В 1906 году бывший страховой агент Уильям Рид способствовал популяризации теории полой Земли, написав бестселлер «Фантом полюсов». Два года спустя, в апреле 1908-го, Рид пошел еще дальше, чем большинство его единомышленников. Он провел в Нью-Йорке, в пышных интерьерах Американского института инженеров-электриков, первое открытое собрание Ридовского клуба изучения полой Земли. Цель клуба, или «праведных пустоземельщиков», как их издевательски назвала пресса, состояла в организации и сборе средств на экспедиции для поиска проходов в полость под поверхностью Земли. Планы предусматривали отправку в Арктику флотилии из трех судов, специально построенной подводной лодки для обследования дна в районе Северного полюса, а также дирижабля для поисков прохода с высоты^{78}.

Новости о том, что Фредерик Кук и Роберт Пири достигли Северного полюса (соответственно в 1908-м и 1909-м), стали роковым ударом для планов Рида^{79}, но не для верования в полую Землю. Клуб изучения полой Земли провел всего одно документально подтвержденное заседание, причем из восьмидесяти четырех собравшихся многие были журналистами. В октябре 1909 года газеты (даже в далеком австралийском Брисбене) сообщили, что «"Праведные пустоземельщики" распущены»^{80}.

В начале XX века обсуждалось и существование гипотетической Земли Крокера. Полярный исследователь Пири утверждал, что видел вдалеке горы, принадлежащие огромному неизвестному материку в центре Северного Ледовитого океана. Он помещал эти земли в Канадской Арктике, к западу от Гренландии и к северу от острова Элсмир^{81}. Земля Крокера (Пири назвал новый материк в честь спонсора экспедиции – банкира [Джорджа Крокера], давшего ему 50 000 долларов) успела даже появиться на некоторых картах того времени. Книга Пири «У самого Полюса» также стала бестселлером. Вскоре Землю Крокера стали считать «последней в мире великой неизведанной территорией»^{82}.

Через семь лет после открытия Пири к Земле Крокера отправилась независимая экспедиция, чтобы решить «последнюю на планете географическую загадку» и объявить эту сушу собственностью США^{83}. По возвращении членов экспедиции ждало горькое разочарование. Появилось подозрение, что Пири все выдумал (как и, по мнению некоторых, свое покорение Северного полюса в 1909 году)^{84}.

Подозрение оставалось подозрением до 1938 года. Тогда Айзек Шлоссбах на самолете обследовал места, где должна была бы простираться гипотетическая Земля Крокера, но ничего там не нашел. Это окончательно дискредитировало Пири^{85}. Подлог подтвердился в 1980-х годах, через много лет после смерти Пири, когда были изучены его личные бумаги. Ни в записях путешественника, ни в черновике книги о Земле Крокера упоминаний не нашлось^{86}.

К 1925 году уже не казалось, что Арктика будет еще долго хранить свои секреты. Как и предсказывал Амундсен, дирижабли и самолеты в считаные часы могли преодолеть расстояние, на которое пешему путешественнику пришлось бы потратить много недель. И все же Амундсен нередко очень вредил самому себе. Его соображения о неоткрытых землях не только попали на первые полосы газет, но и распалили политиков. И Госдепартамент США, и норвежский МИД строили планы присоединения земель, которые откроют их герои^{87}.

«Кратчайший путь из Англии в Японию или Калифорнию пролегает над верхушкой Земли, – объяснял репортеру Амундсен. – Кратчайший путь в Азию из многих других частей Европы пролегает над верхушкой Земли… Развитие дирижаблей и самолетов позволит открыть северный маршрут, и если там есть суша, она приобретет важнейшее значение… В случае войн авиабазы в Арктике будут иметь огромную ценность»^{88}.

Амундсен был волен мечтать о многочисленных авиабазах за полярным кругом, но в 1925 году там была только одна стоянка – его собственная, где не было ангаров, но были два гидросамолета и неровная взлетно-посадочная полоса на льду.

Для вылетов у него был экипаж из шести человек – на каждый самолет приходилось по три человека. Линкольн Элсуорт отправился на одном самолете, а Амундсен – на другом. Норвежец впервые взял с собой двух журналистов и фотографа, чтобы запечатлеть экспедицию.

Гидросамолеты N-24 и N-25, привезенные Амундсеном из итальянской Пизы, были новейшими Dornier Do J Wal – «китами», благодаря которым позднее по всему миру были проложены многие авиамаршруты^{89}.

В 1925 году эти спроектированные в Германии дорогие аппараты были последним словом техники. Они имели цельнометаллический «китоподобный» фюзеляж и высокоподнятые крылья. Две оконцовочные заглушки на крыльях, называющиеся спонсонами, придавали аппарату устойчивость, а ребристое днище – прочность, благодаря чему можно было совершать посадку на воду или лед. Два массивных роллс-ройсовских двигателя «Игл» (Eagle) имели тандемную компоновку: первый тянул самолет, а второй его толкал^{90}. «Игл» стал первым авиамотором, спроектированным Rolls-Royce.

Увы, кабина самолета была открытой и неотапливаемой, и, чтобы не замерзнуть на большой скорости, пилотам приходилось надевать шерстяное нижнее белье, свитер, две пары штанов, комбинезон из тюленьей шкуры, кожаную куртку, кожаный шлем, перчатки, рукавицы и тяжелую обувь^{91}. У каждого имелся парашют (одно из условий, поставленных отцом Элсуорта), но о страшной битве за существование, которая ждала их после приземления, даже думать не хотелось.

Методы аэронавигации тогда были ненамного совершеннее. Летчикам, ориентировавшимся по примечательным объектам наподобие железных дорог, рек и зáмков, всегда приходилось трудно в монотонном арктическом пейзаже. Подобно мореходам последних двухсот лет, летчики для определения высоты, местоположения самолета и путевой скорости могли применять секстант^[16]. Разумеется, если видимость ограничена туманом или густыми облаками, то от секстанта пользы меньше. Первые полярные летчики могли пользоваться также компасом: магнитным (по мере приближения к Северному полюсу он становился все менее надежным) или астрономическим, очень полезным вблизи полюса (он работал как солнечные часы и позволял найти курс по положению Солнца).

Эти старые методы стало вытеснять радио. Радиопеленгация давала штурману возможность определить направление на радиостанцию или радиомаяк. Получив сигналы двух и более станций, методом триангуляции можно было узнать свое местонахождение. Штурманам приходилось проводить измерения и вести записи в крайне неблагоприятных для этого условиях – как правило, в холодной (иногда открытой) кабине шумного и нестабильного летательного аппарата.

К несчастью для членов новой экспедиции, Амундсен в 1925 году уже не был тем человеком, который выиграл у Скотта гонку к Южному полюсу. Можно сказать, что он потерял хватку^{92}.

Гидросамолеты прошли летные испытания на Средиземном море и по железной дороге и по морю были доставлены в Кингсбей. На полярном холоде их должным образом не испытали^{93}. В 1925 году никто еще не понимал, как хрупкие самолеты с двигателями внутреннего сгорания поведут себя в Арктике, и Амундсена это как будто не особенно тревожило. Секстанты у экипажей не работали, а рации еще не прибыли, но Амундсен решил, что они не могут ждать^{94}. Наконец, он не определил порядок действий в аварийной ситуации – на случай вынужденной посадки одного из самолетов. Без раций у экипажей не было способа переговариваться друг с другом в полете, если что-нибудь пойдет не так. Амундсен усугубил риск, отказавшись годом ранее от предложения ВМС США предоставить огромный дирижабль «Шенандоа» (Shenandoah) как спасательное судно. Зато он не забыл взять с собой киноаппарат.

Амундсен торопился, беспокоясь, что непродолжительный период хорошей погоды вот-вот кончится. Он мучительно боялся и того, что кто-нибудь успеет прилететь на Северный полюс прежде него.

Наконец, 21 мая 1925 года – после неторопливого, довольно картинного курения, чтобы успокоить нервы^{95}, – два перегруженных самолета (их подтолкнули шахтеры^{96}, получившие по этому случаю выходной^{97}) один за другим покатились, как сани, по неровному льду взлетной полосы (через металл фюзеляжа чувствовались все ухабы), затем оказались на воде и вот поднялись в воздух. «Это было нереально, таинственно, преисполнено предзнаменованиями, – писал Элсуорт. – Впереди что-то таилось, и мы собирались это найти»^{98}.

Низко стелющийся туман быстро растаял. Отснятые экипажем с воздуха ледники Шпицбергена стали первыми в истории аэрофотографиями этих потоков льда.

Мечта Амундсена о полете над Арктикой сбылась. Путешественники в считаные часы преодолевали расстояние, которое у собачьей упряжки отняло бы неделю. «Я никогда не видел ничего более пустынного и заброшенного, – отметил Амундсен. – Время от времени я думал о медведе, который мог бы слегка нарушить однообразие пейзажа. Но нет – вокруг не было абсолютно ничего живого»^{99}.

Через восемь часов путешественники должны были оказаться у Северного полюса, и план предусматривал попытку приземления. Однако один из двигателей самолета Амундсена при снижении начал захлебываться. Скоро стало ясно, что садиться придется быстрее, чем они намеревались^{100}.

«Я… никогда не видел места для посадки ужаснее», – писал Элсуорт^{101}. Лед, который с большой высоты казался гладким, оказался испещрен хребтами, разводьями и айсбергами^{102}.

Аппарат Амундсена, благодаря опытному пилоту, приземлился благополучно. Элсуорту повезло меньше. Он нашел пригодную для посадки полосу воды, но сверху расстояние оценить труднее, и она оказалась слишком короткой. Самолет Элсуорта подпрыгнул и врезался в льдину. Внутрь стала затекать вода. К тому же во время опасного взлета заклепки на фюзеляже отскочили, и это усугубило положение экипажа^{103}.

Элсуорт с товарищами ничего не могли поделать, чтобы спасти судно. Гидросамолет выглядел как мертвый кит. Экипаж Элсуорта замерз, вымок и был на ногах уже сутки. Они нуждались в отдыхе и пище, но ни того ни другого не предвиделось. Им приходилось спасать припасы и одновременно изо всех сил защищать самолет от льдин и затопления. В конце концов они в изнеможении остановились – и внезапно Элсуорт осознал, в какой опасности они находятся. «В полной тишине это место показалось мне царством смерти», – писал он^{104}.

Теперь два экипажа разделяло много километров. Они увидели друг друга только через двадцать четыре часа.

Даже теперь, когда две группы находились в пределах видимости, коммуникация была затруднена, поскольку никто не владел ни азбукой Морзе, ни семафорным общением. Вместо этого путешественники придумали простейшую сигнальную систему. На передачу простого сообщения с помощью флагов уходило два-три часа. Ледовый переход тоже не представлялся возможным. Это было слишком опасно.

Наконец им повезло. Плиты морского льда сблизились, и вот через пять бесконечных дней командам выпал шанс воссоединиться. Но и это было довольно рискованным. Попытки перенести максимально возможное количество оборудования и припасов едва не привели к трагедии, когда два человека провалились в ледяную воду. Один, увлекаемый течением под лед, закричал: «Я погиб! Я погиб!»^{105}