На Шпицберген поехали ученые из Швеции и других стран. После обретения независимости в 1905 году норвежские ученые стали регулярно посещать архипелаг. Эту политику можно назвать научным империализмом. В 1910 году организацию, которая впоследствии превратилась в авторитетный Норвежский полярный институт, возглавил геолог Адольф Гуль^{57}. Его задачей было с помощью научных открытий заявить притязания на «ничейную землю», давая горам и заливам архипелага норвежские наименования, а также картировать угольные пласты, чтобы подкрепить претензии свой родины на архипелаг. Теперь Шпицберген не мог долго оставаться «ничейной землей». Стремление молодого норвежского государства завладеть Шпицбергеном было неприемлемым для бывшей метрополии.

Швеция уже завидовала славе Нансена, Амундсена и других норвежских путешественников – и опасалась, что они превратят Арктику в задний двор Норвегии. Реакция шведского правительства была мгновенной: оно стало поощрять собственных капиталистов добывать уголь на Шпицбергене, чтобы подкрепить притязания Стокгольма. Норвежцы не остались в долгу. «Угольная лихорадка» переросла в «угольную войну».

Правительство России, помня о собственных исторических связях с этими землями, также призвало подданных добывать на Шпицбергене уголь. Затем английские шахтеры на архипелаге потребовали присоединить его к Британской империи. Американцы, не желая отставать от других, заявили, что острова должны отойти США^{58}.

Вслед за учеными и шахтерами явились туристы, привлеченные дикой красотой этих земель. К 1900 году на Шпицбергене открылась первая туристическая гостиница: довольно убогая деревянная постройка, остов которой еще виден близ поселка Старый Лонгйир. Планировалось построить еще одну гостиницу, в Кингсбее – еще севернее.

Викинги наверняка гордились бы своими потомками, которые после заключения в 1920 году Шпицбергенского трактата наконец получили контроль над архипелагом – хотя викинги, несомненно, предпочли бы добиться своего более жестокими методами.

Годом ранее собравшиеся в Париже победители в Первой мировой войне решили судьбу побежденных. Англии, Франции и США предстояло принять еще одно решение: определить будущее Шпицбергена.

Для Норвегии настал решающий момент. Научный империализм Адольфа Гуля сыграл решающую роль в обосновании притязаний молодой страны на Шпицберген^{59}. Война вывела из игры двух претендентов на архипелаг. Германия вышла из переговоров из-за безоговорочной капитуляции в 1918 году, а Россия – из-за хаоса, вызванного двумя революциями в 1917 году и последовавшей Гражданской войной. Падение цен на уголь довершило дело. Архипелаг во многом лишился привлекательности в глазах таких предприимчивых стран, как Великобритания и США. Осталась Швеция.

Шведы оспаривали передачу островов Норвегии, но недолго. Норвежцы в конце Первой мировой войны оказались в лучшем положении, нежели соседи. На Парижской мирной конференции страна-выскочка сумела выгодно распорядиться доброжелательностью, которую заработала своим статусом «нейтральной союзницы» Великобритании в Первой мировой войне. Формально сохраняя нейтралитет, Норвегия под нажимом англичан оборвала коммерческие связи с Германией и поставила свой торговый флот (один из крупнейших в мире) на службу военной экономике союзников.

Хотя Швеция во время войны также придерживалась нейтралитета, было хорошо известно, что многие неравнодушные шведы жаждали выступить на стороне Германии, чтобы сражаться против России, старинного недруга Швеции. В составе кайзеровской армии имелась даже немногочисленная шведская бригада, воевавшая на Восточном фронте, а затем принимавшая участие в Гражданской войне [1918 года] в Финляндии^{60}.

Несмотря на выгодное положение Норвегии на переговорах в 1919 году, Швеция сумела добиться ограничения суверенитета Норвегии над Шпицбергеном. По условиям ратифицированного через шесть лет договора граждане любой из стран-участниц вправе жить, работать и вести бизнес на архипелаге, и норвежские власти ничего поделать с этим не могут. (В силу парижских договоренностей норвежцы до сих пор могут добывать уголь близ Лонгйира, а русские в Баренцбурге – на противоположной стороне склона^[13].) Кроме того, архипелаг должен оставаться демилитаризованной зоной.

Русские не повторили свою ошибку. Земля Франца-Иосифа (лежащая в 750 километрах от побережья Сибири и в 260 километрах восточнее Шпицбергена) также считалась terra nullius. Несмотря на протесты Норвегии, в 1926 году СССР аннексировал архипелаг. Предпринятые норвежцами в 1929 и 1930 годах промысловые и научные экспедиции никак на этот исход не повлияли^{61}.

Наконец, оставалась проблема Гренландии. Сейчас в антикварных магазинах Осло можно найти карту с областью на востоке этого острова, обозначенной большими буквами: Eirik Raudes Land (Земля Эрика Рыжего). Норвежцы объясняют свои притязания на Гренландию очень просто. Около 1000 года викинги заселили здесь местность, которую назвали Землей Эрика Рыжего. Два века спустя колонисты признали власть Норвегии, к которой позднее (на правах старшего партнера) присоединилась Дания. Образовалось новое государство – Империя Северного моря^[14]. В 1814 году, после поражения Наполеона, Норвегия досталась Швеции. При этом оказавшиеся на стороне проигравших датчане каким-то образом сумели удержать за собой арктические территории Норвегии.

Новая линия на карте не помешала норвежским китобоям и охотникам часто посещать необитаемую восточную часть Гренландии. Позднее к ним присоединились ученые, занявшиеся изучением побережья, чтобы подкрепить норвежские притязания, как они уже сделали на Шпицбергене и пытались проделать на Земле Франца-Иосифа. В июне 1931 года Норвегия совершила следующий ход: пятеро норвежских рыбаков высадились в Восточной Гренландии и быстро заняли китобойную, радио- и метеостанцию в Мюггбукта, которая фактически играла роль столицы новой территории. Отсюда в Осло передали телеграмму: «В Мюггбукта поднят норвежский флаг… Мы назвали эту землю Землей Эрика Рыжего». Две недели спустя Норвегия официально объявила об аннексии части Восточной Гренландии на том основании, что это terra nullius: она не имеет постоянного населения, а единственные ее посетители – это норвежские китобои, охотники и ученые^{62}.

Надежды норвежцев на территориальные приобретения в Гренландии быстро развеялись. Норвегия и Дания согласились передать спор из-за этого клочка бесплодной земли в Постоянную палату международного правосудия^[15]. Через два года, в 1933-м, палата вынесла решение – не в пользу Норвегии. Норвежцы подчинились (впрочем, вопрос снова подняло – ненадолго – пронацистское правительство Видкуна Квислинга).

В начале 1920-х годов внимание Норвегии, уже располагавшей Шпицбергеном, обратилось далее на север. На карте Арктики оставалось белое пятно площадью более 1,6 млн квадратных километров. На Шпицбергене были открыты богатые угольные месторождения. Нельзя ли севернее найти и нефть?^{63}

Сказители и бредящие путешественники издавна наполняли эту пустоту на карте фантазиями о диковинных землях и леденящих кровь встречах. Ажиотаж регулярно подогревали вполне реальные загадки наподобие исчезновения экспедиции Франклина. Рассказы об Арктике, в свою очередь, сказывались на восприятии будущими исследователями этого сказочного, сверхъестественного мира^{64}.

У домашних очагов жадно внимали рассказам о тех, кто пропадал при сходе на берег, и о явлении призрачных фигур. Среди самых популярных были байки о путешественниках, игравших в шашки с дьяволом^{65} и даже переживших встречу с его флотом^{66}, явившимся по души моряков. Долгой зимой на Шпицбергене члены одной экспедиции, как говорят, садясь за стол, ежевечерне ставили для дьявола дополнительный прибор^{67}. Часто рассказывали о каннибализме^{68}. Ходили легенды об отвратительных женщинах и кораблях, пытавшихся увезти инуитские мумии – желанное приобретение для музеев – и проклятых за это^{69}. На родине девушки-служанки будто бы видели на расстоянии путешественников, очутившихся в беде, а кое-кто организовывал спиритические сеансы для выяснения судьбы пропавших^{70}. Все это вдохновило Уилки Коллинза и Чарльза Диккенса написать «Замерзшую глубину» – пьесу о мщении и самопожертвовании в полярной экспедиции, основанную на документальном материале. Воображение Артура Конан Дойля породило рассказ «Капитан "Полярной звезды"» о командире, который рискует экипажем своего скованного льдом корабля в поисках призрака покойной невесты.

Древние греки поселяли на вершине мира гиперборейцев – народ, живущий «за Бореем [северным ветром]». Греческий путешественник Пифей, как считается, побывал на острове Туле^{71}, Ultima Thule, лежащем у края земли. В конце XVI – начале XVII века Герард Меркатор изображал на картах свободное ото льда полярное море с четырьмя большими островами и магнитной горой. Фламандский картограф видел в ней источник земного магнетизма. Сила горы так велика, что она способна притянуть корабль с экипажем и погубить его^{72}. Другие просто считали полярные области царством Сатаны. Мэри Шелли представила чудовищное создание доктора Франкенштейна убегающим от своего творца по арктическому льду. В 1860-х годах американский поэт и художник Томас Наст поселил на Северном полюсе Санта-Клауса^{73}.

Рассказы о теплом море по ту сторону льдов не иссякали^{74}. В 1855 году The New York Times напечатала передовицу об открытии Великого Северного моря и материка Полиния в ходе экспедиции во главе с искателем приключений и мечтателем Илайшей Кентом Кейном (Кэном). Кейн стал первым заметным американцем-исследователем Арктики. Когда экспедиционное судно застряло во льдах (вырваться ему так и не удалось), люди на санях и пешком продолжили путь и достигли «самой северной земли, куда ступала нога белого человека». Увиденное изумило их: «открытая вода простиралась на север до самого горизонта. Бесконечный берег омывали сияющие воды безо всякого признака льда». Вернувшись, Кейн решил, что со спутниками сделал крупное научное открытие. Теперь оставалось совершить переход длиной 2100 километров, что они с успехом и осуществили^{75}.

Книга Кейна об экспедиции стала бестселлером. Сам он превратился в национального героя, но в Арктику, чтобы отыскать Великое Северное море, он так и не вернулся. Два года спустя (вскоре после завершения работы над книгой) имевший слабое здоровье Кейн умер в Гаване. Он говорил: «Эта книга стала мне гробом»^{76}. Его некролог гласил: «Скорбит наука, скорбит человечество, скорбит весь мир». Похороны Кейна явились «грандиозной сценой американского национализма», одним из последних его проявлений, прежде чем разногласия Севера и Юга не достигли точки невозврата^{77}.

Никому больше не удалось увидеть теплое открытое море. Теория была развенчана, и о подвигах Кейна предпочли забыть.

Другая теория, более стойкая, рассказывала о полой Земле. Идея эта восходит к XVII веку, и ее суть в общих чертах такова: полюса нашей планеты – в действительности входы в обитаемую внутреннюю поверхность. В следующие столетия идея набирала популярность и развивалась почти так же быстро, как ученые ее опровергали.