– Эк тебя! – усмехнулся Евлампий Фокич, – Да только ты видать позабыл, Савелий… В работы-то я не к тебе нанимался, а к батюшке твоему, и жалованье мне платит его поверенный, в Уезде. А не ты! При доме вашем я и не живу – свой есть, а забота моя – конюшня батюшки твоего, тоже не твоя. Вот тут и поразмысли, Савелий! Хочешь ли ты сам из себя хоть чего значить, или так и останешься… Коли хочешь стать, как отец твой, тогда давай обратно вертаться, да за дело приниматься.

Ещё сильнее взыграло у Пышоньки, да только с крыльца на него насмешливо глядел хозяин дома, из-за его могучего плеча выглядывала хозяйка, а в оконцах торчали головы большого семейства Ивана Карташова.

– Выводи гнедого и бричку! – отрезал Савелий конюху, придумывая тому страшные кары на опосля, – Благодарствуй, хозяин с хозяйкой за приют.

Евлампий не стал больше ничего говорить, чай не младенец передним, здоровый лоб, вон, щёки-то так и колышутся от злости. Видать и в самом деле урок ему нужен, раз ведёт его туда, к чудийке, неведомая сила. Вздохнул старый конюх, больше спасительных речей вести не стал, пусть идёт Савелий той дорогой, что выбрал, а уж сдюжит или нет, в отца ли духом пойдёт – то время покажет.

– Ну, гляди сам, – ответил Евлампий, – Верхом бы нам с тобой сподручнее было бричка для такой дороги тяжела сейчас…

– Я сказал, бричку! – сквозь зубы сказал Савелий и больше ничего слушать не захотел.

Покатилась бричка по ухабистой узкой дороге, то и дело цепляя боками корявые кусты и ветки деревьев. Савелий сидел внутри злой и в думах, что бы такое устроить старому конюху, чтоб небо ему с овчинку показалось! Опозорил его, пусть перед какими-то хуторянами, а всё ж…

На короб для чудийки, который снова кидало по полу брички, он внимания не обращал, только раз пнул его под скамью, и всё. Всё тело у него болело после вчерашней дороги и неудобного сна – привык-то он на двух перинах… Не успел он додумать очередную свою придумку на строптивого Евлашку, как бричка остановилась.

– Чего такое? – высунулся он наружу, приоткрыв дверь.

– Всё, приехали. Вылезай, Савелий Елизарыч, дальше нет пути ездового, только своими ногами.

– Чего? – Савелий высунулся из брички, – Пешком?! Ты спятил, что ли? Дождь сейчас начнётся, смотри, как небо затянуло!

– Дальше не проехать, сам погляди. А верхом ты сам не пожелал, – твёрдо сказал конюх и указал вперёд.

Дорога была размыта, яма на яме, только едва приметная тропка шла по лесу, чуть выше дороги меж деревьев. Прав конюх, как ни крути, а дальше только на своих двоих. Гнедого распрягли, конюх взял его на узду и повёл за собой. Савелий со вздохом подумал, что он и в седле едва держится, а уж так… Придётся ноги бить!

Тучи сгущались, висели низко, и грозились вот-вот разразиться холодным осенним дождём, когда двое шагали по лесной тропе. Один шёл ровно и быстро, поверх плаща на спине висело ружьё. Это был Евлампий, он что-то напевал и внимания не обращал на стоны, ругательства и брань едва поспевающего за ним Савелия. Рядом с ним топал Гнедой, умудряясь по пути прихватить редкий листок, ещё не опавший с куста.

Когда Савелий уже совершенно выбился из сил и намеревался упасть тут же, на мокрую траву, приказав Евлашке, что дальше он и шагу не ступит, и они тотчас же идут обратно, Евлампий сам остановился и указал вперёд, где меж деревьями был виден просвет:

– Ну вот и пришли. Крепись, Савелий Елизарыч, немного осталось.

Глава 7.

– Да провались ты вместе с этой ведьмой, – плюнул в сердцах Савелий, – Раньше что ли не мог сказать, что таковая дорога нам предстоит?! Я бы хоть сапоги надел другие, а теперь что? Все ноги стёр!

– Так и ты мне не сказывал, куда направляешься, – резонно ответил Евлампий, – До Корчиновки-то мы и так доехали, в новых сапогах. Терпи, Савелий, вон, уж и избу видать.

Евлампий стоял на небольшом пригорке, лес здесь поредел, крутой спуск с холма зарос кустарником, меж него вилась едва приметная тропка. Дальше, под пригорком в небольшом овражке шумела мелкая каменистая речушка, впадающая в прелестное круглое озеро. На его берегу стояла изба, добротная, из таких брёвен, коих Савелий и не видал, сколь толсты были те деревья. Ему подумалось, не иначе, как с кедра избу рубили… Но что это были за мастера! Широкий резной конёк украшал высокую скатную крышу, подворье окружал плотный частокол.

Дом как дом, пожал плечами Савелий, он ожидал чего-то… чудно́го, необычного от дома старой ведьмы- чудийки. Сказочного что ли, а тут – обычная изба, каких вон, полным-полно в любой деревне!

– Ну, Савелий! Знаю я, что советов слушать ты не любишь, а всё одно скажу, чтоб опосля самого себя не совестить, ежели что с тобой случится, – сказал серьёзно конюх.

Савелий хотел было возразить, заругаться – снова конюх его учить принялся, слыханное ли дело! Но Евлампий поднял вверх ладонь, строго глянув на Савелия:

– Опосля скажешь! Слушай, коли жить охота! Ты к Акчиён пришёл помощи просить, а не она к тебе – это помни, а потому окажи уважение, как должно хозяйке дома!

– Вот ещё! Да я…

– Ну, коли хочешь остаток жизни возле болота сидеть нагишом да поквакивать, то делай, как знаешь! А ежели хочешь дело справить, слушай меня! Ты с прошением пришёл, вот и проси, в пояс кланяясь! Да гляди – ни слова не солги, когда спрашивать станет, она распознает тебя, потому как людей насквозь видит. Всё скажи, как есть на сердце, может и поможет.

– Так что же, по-твоему, она мне и отказать может? – Савелий горделиво задрал вверх подбородок.

– А то! Ещё как может, и не только отказать, а такое сотворить с тобой, что до конца жизни станешь во мраке бродить… Уж не знаю, чего там Евдокия думала, когда дозволила тебе сюда идти!

– Да кто такая Евдокия, чтобы мне – и не дозволять?! – взвизгнул Савелий.

– Тихо! Не ори! – сказал Евлампий и указал глазами куда-то в сторону.

Савелий повернул голову, одновременно намереваясь взять палку и проучить наконец дерзкого Евлашку, но замер тут же на месте… Возле кустов стоял огромный волк и смотрел на них своими жёлтыми глазами. Позади него стояли ещё двое, чуть поменьше, но как показалось Савелию – тоже огромные.

– Э… это… волки?! – прошептал Савелий, глаза его от ужаса округлились, губы тряслись.

– Волк, волк, – спокойно ответил Евлампий, поправив короб, и погладив по гриве на удивление спокойного Гнедого, – Вот и говорю, не ори. Идём, нечего тут стоять.

– А… они нас сейчас разорвут…, – мямлил Савелий, он не мог пошевелиться от страха, сердце собиралось остановиться, а может в пятки ушло.

– Не разорвут, – ответил Евлампий и зашагал вниз по склону, выбирая более пологие места, чтоб Гнедому было удобнее спускаться.

Волки провожали их, рыся под кустами и изредка останавливаясь, чтобы поглазеть, как Пышонька останавливается отдышаться, держится за сердце, но увидев взгляд желтых глаз меж голых веток из последних сил бежит, спотыкаясь о камни догонять конюха.

–Ты… ты… погоди… Евлампий Фокич, – Савелий держался за грудь и едва дышал, когда они оказались уже у ручья, внизу склона.

Волки остались позади, и оглядывая кусты, где ни одна ветка не шевелилась, Савелий подумал, не привиделось ли ему это всё с устатку и недосыпу. Евлампий снял с плеча короб, склонился к ручью, умылся и напился студёной свежей воды.

– Ну, передохни покуда, – Евлампий сел на большой камень и чуть насмешливо глянул на Савелия, – Остынь, лицо омой. Всё ж просителем идёшь.

В этот раз Савелий Пышнеев, потомок дворянского рода, не стал перечить конюху. Скинув заляпанный грязью по всему низу плащ, он спустился к ручью и окунул руки в звенящую струю. Руки непривычно ожгло холодом, дома-то он тёпленькой умывался, но сейчас ему это даже приятно было. Ополоснув лицо, Савелий почувствовал свежесть и прилив сил. Ну и чего он в самом деле испугался? Волков? Так у Евлампия на одном плече короб висит, а на другом – ружьё! Как-нибудь бы и отбились!

Савелий пил воду из пригоршни, сладкая вода, вкусная, а потом поднял глаза, отряхнув руки и снова язык его отнялся от страха. Прямо напротив него, по ту сторону ручья, сидел большой чёрный котище. Размером он был с собаку, а может это с испугу Савелию так показалось… Он зажмурился, потряс головой, и когда снова открыл глаза – кота перед ним уже не было. Вот это он устал…такое мерещится!

– Ну, коли отдохнул, идём, – сказал Евлампий, – Хозяйка дозволяет к ней пройти. Поторопимся, покуда не передумала!

– А ты как знаешь, что она дозволяет? – Савелий утирал лицо рукавом нового камзола.

Евлампий только усмехнулся в ответ. Он, по правде говоря, сам дюже устал за этот день. Ныла усталая спина, да и Савелий ему порядком надоел своей заносчивостью и изнеженностью. Да, Савелий Пышнеев был не первым, кого Евлампий Фокич вёл через лес к чудийке Акчиён… Но те, другие, знали куда они едут и что собираются просить! Глядя же на бестолкового сынка Елизара Пышнеева, Евлампий думал, что не в папашу сынок удался. Теперь даже и сказать нельзя, что скажет Акчиён, что сделает…

День уже пошёл на полдень, когда к большой избе на берегу озера подошли двое, Евлампий перекинул короб на спину Гнедого, стало чуть легче, но от этой ноши конь беспокойно зафыркал, дёргал узду и горячился.

Савелий с любопытством разглядывал двор, пока Евлампий пристраивал Гнедого у коновязи. Двор как двор, обычный, деревенский. Разве что птицы не видать, куры не гребут землю во дворе, чисто выметено кругом, тишина…

Сама хозяйка стояла на высоком крыльце ожидая гостей, у неё ног умывал лапой усы большой чёрный котище. Тот самый.

Гости подошли к крыльцу, Евлампий поклонился, перед ним на крыльце стояла средних лет женщина со светлыми волосами, убранными в расшитый ободок со свисающими по бокам украшеньями. Её синие глаза, окружённые длинными ресницами, словно пронизывали человека до глубины души. Она улыбалась ему, от этой улыбки ли, или от чего другого, а спина Евлампия перестала ныть, усталость, которой налились ноги, куда-то ушла. Сердце согрелось.

– Здравствуй, Евлампий Фокич, добро пожаловать. Отдохни с дороги, Гнедого мы присмотрим, – Акчиён кивнула куда-то в сторону, на двор из пристроя вышел молодой плечистый парень.

Парень насмешливо посмотрел на Савелия и направился к коновязи. Волосы парня странным образом малость походили на волчью шерсть, а глаза поблёскивали жёлто-зелёными искрами.

– Доброго тебе здоровья, ласковая хозяюшка, – Евлампий снова поклонился, – Вот, по надобности я к тебе нонче – Савелия Елизаровича Пышнеева доставил. Батюшка его, Елизар Григорьевич, прииском у нас владеет, сына заместо себя прислал. А у него видеть дело к тебе образовалось…

– Ты, Евлампий Фокич, короб-то этот не держи в руках, вон туда поставь, – сказала Акчиён и вроде бы немного даже нахмурилась, – Ни к чему это тебе… Савелий Елизарович, говоришь…. Что ж… Здравствуй и ты, Савелий Елизарович, – и она обратила свой синий взор на Пышоньку.

А перед Савелием на крылечке стояла юная девушка невиданной красоты. Долгая коса её спускалась ниже пояса, тонкий стан в шитом диковинном платье, украшенном каменьями, манил взгляд. Савелий во все глаза смотрел и не мог слова произнести, он был сражён в самое сердце. Где-то в глубине его сознания мелькнул силуэт Лизоньки Михайлиной, потухший и бледный, и пропал бесследно. Неужто это она и есть, Акчиён? Та, которую он представлял увидеть страшной ведьмой, подобно тем сказкам, что старая Евдокия ему когда-то рассказывала?

Глава 8.

Откуда-то на крыльцо показался пушистый черный кот и окинул Савелия насмешливым взглядом. Тот самый? Или нет…. Савелий стоял как вкопанный, внутри него всё дрожало, он не мог отвести взгляда от девушки, которая смотрела своими синими глазами прямо в самое сердце.

– Что ж, входите, гости. Отдохните с дороги, после и о деле говорить станем. А ты, Савелий Елизарович, никак немой? – насмешливо спросила девушка.

Савелий покраснел, его бросило в жар, он смущённо отвёл глаза и кое-как выдавил из себя:

– Прости, хозяюшка, замешкался я. Благодарствуй за приглашение!