Лаура приподнялась на цыпочки и потянулась к нему. Эдгар с готовностью заключил ее в объятия и ответил на поцелуй. Он целовал Лауру осторожно, с прерывистой нежностью, выказывая ей свою безоговорочную поддержку, желая даровать утешение, заполнить собой пустоту в ее душе. Его губы были мягкими, и Лаура требовательно приоткрыла рот, углубляя поцелуй, растворяясь в знакомых пьянящих ощущениях. Если бы она могла выбирать между Эдгаром и обычной человеческой жизнью с ее радостями и проблемами, она все равно выбрала бы Эдгара.

Пустынную дорогу осветили огни фар, и на обочине затормозил автомобиль. Хлопнула дверь, послышался шорох шагов по гравию и визгливый женский смех. Влюбленные двигались к обзорной площадке, желая насладиться видом, и поминутно останавливались, чтобы припасть друг к другу с поцелуями. Девушка, тоже блондинка с длинными волосами, висла у парня на шее и будто бы не могла идти самостоятельно. Не дожидаясь их приближения, Эдгар и Лаура с неохотой разомкнули объятия и направились к своей машине. К счастью для этой парочки, полнолуние миновало, вампиры не были голодны. Фаза убывающей луны являлась самым спокойным временем в их жизненном цикле, но не в душе, где всегда клубилась мгла.

Этой ночью в отеле обоим не хотелось заниматься любовью, они просто лежали рядом в ожидании необходимых часов мертвого сна, пока не взойдет солнце. Лаура смотрела на Эдгара, бледного и нечеловечески красивого в предрассветных сумерках, и размышляла о своей необыкновенной судьбе. Она сознавала и прежде, что обречена быть вечным пустоцветом, но, когда увидела близнецов, которых нянчила в младенчестве, что-то кольнуло в сердце. Да, в двадцать шесть лет не каждая девушка задумывается о детях, но то обычная девушка, а не вечная.

Их с Эдгаром раздельное одиночество превратилось в двоеночество: вместе и навсегда, но только вдвоем. Дышать одним дыханием, жить лишь друг другом. Романтично, пожалуй, но есть в этом некая безысходность, подумалось Лауре. Ее тягучее медовое счастье стало приобретать терпкий привкус с ноткой полынной горечи. Однако Лаура достаточно поумнела с годами, чтобы принимать это с холодным рассудком и душевным смирением. Она только вздохнула и теснее прижалась к Эдгару.

Глава 3

Спокойные нулевые стали для Эдгара и Лауры золотым временем. Их можно было сравнить с тридцатилетней парой, оставившей позади безумства юности, но еще полной задора и огня. Они распробовали свою любовь и смаковали ее маленькими глотками, как сладкое крепленое вино.

Совет Джемаймы пойти учиться отпечатался в памяти Лауры, и спустя время, начав уставать от праздности, она выносила идею получить образование. Пусть даже оно не нужно никому, кроме нее самой. Лауре захотелось доказать, что она умная, поэтому девушка задумала поступить не куда-нибудь, а в Оксфорд – элитарное учебное заведение Великобритании. Университет веками поставлял империи чиновников, премьер-министров и епископов, здесь учились и преподавали известные писатели: Оскар Уайльд, Льюис Кэрролл, Ивлин Во и Джон Толкин.

– Я хотела бы иметь профессию, хотя бы для души, – объяснила Лаура Эдгару. – Раньше ты сам советовал мне учиться, и вот к тридцати годам я созрела! Мне не хочется ощущать себя пустышкой рядом с тобой и превратиться в обычную домохозяйку. Я должна получить образование, причем самое лучшее.

– Почему бы и нет? – одобрительно улыбнулся Эдгар на ее затею. – Готовься и проходи вступительные испытания. Денег у нас предостаточно, времени сколько угодно. Возраст для поступления в Оксфорд не имеет значения, поэтому можешь подавать документы под своим именем.

– Да, я хочу получить диплом на мое имя, чтобы похвастаться Джемайме, – воодушевилась Лаура.

Пару лет девушка потратила на скрупулезную подготовку к экзаменам, переживая, что не поступит. Опасения оказались напрасны: ее приняли в Магдален-колледж, название которого вызывало у Эдгара печальные ассоциации, а Лаура восприняла знаком из потустороннего мира.

Британские острова, утопающие в туманах, были раем для поэтов и музыкантов, меланхоликов и вампиров. Англия всегда держала вежливую дистанцию с большим миром и стала для Эдгара с Лаурой прибежищем, тихой гаванью после надоевшей Европы и утомительной Америки. Мягкий климат и низкое, будто бы предзакатное солнце подходили их бледной чувствительной коже как нельзя лучше. Когда Лаура впервые увидела «грезящие шпили» Оксфорда, затянутые дымкой, его изумрудные пойменные луга, что носили поэтические названия Музыкальный и Ангельский, она поняла, что влюбилась в это место и хочет задержаться здесь надолго.

Эдгар и Лаура поселились неподалеку от центра Оксфорда, в деревушке Радли, на улице с романтическим названием Селвин-Кресент. Улица, застроенная типовыми коттеджами из красного кирпича, действительно изгибалась полумесяцем. Небольшой дом, окруженный садом, где им не грозило докучливое внимание соседей, был предпочтительнее тесной квартирки в центре Оксфорда, переполненном студентами и туристами. Не так далеко располагался бедный район Блэкберд-Лейс с бетонными блоками, где обитали эмигранты и безработные, сидящие на крэке, – неисчерпаемый котел, который исправно поставлял вампирам питание каждое полнолуние.

Университетский Оксфорд, казалось, застыл в прошлом, каждый шаг по его мощеным улочкам уводил в глубину веков. Все архитектурные стили Англии собрались по соседству: колледжи и церкви, возведенные по канонам пламенеющей готики или испытавшие влияние эпохи Возрождения, строгие георгианские здания и изящные викторианские.

Стены средневекового Магдален-колледжа, где новоиспеченная студентка приступила к изучению истории искусств, впитали знания, копившиеся столетиями. Главная улица Хай-стрит плавным изгибом упиралась в готическое здание, увенчанное знаменитой башней, с вершины которой в Майский день пел хор мальчиков, знаменуя наступление весны. Справа текла речка Черуэлл, когда-то по ее водам преподававший в Оксфорде Льюис Кэрролл^[3] катал на лодке маленькую Алису Лидделл, дочь декана Крайст-Черч-колледжа. Истории, рассказанные под ленивый плеск воды, уводили Алису в Страну чудес и абсурда, за грань Зазеркалья и логики, чтобы впоследствии стать известными всему миру. Остров, собственность Магдален-колледжа, окаймляла аллея Аддисона – живописное место для неспешных прогулок и размышлений, способствующее полету фантазии. Здесь росли плакучие ивы, роняющие ветви в реку Черуэлл, дубы, вязы, тисы и лавры. С начала XVIII века на заливном лугу обитало стадо резвых ланей. Студенты подкармливали их хлебом, смоченном в красном вине, и олени позволяли себя гладить.

В просторном холле за студентами наблюдало изваяние Оскара Уайльда – самого знаменитого выпускника Магдален-колледжа. Столовая, которой Лауре, к сожалению, не приходилось пользоваться, больше походила на музейный зал: обшивка стен эпохи Тюдоров с тяжелыми драпировками, серебряные канделябры на ректорском столе, мраморный камин, резной деревянный потолок и ренессансный барельеф со сценами из жизни Марии Магдалины. Лаура могла часами бродить по гулким коридорам колледжа, выглядывать в стрельчатые окна, рассматривать гротескные скульптуры – химер и горгулий, призванных отгонять злых духов. В их уродстве Лаура находила своеобразную красоту. Ажурный орнамент окон обрамляли цветущие глицинии, а по стенам колледжа взбирался плющ, оживляя древние серые камни.

Лаура не чуждалась и капеллы колледжа, с ее неоготическими сводами, украшенными лепниной. Девушка задерживалась подолгу у витража западного окна со Страшным судом, созданного прерафаэлитами, и раздумывала о своем посмертном существовании, что рано или поздно наступит. Солнечный свет лился сквозь огромный витраж в оттенках сепии, расцвечивая пол янтарными отблесками. Ангелы трубили о конце всего сущего, Спаситель с радуги наблюдал за вознесением праведников на небеса и низвержением грешников в ад. Лаура безапелляционно причисляла себя к последним, но все же лелеяла надежду, что не существует ада, а только небытие. Что ждет ее душу, когда тело рассыплется пеплом? Лаура стала вампиром против воли, но это не отменяло того, что она мерзкая грешница, убийца, отнимающая жизни двенадцати человек в год.

Она помнила, как впервые осмелилась войти в церковь, боязливо держась за руку Эдгара. Это случилось в 1990 году в средневековом пражском храме Девы Марии перед Тыном – он привлек ее взгляд остроконечными шпилями-близнецами, которые выглядывали из-за фасадов домов и пронзали затянутое низкими облаками небо. Из недр храма доносились звуки органа, задевающие самые потаенные струны души и заманивающие внутрь, подобно дудочке Гамельнского крысолова. Входя под своды церкви, Лаура страшилась, что ее испепелит небесный огонь или поразит гром, но ничего подобного не произошло.

– Ты знал, что не погибнешь, когда в первый раз зашел в церковь? – спросила Лаура у Эдгара.

– Нет, не знал, – ответил тот. – Мой создатель не просветил меня, но он и не был христианином. Я решился уже после смерти Магды, тогда мне было все равно, обрушится ль на меня гнев Господень или я сгорю заживо. Меня даже разочаровало, что я остался жив, точнее, немертв. С тех пор я смотрю на древние соборы исключительно как на шедевры архитектуры. Но никогда не стал бы лишать кого-то жизни в них.

Зимними вечерами Лаура заглядывала в капеллу колледжа, чтобы послушать хор мальчиков, чистыми голосами возносящий хвалу Господу. Она была восприимчива к искусству, ее манили уединение и сакральность вечерней мессы, когда прихожан меньше, чем певчих. Казалось, поют только для нее и каменных скульптур святых, сокрытых в тени алтарных ниш. После мессы Лаура выходила на улицу, вдыхая приятный запах угля, которым отапливали старые дома, и возвращалась домой к Эдгару, чтобы провести томный вечер вдвоем у пылающего камина. В ее голове еще звучали песнопения, наполненные истинной верой, и торжественное эхо органа, отчего в теле появлялась звенящая легкость.

Занятия в старинных читальных залах Бодлианской библиотеки, где до самого потолка высились стеллажи с книгами, вызывали в Лауре благоговение, чувство сопричастности чему-то великому. Бодлианская библиотека оспаривала звание старейшей в мире у самого Ватикана. Чтобы получить доступ к сокровищнице знаний человечества, студентам приходилось произнести вслух клятву и расписаться разве что не кровью, пообещав бережно относиться к книгам и ничего не выносить из библиотеки. Круглая ротонда Рэдклиффа в стиле Ренессанс словно перенеслась из солнечной Италии и выделялась на фоне готического главного корпуса, опутанного изысканными двойными арками. В актовом зале Школы богословия с огромными окнами и причудливым сводчатым потолком снимали фильмы о Гарри Поттере, мальчике-волшебнике. В Магдален-колледже преподавал знаменитый писатель Клайв Стейплз Льюис, открывший путь через шкаф в вымышленную страну Нарнию. Оксфорд и сам напоминал сказку, все здесь было пронизано волшебством.

Училась Лаура с удовольствием, но имелся один нюанс. Чванливые англичане по традиции недолюбливали американцев, а Лаура с ее неистребимым акцентом воспринималась стопроцентной янки, хоть и была на четверть английских кровей. Студенты вели себя неизменно вежливо с застенчивой новенькой, однако не спешили принимать в свой круг, избегая ее общества. Лаура так и осталась бы изгоем, если бы не счастливая случайность.

Однажды на лекции сидящая рядом девушка, задрав красиво очерченный подбородок, задумчиво грызла ручку. Лаура заметила, как потекли чернила, и быстро протянула соседке салфетку, пока та не испортила белую блузку.

– Спасибо, – с благодарностью шепнула девушка и улыбнулась синими губами, испачканными чернилами.

Мисс Шейла Торн, стройная шатенка с пышными кудрями и румяными щечками, была студенткой из приличной семьи – настоящая английская роза. При этом Шейла имела репутацию оторвы, состояла в женском клубе «Гулящие кошки», могла выпить залпом пинту пива и никогда не страдала от похмелья после попойки. Впрочем, все это не мешало ее безукоризненной учебе. Слишком яркая Шейла нуждалась в подруге, которая будет уравновешивать ее задорный нрав и временами взывать к благоразумию.