукава закатаны до локтей. Все в ней прекрасно, отчего окружающая обстановка кажется еще более убогой.

У нас в квартире две комнаты. В одной стол, плита и диван, на котором сплю я. Сюда я приглашаю Ласкию, а сам ухожу в другую комнату, где в постели лежит мама.

Она смотрит в окно на темное ночное небо и поворачивает голову, когда я вхожу. Ее некогда золотистая кожа приобрела землистый оттенок, вокруг глаз залегли тени, а фигура кажется мне особенно субтильной – так бывает всякий раз, когда я возвращаюсь из города, полного жизненной энергии.

Из детства я смутно помню, как мы приезжали сюда, в Порт-Наранду, в гости к бабушке. Она была невысокой и очень худой, а с возрастом стала еще миниатюрнее. За несколько десятилетий до того она переехала в Порт-Наранду из Кань До, вышла замуж за местного и осталась здесь. Дни напролет она проводила с такими же бабушками, как сама, обсуждала всех вокруг и выносила критические замечания с нескрываемым удовольствием. Я тогда часто думал, что однажды мама станет такой же. Скорее всего, нет. Скорее всего, она просто тихо уйдет в небытие, а ее сходство с бабушкой заканчивается худобой и невысоким ростом.

– У тебя кровь, – едва слышно произносит она и замолкает, чтобы откашляться.

Ругаю себя за то, что забыл умыться, и сажусь на край кровати. Мама заходится в кашле, и я просовываю ладонь ей под спину, чтобы помочь подняться и сесть.

– Ерунда, царапина, – говорю я, когда приступ проходит.

– Ты не можешь драться со всем миром, Джуд, – ласково произносит она и откидывается на подушки.

– Почему нет? – бормочу я. – Мир напал первым.

Мама смотрит на меня пристально, и я замолкаю, чтобы не говорить о том, почему я должен драться и почему хочу этого.

– И что мне еще делать? – прерываю я наконец молчание. – Смириться? И пусть делают с нами, что пожелают?

Как поступила ты. Невысказанные слова повисают в воздухе.

– Не в каждом случае удается переложить вину на другого, – возражает она.

– Как, скажи на милость, ты можешь говорить такое? Он тебя бросил. Обещал, а потом, когда был особенно нужен, просто бросил. Разве в этом случае он не виноват?

Мама молчит и смотрит на меня. Я слышу, как дыхание ее замедляется, ей очень больно.

Нам обоим известно, что сейчас речь идет не об отце. Но только я знаю, почему сегодня мои мысли о Леандере.

Мама хотела, чтобы, уехав из Алинора, мы полностью порвали с прошлым. Она мечтала вернуться в Порт-Наранду – город, где она родилась, – и забыть о боли и разбитом сердце. Невозможно сосчитать, сколько раз она повторяла, что надо смотреть вперед, а не назад.

Я желал обратного – сохранить ту, прежнюю жизнь. Отец платил за мое обучение, наше жилье, но с нами не общался. Не суждено было сбыться моим мечтам о том, что однажды он придет в мою школу, будет изумлен моими спортивными достижениями, оценками и прочими некогда важными вещами, которые уже давно забылись. В глубине моей души всегда жила крошечная надежда, что он меня примет. Однако вместо этого он умер, не оставив ничего в наследство. Бросил нас, когда мы особенно нуждались в его поддержке. Тогда я был уверен, что Леандер совсем не такой, а намного лучше, и он позаботится обо мне. За несколько недель до смерти отца я сидел на уроке рядом с Леандером. Тогда я одолжил ему карандаш и повернул листок с контрольной работой так, чтобы он мог увидеть решение уравнений, с которыми всегда испытывал сложности.

Я не надеялся, что он меня выручит.

Я знал, что он так поступит.

Мама часто твердила, чтобы я не цеплялся за него.

– Послушай, Джуд, – говорила она, – вы сидите за одной партой в школе, но это не значит, что вы равны. Принц не может спуститься с пьедестала в канаву ради такого, как ты. Да еще на глазах у всего мира.

Я отказывался ей верить, а она смотрела на меня и тихо вздыхала.

– Гораздо лучше прекратить отношения, не ссорясь, – убеждала она меня.

А я, как дурак, продолжал ждать, когда Леандер придет. Ведь он мой друг. Ему ничего не стоило мне помочь, это же так просто.

Но он не появился.

И я усвоил урок, который не забуду никогда.

– Джуд? – Слабый голос мамы заставляет вынырнуть из воспоминаний. Я смотрю на нее и вновь вижу осунувшееся лицо с синяками под глазами.

– Да, я слушаю.

– У каждого человека свой взгляд на одни и те же события. – Сейчас, возможно, она наконец говорит о себе и об отце. Сегодня у нее нет повода думать о Леандере. – Пойми, Джуд, единственная версия развития событий, в которой мы правы, – это наша собственная.

Мама всегда без оснований доверяет всем и каждому, предпочитает видеть в людях только лучшее, что в них есть, поэтому мы и оказались здесь. Любая другая женщина первым делом заставила бы отца обеспечить нас до конца дней, не позволив зависеть от милостей законной жены. Мне нет дела до того, какой версии придерживались отец и его жена!

Впрочем, на ближайшие дни мамино доверие к людям мне на руку.

– Я должен уехать на некоторое время, – кивком я указываю на дверь. – Руби дала мне одно задание. – Мама, словно очнувшись, оглядывается и понимает, что мы не одни. – Руби пришлет доктора, – продолжаю я. – А я приеду, как только смогу. У нас есть немного картофеля и фасоль, я уже залил ее водой. Завтра миссис Тевнер зайдет к тебе по пути на рынок. Скажи, что я починю ее плиту, когда вернусь. Надеюсь, это обещание заставит ее быть внимательнее к тебе.

– Непременно скажу, – обещает мама, хотя нам обоим известно, что я не представляю, как чинят плиты. Я вырос в достатке в доме в Киркпуле, у нас были кухарка и горничная, а в школе работать руками не учили.

Мысли о школьных годах напоминают о предстоящем задании – необходимости подтвердить личность друга детства. Я сползаю с кровати и начинаю искать рюкзак. Мама следит, как я складываю туда вещи, как вожусь слишком долго, излишне тщательно затягивая шнурок.

– Постараюсь вернуться скорее. – Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в щеку. Кожа у нее гладкая, но рука очень тонкая, особенно по сравнению с моей, и плечи костлявые. Вокруг витает запах каких-то благовоний, что кажется странным. Сердце сжимается от тревоги, но я делаю усилие и сохраняю лицо.

Может, раз скоро война, я должен сказать что-то еще? У нас нет денег купить еды впрок. Возможно, получив плату от Руби, я смогу вывезти нас из города.

– Отдыхай, – говорю я. – И делай все, как велит доктор.

– Я люблю тебя, Джуд, – произносит она и, сделав над собой заметное усилие, протягивает руку, чтобы пожать мою.

– И я тебя, мама. – Хотел бы я сказать больше, но слова застревают в горле из-за присутствия в соседней комнате Ласкии. Поэтому я просто киваю, когда мама вновь сжимает мою руку.

Не оглядываясь, прохожу мимо девушки и выхожу на лестницу.

СЕЛЛИ. Корабль «Лизабетт». Море Полумесяца

«Лизабетт» уходит в море, и только тогда я понимаю, как малочисленна наша команда. Корабль будто летит над водой, паруса развернуты, полощутся плохо различимые в темноте флаги, палуба качается под ногами. Но на этот раз запах моря не успокаивает учащенно бьющееся сердце. Его тянет назад, в Киркпул, на «Фрею», все еще ожидающую меня в доках. Там моя последняя возможность увидеть папу до того, как путь преградят зимние бури. Слезы наворачиваются на глаза, стоит представить, как утром «Фрея» будет неторопливо выходить из порта, и ни одна живая душа не будет знать, что на ее борту должна быть я.