Рома Декабрев: Под синим солнцем

Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436-ФЗ от 29.12.2010 г.)

Редактор: Аглая Топорова

Издатель: Павел Подкосов

Главный редактор: Татьяна Соловьёва

Руководитель проекта: Ирина Серёгина

Арт-директор: Юрий Буга

Корректоры: Анастасия Никульшина, Ольга Cмирнова

Верстка: Андрей Фоминов

Дизайн обложки: Андрей Бондаренко

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Р. Декабрев, 2025

© Художественное оформление, макет. ООО «Альпина нон-фикшн», 2025

* * *

Посвящаю Е. Л.

1
aurora aurea

Вроде так не бывает,

Чтобы какой-то цвет называли

Цветом печали…

На горы, поросшие криптомериями,

Опустился осенний вечер.

Дзякурэн-хоси, японский монах и поэт

– Как вам удобно рассчитаться?

Молодой человек, не отрывая взора от поверхности стола, опустил руку в карман висящего на спинке стула пальто. На секунду он замер, представив, как вытащит слегка смятые купюры на свет и протянет их официантке.

– Что это? – та в свою очередь вынуждена будет, испугавшись, отпрянуть.

– Мне кажется, вы всё же неплохой человек, – ответит после некоторой паузы он.

– Спасибо…

– Зачем вы улыбаетесь?

– Простите?

– Даже тем, кто этого не заслуживает.

– Я вас не совсем понимаю.

– Мне. Вы абсолютно правы! Конечно, как и всегда, я имею в виду себя и никого другого.

– Спасибо, но не могу взять, здесь слишком много.

– Возьмите, пожалуйста, не опошляйте этот и без того пошлый момент. Здесь не так уж и много, вряд ли хватит, чтобы изменить жизнь. Мне они больше ни к чему, а вам пригодятся, – настоял бы он, небрежно кинув деньги на столик. Голос его при этом звучал бы сжато и неестественно. – И ничего, ровным счётом ничего я не хочу этим сказать.

Затем он накинет драповое пальто незамысловатого кроя, расправит воротник и уже соберётся выходить в пасмурный полумрак тверского утра, как вдруг (неожиданно даже для себя самого) совершит рывок, крепко схватив и без того озадаченную девушку за худощавое предплечье, и процедит сквозь зубы:

– Я лишь хочу задать вопрос, не обижайтесь, но как вам удаётся не ненавидеть себя? Как удаётся жить и не презирать каждую частичку себя?

– Отпустите, – единственное, что сумеет пролепетать она.

– Поймите, мне бы сейчас эта информация очень пригодилась.

– Уходите. – Девушка вырвалась и, не прекращая любезно улыбаться, попятилась к прилавку.

– С вашего позволения. – Он, сам испугавшись своего поступка, немедленно шагнул к выходу, для чего-то пародируя её улыбку. – Вы даже не представляете, во что ввязались.

Так они, не отрываясь, смотрели друг на друга, делая по одному шажку, пока их не разделила колонна с зеркалами: он увидел вдруг свою рожу, и улыбка сползла на нет; она увидела себя, и улыбка сползла.

Вот уж хлопнула дверь, звякнул китайский колокольчик учтиво, а она ещё пару минут потрясывалась в некоторой нерешительности – одна в пустом средней паршивости кафе. Посетители редко бывали в такую рань. Деньги, небрежно разбросанные на столе, она, конечно, не возьмёт: он ведь может в любой момент вернуться, а она будет всё так же беззащитна. Оцепенение сменилось слабостью, голова повисла в бессилии, и ноги подкосились; ей бы немного, хоть самую малость, побыть в тишине, а не давиться истошным воплем города, но люди ведь уже чистят зубы, разбивают о стену будильники, одеваются, проклиная неугодные штанины, колготы и первые выпуски новостей, чтобы через полчаса уже вовсю шаркать по улицам, переходить пешеходные переходы, пересекать реки. Они жить не могут без крепкого кофе, топчутся в очереди за место под солнцем, которое не греет, а она даже заплакать не состоянии: проматывает в голове последние четыре лицемерных года жизни и последнюю каплю взгляда безумца в её и без того переполненную бочку неудачных попыток приспособиться. Проникающий в голову скрежет метро (которого нет). Синяк на руке останется, больно… сегодня же она уволится… нет, просто уйдёт и не вернётся никогда в это паршивое заведение. Теперь уж поздно откладывать на потом… нужно собрать вещи, переодеться… или так бежать, прямо в дурацком джинсовом комбинезоне? А дверь за собой закрывать? Оставить записку или облить здесь всё бензином, чиркнуть спичкой, а затем, скользнув ягодицей по капоту, прыгнуть в свой «Корвет» пятьдесят восьмого года с откидной крышей (которого тоже нет) и умчаться навсегда в бескрайнюю пустыню… на на-на-на на-на-на – из радио. К чёрту всё, в конце концов, так и подохнуть можно в ожидании случая, нет больше удачи, есть только собственная воля, и ей здесь не место: пустые профили тащатся за сигаретами в круглосуточные супермаркеты, чтобы покурить, прежде чем забиться в общественный, чтобы успеть попить горячего, чтобы потом пойти и сесть на… нет, раздеваться немыслимо, надо быть готовой: он может вернуться, или даже не один – бежать… пошло оно все к чёрту… себя не ненавижу? Да откуда ты взял это?

Так и колебалась она, будто гаолян на ветру, пока следующий посетитель не показался на пороге. Девушка вздрогнула от испуга, но быстро взяла себя в руки и направилась к столу, даже не пытаясь выдавить из себя улыбку. Сейчас быстренько от него отделается и уже после…

– Доброе утро, – поприветствовал мужчина преклонного возраста и уставился на неё в ожидании какой-нибудь реакции.

Что угодно, только вот не…

– Доброе утро… – ответила она.

– Никого?

Девушка покачала головой отрицательно.

– Хорошо, значит, успел вовремя! Будьте любезны, милочка, чашечку одну капучино без пенки. Сегодня у нас какой день? Понедельник? А знаете, давайте ещё и без молока, – широким жестом старик трясущейся рукой отодвинул стул и уселся за столик.

– Может, вам ещё и без кружки?

– Нет, кружку, пожалуй, принесите.

– Что-нибудь к кофе?

– Свежая выпечка у вас есть?

– Все вчерашнее.

– Пойдёт! Тогда можно мне круассан попышнее… Надя, – добавил он, жеманно сощурившись, прочитанное на бирюзовом бейджике имя.

– Я посмотрю… – ответила та, звеня комом в горле, её внимание на мгновение заняла элегантная трость с массивной позолоченной (вдруг золотой?) рукоятью в форме рыбы.

На обратном пути Надя сделала небольшую петлю к столику в углу, где ещё час назад мирно сидел, уткнувшись в рукав, странный парень, самый обычный, внешности которого она почти не запомнила… кажется, с виду – произвольное число от двадцати до тридцати, свитер болотного цвета и взгляд – отрешённый.

– И не могли бы принести вазу, для моего букета?

На букет Надя внимания не обратила.

Старик показательно выгнулся из-за своего столика, чтобы проводить взглядом Надину фигуру. Деньги она взяла, кривя душой, пересчитает их потом, но сразу видно: значительная часть купюр по пятьсот и даже по сто, а значит, пачка лишь выглядит внушительно. Действительно, не так уж и много. Она бы в сто раз больше отдала, лишь бы всего этого не случилось. Но кто её будет спрашивать, а так хоть компенсация небольшая за моральный, так сказать, ущерб. Надя достала из холодильника вчерашний круассан с ванильным кремом и положила его в не идеально чистую микроволновку. Куда тут нажимать? Столько раз делала это на автомате, а теперь будто из головы вывалилось. С третьей попытки получилось. Таймер отсчитывает назад. По-хорошему, надо избавиться от денег как можно скорее… да, она обязательно избавится.

Но что в таком случае делать дальше? Нужно ли вообще что-то делать? Или просто притворяться, будто ничего не случилось? Не самый худший план. Вот снова это обманчивое чувство несправедливости и выжигающего внутренности стыда: можно ли было избежать этой ситуации? Вдруг она сама что-то не так сделала, как-то не так посмотрела? В конце концов, неужели она ничему не учится? Может, и правда спасибо ещё нужно сказать, что не убил, не покалечил? Дура, соберись – ударила себя по щекам. Рука горит в том месте, где он схватил. Чёрт. Сидел же нормально, что могло его спровоцировать? Думай, думай, думай! А вдруг снаружи ждёт?..

Не ждёт. По улочкам идёт, посвистывает.

888

Молодой же человек в это самое мгновение и впрямь не поджидал Надю, шёл, бережно придерживая небольшую шляпу и восстанавливая в памяти последние четыре часа своей жизни. Он бездарно пролежал их лицом на деревянном столике подле окна, за которым беззаботно покачивалось из стороны в сторону туманное море, и во что всё вылилось? Неужели он сделал это по-настоящему? Нехорошая сцена, ах, нехорошая. Почему он поступил именно так, а не иначе? Зачем напугал девушку? Разве она в чём-то виновата? Разве это похоже на его обыденность? То есть неужели есть хоть малейшая вероятность, что он так делал вчера или сделает завтра? Или, может быть, до этого инцидента ему слишком гладко дышалось? А теперь придётся расхлёбывать ещё и это. Сорвалось, да и всё, бывает – нахлынет и тут же отойдёт… да не тут-то было: клаксон бело-красной «газели» позади разбудил задремавшего перед светофором водителя легкового автомобиля, тот ответил раздражённым сигналом и лениво тронулся с места. Очень кстати. Молодой человек обогнул искорёженные каркасы автомобилей, которые с чудовищной силой впечатались друг в друга когда-то давным-давно, под ногами зашуршала стеклянная крошка.

Зря. Зря. Зря.

Должно быть, имели в виду Renaissance, но получился Renessans. В каждом городе есть забегаловка с подобным именем: пельменная Estétik, рюмочная Cammil Fo. В мире нет силы, способной запретить их владельцам в вопросах коммерческой геральдики доходить до эсхатологического экстаза. Если бы не ошибка в названии, я бы, может, никогда не зашёл внутрь, но это наплевательское отношение к элементарным словарным догмам не смогло оставить меня равнодушным. Я ощутил кожей и волосами знакомое потрёпанное помещение, в основном даже волосами: посредственная атмосфера. Что за воля заставляет меня приходить сюда снова и снова?

Зря, зря, зря.