18 сентября 1915 года, через год после своего первого полета, Амундсен получил (первым в Норвегии) пилотское удостоверение^[8]{31}. В 1916 году испытывающий денежные затруднения путешественник уже подумывал о полете над Северным полюсом. Несмотря на финансовый риск, Амундсен стал одержим этой мечтой. Шесть лет спустя он уверился, что технический прогресс, которому способствовала Первая мировая война, приблизил эту возможность. При этом остается спорным вопрос, в какой степени он понимал устройство и функционирование самолетов и дирижаблей, которые собирался использовать. Амундсен всегда интересовался техникой, необходимой для успеха его начинаний, но эта авиация была гораздо сложнее саней и палаток. Он и коллеги-путешественники мало знали о механике, но это обстоятельство их не беспокоило: «они не хотели разбираться в том, как все устроено, просто ради понимания. Им было достаточно и того, что машины работали»^{32}.

Первые попытки Амундсена воспользоваться в исследованиях авиатехникой оказались неудачными. В 1922 году авиаконструктор Гленн Кёртисс передал ему старомодного вида биплан Curtiss Oriole (Curtiss Model 17). Самолет ближнего радиуса действия разбился во втором полете во время экспедиции на шхуне «Мод» (Maud). Целью той экспедиции был дрейф в Северном Ледовитом океане – если получится, через сам Северный полюс^{33}. Примерно в то же время Амундсен, затевая перелет из Уэйнрайта (Аляска) через полюс на Шпицберген, приобрел два сложных цельнометаллических одномоторных Junkers-Larsen JL-6 (Junkers F.13). Первый самолет упал по пути из Нью-Йорка в Сиэтл. Второй разбился при посадке в Уэйнрайте: выяснилось, что он не пригоден для посадки на снег. Партнер Амундсена собрал импровизированное лыжное шасси, которое погнулось при первой же посадке – а вместе с ним пострадали и финансы путешественника. Полет над Северным полюсом стал казаться неосуществимым.

Амундсен был не одинок в своих неудачах. Первые путешественники, которые пытались пересечь Арктику на самолете или аэростате, тоже не добились успеха. В барах Лонгйира до сего дня спорят о причинах гибели Саломона Августа Андре и двоих его спутников, попытавшихся достичь Северного полюса на воздушном шаре.

Судьбой тех, кто пытался сделать это раньше, стали смерть или унижение. Амундсен уже испытал унижение, и теперь ему оставалось только погибнуть.

Семья Амундсена разбогатела, занимаясь сельским хозяйством и морскими перевозками на юге Норвегии, близ границы со Швецией. А затем лишилась денег, потому что деловую сметку из уроков частных школ Осло (туда Амундсены переехали в поисках статуса и престижа) почерпнуть было нельзя^{34}. Как говорили, лишь один из четырех братьев «строил свои расчеты на реальной основе»^{35}, и это явно был не Руаль. Его неудачная попытка полета над полюсом^{36} разочаровала спонсоров, он остался в долгах, а норвежское правительство больше не хотело оплачивать его путешествия. В этот раз они оплатили доставку двух гидросамолетов к кромке льдов близ Шпицбергена – на случай, если Амундсена придется спасать. Гибель самолета, возвращавшегося из непродолжительного испытательного полета над Аляской, знаменовала собой то, что Амундсен не напишет новый бестселлер, не продаст свои статьи журналам и не заработает на лекциях, как в прошлом американском турне. Норвежец отлично умел выступать, но аудитория требовала новых историй.

Более того, в этот раз из-за крушения Амундсен выглядел неосмотрительным – или даже оторванным от реальности. Приобретенный самолет оказался непригодным для эксплуатации в Арктике^{37}. То, что выяснилось это во время испытательного полета, перед началом экспедиции, служило слабым утешением: критики не без основания считали, что он должен был это предвидеть.

Затем положение Амундсена испортилось еще сильнее. Он узнал, что Хокон Хаммер, его агент в Америке, от его имени подписал финансовые обязательства, которые путешественник никак не мог покрыть. Но хуже всего было то, что Хаммер по поручению Амундсена заказал три дорогих немецких гидросамолета для экспедиции к полюсу^{38}. Известие об этих долгах вынудило Леона, брата Амундсена, потребовать вернуть эти деньги, и этого предательства Руаль не простил. Американские газеты, прежде величавшие его «сыном викингов»^{39}, теперь рассказывали, что Амундсену пришлось «отменить свой полярный полет», подробно расписывали, кому конкретно он задолжал, и снабжали все это заголовками наподобие «Амундсен – банкрот: путешественник не сумел оплатить самолеты для полета к полюсу»^{40}. На Амундсена нападала и норвежская пресса. «Те же уста, которые называли меня гордостью Норвегии, не постеснялись повторять шитую белыми нитками ложь и злорадно старались загрязнить мою честь и посрамить мое имя», – кипятился он^{41}.

Униженный путешественник удалился на свою виллу Ураниенборг в лесах близ Осло и замкнулся в себе. Постройка Ураниенборга была оплачена из сумм, которые Амундсену принесла экспедиция к Северо-Западному проходу. Неудивительно, что это затворничество не пошло на пользу его душевному состоянию: он вспоминал о былых победах, которые теперь вряд ли смог бы повторить, и не мог избавиться от страха, что карьеру его увенчает не триумф во льдах, а унизительные газетные передовицы. Странное поведение Амундсена заставило немногих его оставшихся друзей побеспокоиться о его душевном состоянии – не в первый раз и точно не в последний^{42}. Позднее Амундсен назвал эти годы «самым болезненным, самым унизительным и, по правде говоря, самым трагическим эпизодом моей жизни»^{43}.

Полет в Арктику сорвался, но Амундсен был не из тех, кто сдается без боя. Еще в 1905 году, когда его судно затерли льды, Амундсен на собачьей упряжке преодолел около 800 километров до ближайшей телеграфной станции и известил мир об открытии Северо-Западного прохода. После этого Амундсен, рискуя жизнью, вернулся к товарищам. Упрямство временами делало его знаменитым.

Вопреки здравому смыслу он решил рискнуть. Осенью 1924 года он вернулся в Америку, чтобы лекциями и статьями заработать немного денег. Но вместо турне с аншлагами и щедрых гонораров Амундсен удостоился внимания кредиторов. В нью-йоркской гостинице Waldorf Astoria они подсунули последние требования под дверь, пока он, затаившись, сидел в номере. Его все сильнее охватывало уныние^{44}.

Когда он оказался почти на грани, зазвонил телефон: в холле гостиницы его ждал Линкольн Элсуорт^{45}. Единственный сын Джеймса Элсуорта (миллионера, сделавшего состояние на угледобыче), он был неординарным американцем. Его героями были такие люди, как Теодор Рузвельт – президент и охотник на крупную дичь, шериф Уайетт Эрп – еще живой в то время участник знаменитой перестрелки у корраля О-Кей^[9], и, конечно, Руаль Амундсен^{46}.

Элсуорт давно хотел оставить бесцельную жизнь богатого молодого ньюйоркца и доказать свое мужество в Арктике^{47}. Затруднение состояло в том, что отец отказывался это оплачивать. Старший Элсуорт по понятным причинам не хотел отпускать единственного наследника в ледяную пустыню, из которой многие не возвращаются – а если и возвращаются, то не такими, как были прежде. Но опытный норвежский путешественник оказался именно тем человеком, который был способен убедить миллионера открыть свою чековую книжку. Для ведения дел экспедиции учредили компанию, и 85 000 долларов, которые Джеймс Элсуорт дал сыну на покупку гидросамолетов, хранили отдельно от счетов банкрота-норвежца^{48}. Но Амундсен помнил о происхождении этих денег.

«Таким образом, встреча со мной стала для Амундсена большой удачей, – писал Линкольн Элсуорт. – Она воодушевила его, дала не только новые силы, но и возможность получить деньги на какие-нибудь поразительные приключения»^{49}.

Амундсен возвращался в Арктику – туда, где он был как дома и куда хотел попасть Элсуорт.

На Шпицберген Амундсена вела не только жажда славы. На вопрос о назначении новооткрытых земель он отвечал просто: строительство «аэродромов и авиабаз»^{50}. Норвегия лишь в 1905 году получила независимость от Швеции, и, пока норвежцы добивались свободы, бельгийцы, голландцы и англичане покоряли мир. Теперь же потомки викингов хотели наверстать упущенное время и затеяли империалистические авантюры в Арктике^{51}. Предполагалось, что новая империя, вырубленная в вечной мерзлоте норвежцами вроде Амундсена и Нансена, сравнится с атлантической империей, которую средневековые норвежцы воздвигли из скал Гренландии, Исландии и Оркнейских островов. Первыми в состав «Большой Норвегии» должны были войти Шпицберген и Гренландия^[10]{52}.

О Шпицбергене мечтали не только норвежцы. Эту группу гористых островов в 1596 году «официально» открыл голландский путешественник Виллем Баренц (в его честь названо Баренцево море)^[11]. За ним к новому рубежу со всей Европы устремились китобои, привлеченные крупной популяцией китов в этих морях. Очень скоро в этой разношерстной компании вспыхнул конфликт из-за принадлежности архипелага^{53}.

Когда китов перебили, эта terra nullius, «ничейная земля», досталась поморам – негоциантам и промысловикам с севера России. Регулярные визиты поморов на Шпицберген стали историческим обоснованием притязаний России на архипелаг^{54}.

Еще через несколько столетий пришел черед промысловиков, шахтеров, туристов и ученых. В XVII веке на архипелаге нашли близкие к поверхности залежи угля. В 1890-х годах норвежский капитан открыл там первую шахту, за которой вскоре последовали другие. В начале 1900-х годов британские и американские горнорудные компании увидели благоприятную возможность и приобрели у норвежцев права на добычу. Лонгйир, столицу архипелага, основала Арктическая угольная компания. Поселок назвали в честь одного из ее учредителей – родившегося в Мичигане Джона Манро Лонгйира. Успех этих компаний доказал, что крупномасштабная добыча в Арктике возможна, – и вскоре началась «угольная лихорадка»^{55}. Норвежские, британские, российские, шведские и голландские горнодобывающие компании на Шпицберген влекла не только высокая цена за уголь. У этой terra nullius^[12] имелось большое преимущество: здесь добычу ресурсов можно было вести совершенно свободно – беспошлинно и без оглядки на закон^{56}.

Вскоре через горные склоны протянулись линии канатной дороги. Эти странные приспособления приводились в действие за счет силы тяжести. Гравитация влекла ведра с углем вниз из шахт по тросам, тянущимся на многие километры над обледеневшими склонами, а вверх они поднимались уже пустыми. Линии деревянных опор и упавших тросов до сих пор можно увидеть между входом в рудники и ближайшей бухтой.