Быстро опрокинув в себя стакан остывшего кофе, я принялся подбивать бумаги. Ариадна меж тем листала прибывшее с курьером дело Жоржика, а вскоре нам пришло время идти на планерку.

Кабинет Парослава Симеоновича был полон. Сыщики и особо важные агенты сидели вдоль длинного черного стола. Поздоровавшись с коллегами, мы с Ариадной быстро сели на свои места. Вскоре подле нас умостился и заметно посвежевший после выпитой сажи Бедов. Сцепив руки, он столь ловко изобразил рабочую деловитость, что я даже покачал головой от актерских данных коллеги.

Шеф, впрочем, не обращал внимания ни на Бедова, ни на остальных собравшихся. Покуривая трубку, он просматривал какие-то бумаги. Парослав Симеонович был не в духе. Когда все собрались, он поднял на нас глаза.

– Значит, так. Дела у нас из рук вон плохи. Я только что из особняка генерала Асмолова вернулся. Ночью туда ворвался вооруженный отряд. Семь человек. Все с масками на лицах, в одинаковой серой одежде. Вооружены были саблями и крупнокалиберными револьверами. Профессионалы. Перерубили всю охрану, слуг, что на пути встретились, тоже перерезали, да генерала вместе с любовницей прикончили прямо, так сказать, на ложе страсти.

Я присвистнул – про Асмолова я много слышал. Свиты Ее Величества генерал-майор возглавлял роту дворцовых гренадер, что обеспечивали безопасность самой императрицы.

– Революционеры? – спросил я шефа.

Парослав Симеонович задумчиво посмотрел в потолок и закурил, затем кинул мне через стол пару пластин карманной обскуры.

Первое черно-белое изображение запечатлело седого генерала с пышными бакенбардами и его совсем молоденькую любовницу. Зарубленные, они лежали на смятой постели. Крови много, простыни были черны от нее. На второй пластине – стена спальни и большая темная надпись: «Царским собакам – собачья смерть». Ниже подпись – «Рабочая дружина имени Пестеля».

– Кровью написано? – только и спросил я.

Парослав Симеонович кивнул.

Ариадна внимательно посмотрела на пластины обскуры.

– Какое безумие. Я не понимаю этого. – Она тяжело покачала головой. – Как можно провести такую сложную операцию, привлечь столько людей и при этом придумать такую неизящную фразу? «Царским собакам – собачья смерть». Ну что это? Это же не звучит даже. Ну неужели неясно, что, если написать «Царским псам – собачья смерть», это будет уместнее? Да, чем больше я работаю среди вас, тем больше вы, люди, меня неприятно поражаете.

Ариадна осуждающе покачала головой и отложила пластину. Шеф меж тем продолжил говорить:

– Расследование будет резонансное. Убийц любой ценой найти нужно. Заниматься им буду лично я. В помощники мне четверо сотрудников для начала понадобятся.

Я напрягся и почувствовал азарт. Дело представлялось мне крайне интересным.

Парослав Симеонович меж тем оглядел зал, выбирая, кого он возьмет себе на помощь.

– Скрежетов. – Шеф кивнул на иссеченного шрамами секунд-майора с квадратной алюминиевой челюстью и механической рукой.

Шеф принялся оглядывать кабинет дальше.

– Серебрянская. – Тычок трубкой в сторону молодой белокурой дворянки. – Что ж, посмотрим на тебя в деле, уж больно хорошие о тебе рекомендации.

Эту девушку я знал мало. Ее перевели к нам из Москвы Огнеглавой в ту пору, когда мы с Ариадной занимались расследованием в Оболоцке. Впрочем, успевшие поработать с ней коллеги отзывались о Серебрянской весьма лестно.

Парослав Симеонович меж тем помедлил, оглядывая оставшихся людей.

– Могилевский-Майский. – Кивок на штабс-капитана с пронзительно-черными глазами и прямо-таки мертвецкой бледностью на лице.

– И… – Парослав Симеонович осмотрелся, по сторонам. – И…

Шеф задумался, выбил из трубки пустую ампулу табачной настойки, вновь осмотрел присутствующих, вздохнул:

– Ну и Бедов. Пожалуй, так.

Внутри меня все упало. Я, конечно, ничего не сказал, не дело было указывать шефу, как ему работать, но, видимо, на лице у меня эмоции выступили достаточно сильно.

Парослав Симеонович повернулся ко мне.

– Виктор, ну что ты на меня смотришь как карась на сметану? Я бы тебя взял, конечно, в команду, но мне доложили, что за тобой теперь дело Кротовихиной. Вот им и занимайся. Еще не хватало, чтоб она мне мозги клевала, пока я убийством генерала Асмолова занят. Сам же взялся, верно? Верно. Какие вопросы тогда? – Сыщик пожал могучими плечами.

– Ну, спасибо, Ариадна, – только и шепнул я напарнице.

Шеф меж тем продолжил:

– Да, и вот еще что, Виктор. Раз уж туда выдвигаешься, заодно изучи дело по пропажам людей в Искрорецке. С этим давно разобраться пора. Уездный исправник его не вытягивает. Помоги ему. Тридцать тысяч человек всего в городе, и десять лет уже ни единой зацепки нет. Свежий взгляд не помешает.

Я кивнул шефу, продолжая с завистью поглядывать на сыщиков, отобранных для расследования убийства генерала.

Как только планерка закончилась, мы сразу же отправились в Искрорецк.

Сегодня в Петрополисе было на удивление малодымно, я мог видеть рельсы на добрых сто шагов, а потому, врубив прожекторы локомобиля, я быстро повел машину вперед.

Миновав Крюковский канал, мы выехали на сверкающую дорогими локомобилями Французскую набережную и оставили позади чудовищный, похожий на возносящуюся к небесам пирамиду, дворец Промышленного совета, возле которого на каменной глыбе стоял стерегущий вход гигантский механический всадник. Дальше открылась вечная, не прекращающаяся вот уже двадцать лет стройка. Мы выехали на Холодную набережную, минуя громаду Зимнего дворца, слепо смотрящую на город заваренными стальными листами окнами.

Показалась Петропавловская крепость, страшащая небеса дулами крупнокалиберных пушек. В каком-то из ее безымянных бастионов был пожизненно заключен отец. Без права переписки и встречи с людьми. Что с ним сейчас, в рассудке ли он и что думает о своем поступке теперь? Я вздохнул, понимая, что, скорее всего, никогда этого не узнаю.

Между тем мы миновали Чугунолитейный мост, и под колесами понеслась Сампсониевская набережная – черная от копоти, прижатая к реке громадами фабрик и бумагопрядильных мануфактур, обросшая прогнившими тушами жилых бараков и дешевых доходных домов, жадно впивающаяся в низкое небо сотнями заводских труб. Дым стал гуще, в его чадной пелене было видно множество безликих фигур рабочих, трудящихся возле верениц стоящих у причалов барж.

Наконец город стал ниже, прижался к земле, распался, и мы выехали на идущие вдоль берега пути. По левую руку потянулась черная гладь Мертвого залива. Вдали показалось несколько силуэтов броненосцев береговой обороны. Под прикрытием бронепалубного храма, непрерывно оглашающего воды звоном установленных на мачтах колоколов и пускающего освятительные ракеты, военные корабли били из пушек по чему-то находящему за горизонтом.

Столичный дым меж тем обратился в кисею, а она уже в тонкую рваную поволоку, едва-едва заметную глазу. С неба било непривычное солнце, и я накинул защитные очки. Поездка прошла почти без разговоров, Ариадна жадно смотрела в окно, впиваясь взглядом в спокойную гладь залива, я же витал в мыслях, обдумывая скорее ночное убийство генерала, чем предстоящее нам дело.

Впрочем, так просто приступить к расследованию не удалось. Неподалеку от Искрорецка стрелочник указал нам на запасные пути. После короткой беседы выяснилось, что этой ночью революционеры взорвали единственный железнодорожный мост, что вел в город. В устье реки рухнул целый эшелон пушечных броневиков, выпущенных на искрорецком оружейном заводе. Что ж, неудивительно. Все в воздухе дышало войной между империей и Декабрией, а потому революционное подполье постоянно пыталось помочь уральским коммунарам в предстоящей схватке.

Узнав, где находится паромная переправа, мы снизили скорость и направились туда.

Билеты получилось купить быстро. Сидящий в окошке старичок-кассир изумленно уставился на фарфоровое лицо Ариадны и, почесав лысину, полез в служебные книги, пытаясь понять, нуждается ли моя механическая спутница в отдельном пассажирском билете или ее нужно оформлять как сопутствующий багаж.

В очередной раз поглядев на часы, я просто велел выдать два билета, добавив сверху двугривенный лично для кассира.

Не прошло и мгновения, как серебряная монетка с симпатичным профилем Екатерины Третьей исчезла в руках сразу повеселевшего старичка. Откинув замусоленные служебные книги, он завозился с огромным, утыканным клавишами кассовым аппаратом, и вскоре мы с билетами направились к краю причала.

Здесь уже пестрела ожидающая паром толпа людей. Пройдясь вдоль нее, я заметил священника. Подтянутый, с пышной бородой цвета желтой охры, он был одет в обычную для наших мест прорезиненную черную рясу и носил на груди большой, покрытый синей эмалью крест. Возле его хромовых сапог стояла пара корзин со снедью.

Неспешно очищая ножом солидный кусок кровяной колбасы, батюшка то и дело строго поглядывал в светлый небесный зенит.

Я тоже поднял взгляд вверх, но ничего необычного не увидел. Лишь в вышине над нами плыл изрыгающий черный дым трехбашенный броненосный дирижабль, да вдали виднелся клин шестикрылых гогар. Издавая утробный вой, хлопая многометровыми крыльями, гигантские твари улетали в сторону Северного ядовитого океана. Там, среди неприступных утесов, вздымающихся над полнящимися зеленым сиянием водами, они будут пережидать слишком жаркую для них погоду, чтобы затем, с первыми холодами, вновь вернуться на материк.

Что-то неясное защемило в груди, а на сердце вдруг стало легко-легко и чисто.

– Весна пришла, – с улыбкой сказал я, смотря на удаляющийся вдаль птичий клин.

– Да, дал Господь, пережили зиму. – Строгость вдруг пропала с лица священника. Смотрящий в небеса батюшка тоже не смог сдержать улыбки.

– Вы из Искрореца? – Такой вывод я сделал из-за того, что на поясе у священника не было сумки для респиратора.

– Из него самого. – Батюшка наконец повернулся к нам и вздрогнул. Затем поправил очки, переводя взгляд то на меня, то на Ариадну. – Быть не может! Виктор Остроумов! Вот так да! Собственной персоной! Мы ж с матушкой за здоровье ваше только вчера свечку ставили! Ох, знатно вы этим сектантам оболоцким перцу всыпали, ох и знатно! Так этим светобесам и надобно! Эта вот машина их в подвале и подвзорвала?

Священник подошел к Ариадне и внимательно осмотрел мою напарницу.

– Ишь какая вещица, сделано-то как причудливо, ну это ж надо! Ох, а пощелкивает-то как! Прям шкатулка музыкальная, но только без музыки. – Батюшка вдруг опомнился и представился: – А я отец Герментий. Настоятель церкви Святого Мученика Левонтия Заобьского. Мы с матушкой постоянно о вас в газетах читаем.

Отец Герментий внезапно спешно начал рыться в корзине. Вскоре на свет появился здоровенный бумажный сверток с салом.

– Вот, я просто обязан вас чем-нибудь отблагодарить – вы ж всю столицу спасли! Да держите вы сало, не брезгуйте. По двадцать восемь копеек фунт! Не сало – сказка персидкая, я ее уже три года беру!

С огромным трудом вернув сверток его восторженному владельцу, я предпочел получить от батюшки информацию.

– Если хотите меня отблагодарить, лучше помогите мне с делом. Мы планируем посетить семью Грезецких. Кстати, насколько я понимаю, усадьба их там?

Я кивнул за реку, туда, где заканчивались ряды краснокирпичных фабрик. Сдерживая лезущие в небо гигантские здания, там рос запущенный терновый сад. Темные громады цехов возвышались прямо над ним, давили его своими стенами, жали, но справиться с его переплетенными, упрямо упирающимися в закопченные кирпичи шипастыми ветвями у них так и не получалось.

Деревья жили, хотя заводской дым уже плел над ними свой скрывающий солнце саван. Ветви их сейчас покрывали белоснежные, совершенно неуместные в этом фабричном городке цветы.