– Что ты несешь, какие ощущения? – прохрипела она. Судя по тону голоса, Квинт была готова потерять сознание от страха. Я подполз еще ближе и сунул руку в тоннель, как сделал Индиго, чтобы меня вытащить.

– Как при появлении на свет. Вы разве не помните этот момент своей биографии?

– Да что за бред…

– А вот я помню, – жизнерадостно сообщил я, не давая ей опомниться, и просунул руку еще глубже. – Был вторник, раннее утро. Знаете, что я сделал сразу, как только родился? Передразнил доктора, объявившего «Мальчик!».

Это я сказал на родном кийстромском, хотя и знал, что она не поймет. Просто хотел напомнить, кто я и откуда. Но потом пришлось перейти обратно на сестринский, иначе она бы вообще перестала соображать.

– Давайте руку. Вытащу вас, так и быть. А доктора я тогда перепугал до ужаса: понимаете, на Кийстроме новорожденные обычно не умеют говорить.

Квинт машинально протянула руку, я взял ее за запястье.

– А вот на других планетах бывает, что и умеют. Я слыхал, на Сирене вообще поют, когда рождаются. Лягте на живот и дрыгайте ногами, а руками отталкивайтесь от стен. Младенец, готовясь покинуть материнское чрево, начинает двигаться очень ритмично, как под метроном. Ну-ка, поверните голову набок.

Еле-еле шевеля ногами, Квинт продвигалась вперед – в основном потому, что я тащил ее за руку. Весила она, к счастью, немного, но под таким углом тянуть было жутко неудобно.

Индиго молча сунул руку в пролом, ухватил Квинт за воротник и тоже потянул.

– Тамошние доктора могут… эээ… выманить младенца наружу, просто включив в родильном зале музыку. Мать вообще ничего не делает, все само собой получается. О, ну вот.

Из пролома показалась голова Квинт, затем плечи. И наконец она словно вышла из ступора. Выползла наружу, пошатываясь, встала на ноги, не удержалась, упала на колени. И вдруг рванулась к дальней стене, я даже не успел ее перехватить. Добралась до разрушенных туалетных кабинок, где ее вырвало.

Порядок, подумал я. Развернулся обратно к пролому.

– Привет, Бенни.

– Я выберусь, Шон, – бесцветным голосом сказал он и стал проталкиваться вперед. Помощь – моя или Посланника – ему вроде была не нужна. Скоро он вылез наружу, отошел к дальней стене, где сидела дрожащая Квинт, и стал проверять, в порядке ли его ортез.

Оставив Индиго у пролома, я присоединился к спутникам, устроившимся возле кабинок. За тысячу лет конструкция туалетов существенно не изменилась, что было логично.

Квинт сидела, обхватив руками колени. Ее все еще трясло, шикарная стрижка потеряла вид: волосы намокли от пота и облепили голову, сверху их припорошила серая пыль. Не понравился мне ее взгляд: еще хоть малейшая неожиданность, и она сорвется.

– Ну что, – спросил я, – кто хочет в туалет по-маленькому?

Квинт чуть приподняла голову. Ровно настолько, чтобы угрюмо поглядеть на меня.

Бенни защелкнул на руке застежку ортеза, встал, подошел к ближайшему унитазу и расстегнул ширинку.

– Эй! Это была шутка, а не руководство к действию!

– А я не собираюсь на свободу с мокрыми штанами.

– Тут хоть слив работает?

– Нет.

Он умолк, раздалось гулкое журчание жидкости по металлу.

– И в кранах воды тоже нет. У этого корабля хорошая система самовосстановления, иначе он давно бы развалился. Но так близко к наружным стенам она, видимо, не работает. А вот в глубине вода должна быть.

Журчание прекратилось, Бенни подпрыгнул, стряхивая.

– Я не желаю нюхать вашу мочу все время, что мы будем здесь, – проворчала Квинт, по-прежнему уткнувшись лицом в колени.

Он развернулся, одновременно запихивая свое хозяйство в штаны.

– Лучше б подумали головой и сделали то же самое. А насчет «будем здесь» – это к Шону. Ты обещал все устроить, так скажи, когда мы сваливаем?

Я оглянулся на Индиго, все еще приникшего к пролому в осыпавшейся стене. Оттуда он нас не слышал. Может быть.

– Сейчас он здесь один, – прошептала Квинт, – остальные еще не вылезли.

Один, да – но он из них самый опасный, не считая Первой. Это ведь он в одиночку разобрался с нами несколько часов назад, причем тогда у нас было оружие.

– Нужно ждать, – сказал я. – Если дернемся сейчас, он моментально нас схватит.

Позади нас раздался лязг и скрежет. Я тут же обернулся и увидел, что Индиго скрючился возле лаза, ставшего, казалось, еще уже. Рука Посланника уходила туда под очень странным углом, плечи напряглись. В толще обломков что-то сместилось, понял я, они готовы рухнуть. На остальных Посланников. И рухнут, если Индиго уберет руку.

14. Упущенный шанс

Посланник удерживал свод одной рукой. Ему нужна помощь, подумал я и вдруг осознал: он прикован к этой дыре и не может двинуться с места.

И не сможет нас преследовать, если мы сейчас рванем отсюда.

Я нагнулся к Квинт, помахал рукой – вставай, мол. Она медленно, не говоря ни слова, стала подниматься. Я осмотрелся, нашел взглядом дверь. Мы однозначно успеем добежать до нее прежде, чем Посланник освободится. А он, похоже, вообще не обращал на нас внимания: слишком тяжело было держать. Узкие плечи перекосило от напряжения.

Он изо всех сил боролся, чтобы спасти их. Своих собратьев, застрявших там, внизу.

Краем глаза я заметил, как Бенни поднимает руку с огнестрельным браслетом.

То же самое было, когда погибла Лия: еще до выстрела я знал, что будет. Как будто предвидел кровопролитие и смерть. Но на сей раз не смерть Бенни. Индиго уже засунул в пролом обе руки и не сможет остановить пулю, как в прошлый раз. Бенни попадет, но такой мелкий калибр не убьет Посланника мгновенно, а мой приятель еще и стреляет не очень метко. Индиго будет медленно умирать от раны. Может быть, не прекращая держать свод лаза, чтобы спасти своих. Истекая кровью и постепенно угасая.

Бенни не успел выстрелить – я ударил его по руке.

Посланник заметил движение. Стремительно, текуче развернулся и направил на нас щиток на запястье. Тот самый, который стрелял усыпляющими иглами.

– Сидеть, – велел он тихо, но твердо.

Я пихнул Бенни в плечо раз, другой, и он наконец уселся на пол рядом. Квинт так и не успела подняться и стояла на коленях, дико водя глазами.

Индиго перестал грозить нам своим щитком, а вместо этого поднял руку к шее и постучал по кольцу. Замигало белым, схема сигналов была простая: серия коротких и один долгий. Потом снова вытянул руку в нашу сторону, а другой принялся шарить в проломе, сосредоточенно сведя брови.

Наконец, видимо, нашел, что искал. Рука перестала шарить, он на миг замер, потом снова коснулся шейного кольца, переключился на зеленый и выдал яркую вспышку.

Зеленая показалась из-под его руки, полезла из пролома. Ее темные кудрявые волосы цеплялись за острые зазубрины развороченного металла. Я почти физически ощущал злость Бенни: Посланников теперь двое, шанс упущен навсегда.

Индиго оставил нас под надзором Зеленой и сосредоточился на сигналах: серия коротких, один длинный. Потом снова зашарил рукой в проломе, выбирая удобное положение, напряг плечи. Потянул, раздался металлический скрежет. Индиго снова замигал, на этот раз желтым, и через мгновение Желтый выбрался из пролома.

Красный и зеленый свет, сообразил я. Он говорит «стоп» очередью коротких вспышек и одной длинной. А потом короткой, но мощной – «вперед».

– Придумал бы лучше план, – со злостью прошипел Бенни мне прямо в ухо.

– Придумаю, – так же сквозь зубы ответил я.

Наконец выбралась и Первая, сияя темно-фиолетовыми огнями. Обвела цепким взглядом зал, подмечая все: сломанные унитазы, разрушенные стены кабинок, разбитые раковины. И нас, сидящих на полу.

Индиго вытащил руку из пролома, и вся масса, нависавшая над ним, колыхнувшись, со стоном рухнула вниз, уничтожив тоннель и взметнув облако пыли.

Путь назад был отрезан.

15. Первая и Второй

– Мистер Рен, – донесся сквозь пыль спокойный голос Первой, – можно вас на пару слов?

Я никогда не считал себя трусом. Во мне, как я уже говорил, живет дух противоречия, бес, который всегда тут как тут при малейшем намеке на опасность. Оттого что ты обожжешь руку, свеча гореть не перестанет, предупреждала мама, но я предпочитал ходить в волдырях, нежели сидеть и гадать: какое оно, пламя?

– Давай, беги к мамочке, – бросил Бенни, когда я не двинулся с места.

Пропустив это мимо ушей, я встал и последовал за Первой.

Из основной ванной был выход в какую-то маленькую комнатку – наверное, бывшую раздевалку. Здесь еще держались на стенах разломанные шкафчики для одежды и висели друг напротив друга два ряда зеркал. Мы шли между ними, и фонари многократно отражались, напоминая ряд угасающих звезд.

– У вас уже готов план побега? – спросила Первая, пристроив фонарь на раковине.

Я положил рядом свой. И вызывающе ляпнул «правду» – вдруг купится?

– Разумеется. Причем безупречный, вам его ни за что не разгадать.

– Мне все равно, останетесь вы в живых или нет. Но вы, мистер Рен, напрасно принимаете мое равнодушие за снисходительность.

Вряд ли хоть что-то можно принять за снисходительность, если это исходит от Первой, подумал я. Ее лицо в фиолетовых бликах, подсвеченное еще и фонариком на раковине, было страшным и в то же время прекрасным. Нечеловеческим, неземным в своем андрогинном совершенстве.

И тут внутренний бес вцепился мне в горло обеими руками.

– Посланнический совет Марии Нова не курсе, что вы здесь, так?

Ее молчание придало мне смелости, чтобы продолжить.

– Наверняка ведь есть Посланники, в совершенстве владеющие аменгом. Только их тут почему-то нет. Вы старше всех своих спутников, верно? И все же недостаточно стары, чтобы помнить этот древний язык. Совет не направил с вами старейших Посланников, поскольку вы свою экспедицию от него утаили.

Первая не сводила с меня совиного взгляда, фиолетовое сияние облекало ее, как саван.

– Я заметила, – сказала она, – что люди, пережившие большое потрясение, часто оказываются «заперты» в этом отрезке своего прошлого. И вечно пытаются исправить то, что уже нельзя.

– Что за бред… – возмутился было я, но Первая еще не закончила. Как только я это понял, рот захлопнулся сам собой, так что я аж язык прикусил. А внутренний бес позорно сбежал от ужаса.

– Попытки меня разозлить не помогут усыпить мою бдительность, – продолжала Посланница. Слова падали тяжело, размеренно, словно звуки похоронного марша. – Того, кто отправил сюда вас и ваших друзей, не очень заботило, погибнете вы или останетесь живы. В противном случае он бы дал вам гораздо больше информации. Мою экспедицию утвердил Посланнический совет, а вот о вашей, полагаю, в Республике даже не знают. Так кто же вас сюда послал? Какой-нибудь республиканский проныра, жаждущий пробиться наверх в той гадючьей яме, которую они называют Сенатом? Или вы сами не знаете?

В зеркале напротив я увидел, как моя рука медленно, словно во сне, сама потянулась к голове и не останавливалась, пока пальцы не легли на основание шеи. Туда, где под кожей прятался имплант. Увидел бледное, заросшее щетиной лицо, увидел спину Посланницы и свои широко раскрытые глаза. Все это многажды повторялось, уходя в бесконечный зеркальный коридор и теряясь в нем, как в невидимом прошлом.

Первая внимательно, но без интереса проследила за моим движением.

– Чем вас купили? Пообещали гражданство? Или шантажировали криминальным прошлым?

Рука у меня расслабленно опустилась вниз.

– Что вам нужно?

– Мистер Рен, мне семь сотен лет. Я видела ужасы, которые вы и вообразить не можете. И, словно щит во тьме, берегла от них людей. А чем они отплатили? Восстаниями, мятежами и убийствами. Очень горько, когда стараешься кого-то защитить, а он отвечает черной неблагодарностью. Я хочу, чтобы вы оставили свои попытки сбежать.

Я почти не мог говорить, так сдавило горло.