«Асагао» резко захлопнула книгу и вернула ее на выкладку.

– Прекрати. Что это на тебя нашло?

В книжном, в отличие от комбини, было пусто, только за кассой со скучающим видом стоял невысокий парень с широким лицом, торчащими во все стороны вихрами и в толстых роговых очках, – наверное, специально приобрел оправу в магазине подержанных вещей, чтобы выглядеть как настоящий книжный червь. С «сакурой» они бы составили хорошую пару. Сквозь монотонный гул станции и отдаленный рокот отправлявшихся и прибывающих на Синагаву поездов пробивалось тихое гудение ламп дневного света, установленных на потолке.

– Скольких девушек он уже убил?

– В газетах разное пишут, они ведь зарабатывают, распространяя пугающие сплетни. Якобы в последние месяцы в Токио стало пропадать без вести больше молодых женщин, и многие из них наверняка стали жертвами «убийцы-демона из Итабаси». Но нашли пока что только четверых. Одна из них, кстати, здесь неподалеку работала. В отеле «Принц».

«Асагао» неопределенно кивнула:

– Четверка, значит. Число смерти^[41].

– Об этом они тоже не забыли упомянуть, как будто случайных совпадений люди боятся больше, чем страшных мистических закономерностей, – фыркнула «сакура». – Вот только вряд ли он на этом остановится. Ну так что, может быть, все-таки лучше «Асахи» или «Ёмиури»?^[42] Дешевле получится…

Выйдя из комплекса станции, Александр еще раз перешел дорогу, поскольку с его стороны тянулось лишь унылое бетонное ограждение железнодорожных путей, за которым время от времени раздавался шум проезжающих поездов, и побрел вдоль офисных зданий, втиснутых между ними ресторанчиков и парковок. Четыре женщины, чьи судьбы никак не были связаны друг с другом и между которыми, на первый взгляд, не было ничего общего, убиты, – не считая домыслов журналистов, это все, что известно полиции, даже если в настоящих полицейских отчетах и содержались еще какие-то детали, которые не могли быть раскрыты до окончания следствия. Александр не обладал специальными познаниями в криминалистике, но интуитивно чувствовал, что, будь в этом деле больше зацепок и ясности, статьи в газетах не были бы столь пространными. Если бы у этих женщин нашлись общие знакомые, в современном мире не составило бы никакого труда это выяснить. Фантазия приходит на помощь тогда, когда не хватает фактов.

Женщины не были ни ограблены, ни изнасилованы, и при этом все они были лишены жизни предположительно неким старинным оружием – кинжалом ёрои-доси. Затем их тела были расчленены, а отделенные части вновь связаны друг с другом при помощи веревки. Ни мотивов, ни того, каким образом «убийца-демон» выбирал своих жертв и как знакомился с ними, никаких свидетелей – намеков на это в статьях, разумеется, не было. Однако Александр знал кое-что еще, чего точно не знала полиция: в этой истории был каким-то образом замешан бармен, рассказывающий городские легенды. Возможно, японские обыватели, читавшие статью в «Асахи симбун», могли решить, что это изобретательная выдумка корреспондента, которому хотелось дополнительно приукрасить репортаж о жутком преступлении. Можно было подумать, что «убийца-демон из Итабаси» – герой популярной манги или анимэ.

Между двумя современными зданиями притулилось старинное синтоистское святилище, – по-видимому, перенесенное сюда когда-то со своего изначального места после землетрясения. Перед входом были установлены новенькие красные тории и сидела пара позеленевших от времени каменных фигурок комаину^[43]. Надпись на табличке гласила: «Храм Такаяма Инари, Синагава»^[44]. Александр поднялся по невысокой каменной лестнице, чтобы символически омыть руки и ополоснуть рот в красивом тэмидзуя с гербом-моном томоэ^[45], похожем на три вписанные в круг запятые – когда-то он видел такой же в храме Хатимана в Нагоя и запомнил его название. Вокруг тэмидзуя росли кустики священного растения сакаки^[46] – его плотные темно-зеленые листья поблескивали от осевшей на них влаги. Массивные деревянные столбы, поддерживавшие навес, были украшены резными цветами и листьями пионов, а вода лилась в резервуар из открытой пасти фигурки китайского морского дракона с длинными завитыми усами и рогами, напоминающими оленьи.

Александр взял бамбуковый ковш и долго лил из него воду сначала на левую, а затем на правую руку, пока пальцы не окоченели и он почти не перестал их чувствовать.

«Что должна ощущать женщина, когда на нее смотрит убийца? Да и отличается ли его взгляд от взгляда случайного прохожего? Почему эти женщины доверились своему убийце и пошли за ним?»

В ногу ему что-то мягко ткнулось. Опустив глаза, он увидел рыжего котенка с коротким хвостом, который настойчиво терся о его штанину. Заметив, что на него обратили внимание, котенок посмотрел на пакет из комбини и требовательно мяукнул. Александр сделал вид, что не понял намека. Котенок мяукнул еще раз, выдохнув облачко пара, и потеребил лапкой его штанину. Вздохнув, Александр вытащил из пакета кацу-сандо, убрал белый хлеб и листья салата, счистил, как мог, панировку и отдал котенку кусок свинины – как сообщала надпись на упаковке, «вкусный, сочный, рекомендованный шеф-поваром для начала вашего прекрасного дня». Котенок, урча, оттащил его в сторону и принялся жадно уплетать.

– Ну, и как тебя зовут? – укоризненно спросил Александр, доставая из пакета бисквитный рулет и банку латте.

Его взгляд упал на белую мисочку, стоявшую прямо на деревянном настиле рядом с сайсэнбако – ящиком для сбора пожертвований. На мисочке было выведено хираганой слово «Кицунэ». Так, значит, котенка звали Кицунэ, «лис», – по-видимому, из-за окраски, напоминавшей цвет лисьей шерсти. Или потому, что это был храм Инари, а помощниками богини считаются лисы. Александр коротко усмехнулся. Котенок вздрогнул от неожиданности и обернулся, прижав уши.

– Да ешь, ешь, я не собираюсь у тебя ничего отнимать. – Он откусил от бисквитного рулета и поморщился от его приторной сладости.

Котенок еще некоторое время пристально смотрел на него злыми янтарно-желтыми глазами, потом отвернулся и вновь принялся за отнятый у Александра завтрак.

Проглотив кусок бисквитного рулета и запив его почти таким же сладким латте, Александр поднялся по каменным ступеням к святилищу, поклонился, бросил несколько монеток в сайсэнбако, дернул за веревку, заставив круглый храмовый колокол издать громкий дребезжащий звук, вновь дважды поклонился, дважды хлопнул в ладоши, молитвенно сложил руки и, зажмурив глаза, прочитал про себя короткую молитву, обращенную к богине Инари – единственному божеству, в которое, по шутливому замечанию его начальника из Банка Нагоя господина Канагавы, верили банковские работники.

С неба посыпался мелкий снег: его кристаллы кружились в воздухе, похожие на невесомую блестящую пудру.

Юи

Когда она сломала каблук, ей следовало сразу же вернуться домой. Смехотворно было надеяться, что собеседование пройдет удачно: если день не задался с самого утра, не стоит и мечтать, что дальше он пойдет как по маслу. Говорят же, что день – это маленькая судьба. Если уж судьба несчастливая, нужно смириться и дождаться следующего утра. К тому же, едва выйдя из дома, она увидела на газоне мертвого воробья – тот лежал на земле у самого края каменного бордюра. Если не приглядываться, можно было и не заметить. Мама учила ее в таких случаях несколько раз провести ладонями по плечам, будто стряхиваешь невидимые соринки, – чтобы дух умершего не увязался за тобой, но она слишком спешила, чтобы это сделать. Теперь маленькая растрепанная птичка со свернутой шеей и зажмуренными глазами неотступно преследовала ее в мыслях. Должно быть, он с размаху ударился в стекло или о высоковольтный провод. Бедный маленький воробышек.

Юи попыталась пошевелить руками, но ее руки были заведены за спину, а запястья связаны веревкой – не слишком туго, но достаточно для того, чтобы сильно ограничить движения. Он явно делал это не впервые и достиг в своем мастерстве совершенства. Колючие ворсинки, торчавшие из веревки, противно царапали кожу, и рукам было жарко – почему-то именно это беспокоило ее сейчас больше всего. Неужели она сама позволила ему это с собой сделать? Юи жалобно застонала, попыталась сглотнуть слюну, заполнившую рот, но вместо этого надсадно закашлялась и едва не задохнулась. Он засунул ей в рот платок и тоже обвязал веревкой – как будто она уже была покойницей с подвязанной нижней челюстью. Волосы на затылке, наверное, превратились в сплошной колтун – придется теперь состригать. Совсем недавно, готовясь к собеседованию, она побывала в парикмахерской. Как жаль… О чем она только думает? Юи изо всех сил зажмурилась, чтобы не разрыдаться.

«Вот и пришел твой черед встретиться с Буддой^[47], Юи Курихара».

По крайней мере, он не насмехался над ней, и эти прощальные слова были произнесены им серьезно, даже торжественно. А ведь она обратилась к нему за помощью – в такой важный день… заранее сказала ему, когда закончится собеседование, чтобы он ее встретил.

Слезы все-таки потекли из ее глаз крупными, обжигающими кожу каплями. Вокруг царила темнота, было прохладно и ощущался густой аромат сожженных благовоний, перебивавший затхлый запах сырости, плесени и чего-то еще – Юи не могла сказать точно, что именно это был за запах, но он вызывал у нее подкатывавшую к горлу тошноту. Она смутно догадывалась, что это могло быть, но не допускала, чтобы эта мысль оформилась в голове, чтобы не потерять сознание, и благодарила судьбу за то, что из-за отсутствия яркого света очертания окружающих предметов были не слишком определенными, так что можно было твердить про себя, что в нескольких метрах от нее лежат просто мешки с мусором. Она сидела на полу, привязанная к четырехгранной деревянной опоре, угол которой врезáлся ей в спину. Ноги у нее тоже были связаны и согнуты в коленях, как если бы она сидела в позе сэйдза^[48], но она их почти не чувствовала, – видимо, затекли и онемели от холода.

Он запер ее в той пристройке, которую она приняла за домашнее святилище. Она еще удивилась, впервые увидев ее: нечасто встретишь настоящее святилище во дворе частного дома – пусть даже такого старого на вид и построенного в традиционном японском стиле, с черепичной крышей, местами поросшей мхом. К тому же такое большое – настоящий синтоистский храм. В ответ он рассмеялся и сказал, что, когда родители умерли, он решил переделать хозяйственную пристройку, превратив ее в домашнее святилище. «Необычно, ведь правда? Хочешь посмотреть?» Он сказал это так беззаботно – но Юи отчего-то стало страшно, и она отказалась. Может быть, она почувствовала слабый, удушающий запах, исходивший от строения? Или виной всему была большая криптомерия, росшая прямо перед ним и даже в светлое время дня отбрасывавшая на него густую тень?..

Дом окружал когда-то прекрасный, теперь же запущенный сад с сильно разросшимися деревьями и извилистыми дорожками из плоских камней тоби-иси^[49], между которыми пробивалась первая весенняя трава, которую никто не подстригал. У самого входа стоял большой, покрытый пятнами лишайника каменный цукубаи^[50] с мерно постукивавшей бамбуковой трубкой и четырьмя иероглифами「吾唯足知」, представляющими собой сокращенную запись выражения «варэ тада тару кото о сиру» – «я довольствуюсь тем, что имею»^[51], возле которого рос клен момидзи и виднелись среди травы цветущие нарциссы.