– Ох, и позабыл, про что гутарил вам. Вот голова садовая, совсем работать не хочет. Немцы, в общем, эти, черти окаянные, засады такие для связистов устраивать взялись. Мы по двое ходили. Напарника-то моего, лейтенанта, по голове лопатой хрясь! – и оглушили. Потому что офицер… они их в живых оставляют, чтобы сведения получить. Поволокли его сразу вперед, чтобы, значит, себе в лагерь как языка представить на допрос. И мне тоже по башке досталось! Все потемнело в глазах, не понял, на каком я свете. Хорошо смекнул, свалился кулем и лежу, кровища по башке течет, а я не шелохнусь, чтобы подумали, что я мертвый. Видать, пожалели пулю на меня тратить, только врезал по носу прямо сапогом один – проверить, не прикинулся ли мертвяком. Ох, как хрустнул нос, искры из глаз посыпались, а я ни гугу – лежу, глаза закрыл, не шелохнусь. Он мне по ребрам еще хрясь! Ох, матушки, нутро все треснуло, а я терплю, замаскировался. Так фриц этот не унялся, еще мне по бочинам два раза засадил… сапогами своими. Потом они наконец-то ушли. Я ползком к кабелю, зачистил все, соединил – и к окопам. Весь день под пулями пролежал в поле – так немец жарил, продыху не давал. А по темноте к окопам двинул ползком – думал, кончусь, так больно было. Меня в лазарет отправили, три километра еще пешком прошел. Вроде и не подстрелили меня, а худо, сил нет никаких. Себя не помню, как дошел, в госпитале доктор меня тук-тук по бокам, да как закричит: «Срочно на стол!» Распластали брюхо – оказывается, немецкая скотина мне ребра так сломала, что кости живот внутри распороли. Слово такое мудреное… короче, внутри как в баке – кровища, еще и голова разбита. Провалялся на койке полгода, хотя даже пуля по мне не чиркнула. А поди ж ты… Но ничего, починили, подлатали. Спасибо докторам нашим, не люди – золото. После госпиталя обратно на фронт только отправили. Я и ничего, не жалюсь. Спасибо, что живой. Пока по койкам валялся в госпиталях, все о мальчишке том вспоминаю, о лейтенанте нашем. Вина моя ведь перед ним есть. Вот, думаю, ежели пальнул бы с винтовки или кинулся бы на немцев первым, почуял бы засаду, то отбились бы, может, с ним. Стыдно мне, душа болит, что в плену наш командир оказался. Ведь мальчишка совсем, год как после курсов. Лейтеха наш… Мы его Сомик называли за глаза, потому что фамилия Сомов. И глаза такие большие, навыкате, губешки пухлые. На рыбешку похож, вот и прозвали. Без злобы, любя. Он ведь знал и не обижался, хороший был командир. Головастый, соображал за троих, даром что командиром поставили. Эх, не уберег я его, старый хрыч…

Мужчина вдруг отмахнулся от нахлынувших на него тяжелых мыслей. Совсем старый воин позабыл, о чем рассказывал, что хотел поведать молодым бойцам.

Он смастерил трясущимися руками еще одну самокрутку, отошел к щели между дверью и стенкой теплушки и принялся жадно затягиваться дымом. Будто дым мог избавить его от тяжелых мыслей.

После его рассказа в вагоне разговоры стихли, ребята тихонько обсуждали сведения, которые им рассказали. Пожилой солдат вернулся на свое место, а потом задремал, как почти все остальные пассажиры теплушки.

У Алексея сон вдруг прошел, он вспомнил своих товарищей по стрелковой роте, где служил два года войны до перевода в СМЕРШ. Их лица, их разговоры во время перерывов между атаками, как спали в землянках плечом к плечу, шли в атаку цепью, прикрывали друг друга во время наступления, согревались от холода и дождя под одной плащ-палаткой. Как можно представить, что этот человек, твой друг и товарищ, вдруг предаст тебя, отправит под пули всю роту, пойдет ради банки тушенки на предательство? А если вдруг кто-то из них попал в плен к фашистам, смог сбежать и оказался бы в фильтрационном лагере… То неужели он, Алексей Савельев, считал бы его немецким предателем и изменником Родины? Как поступить в такой ситуации?

Тяжелые мысли не давали ему уснуть. Младший лейтенант тяжело вздыхал, ворочался с боку на бок, пока глубоко за полночь мерный такт колес не укачал его. Коротко остриженная голова его склонилась на грудь, парень забылся в коротком тревожном сне. Он, как тонкая паутина, опутал его, но то и дело рвался, возвращая контрразведчика в душный вагон с сотней людей.

Спасаясь от тесноты и тяжелого духа, уже перед прибытием пассажиры теплушки приоткрыли двери. Через широкую щель холодный воздух хлынул внутрь. Дышать им было приятно, свежесть утра смешивалась с резким запахом пропитки для шпал, отчего казалось, что война где-то совсем далеко и военные возвращаются на этом составе домой к семьям и любимым.

Неожиданно на повороте состав начал замедлять ход, хотя за деревьями крыши домов едва были видны тонкими черными полосками. Вдруг из леса к теплушкам хлынула толпа людей: солдаты тащили носилки с ранеными; девушки-санинструкторы помогали ходячим пациентам идти, подставляя хрупкие плечи; женщина в черной ватной куртке и белом чепчике с красным крестом подгоняла всех, чтобы быстрее шли к вагонам.

Машинист поезда бежал вдоль состава, выкрикивая с явной тревогой в голосе:

– Всем выйти из вагонов! Конечная остановка! Всем пассажирам покинуть вагоны! Немедленно!

– А что случилось?

– Так до станции не доехали же, товарищ!

– Совсем выходим? С вещами?

Суматоха и гвалт затихли мгновенно, когда воздух разорвал резкий и одновременно тоскливый вой сирены – воздушная тревога!

Когда она оборвалась на несколько секунд, рослая девушка с повязкой санинструктора, чтобы остановить общую суматоху, прокричала хрипло во все горло:

– Товарищи, которые прибыли, срочно покиньте вагоны. Состав не пойдет до станции из-за авианалета! Нам срочно надо погрузить раненых и отправить поезд назад! Помогите нам, пожалуйста! Быстрее, надо всех пациентов посадить в вагоны!

Алексей бросил свой вещмешок под ближайший куст, спрыгнул на землю и кинулся к девушке. Он перехватил с ее плеча на свое плечо руку раненого, который с трудом ковылял на одной ноге, опираясь на самодельный костыль. Вместо второй ноги у него висел обрубок, укутанный в окровавленные бинты.

Санинструктор ловко вынырнула из-под руки искалеченного бойца:

– Во второй вагон, ходячих во второй! Ведите!

Ее застиранный медицинский чепчик зацепился за край ватника на больном и слетел на землю. На свободу вырвался ворох золотистых кудрей, их разметал ветер, словно переливающиеся лучи солнца.

На несколько секунд контрразведчик застыл, ослепленный великолепной красотой блистающих золотом и солнечными бликами прядей.

В чувство его привел окрик девушки. Она подхватила шапочку с земли и ловко упрятала под нее свои роскошные волосы:

– Ну что же вы стоите?! Быстрее, юнкерс уже над городом!

Снова завыла сирена, суматоха усилилась. Сотни раненых, которые скрывались в лесочке, теперь пытались самостоятельно или с помощью прибывших бойцов добраться до вагонов. Солдаты и офицеры, побросав свои вещи, помогали, тащили, подсаживали.

Санинструкторы бегали между людьми, распределяя потоки:

– Ходячих во второй!

– Битком уже, в третий тоже пускай их садят!

– Уже хоть куда, девочки! Быстрее давайте! Немец в небе уже! Заметит нас!

– Успеем, успеем! Он опять на восточную ветку все скинет!

– Осторожнее, не уроните его! В вагон помогите поднять!

– Быстрее, быстрее! Давайте, давайте! – подгоняла всех старший фельдшер.

Младший лейтенант Савельев дотащил на себе одного раненого. После чего запрыгнул в вагон и принялся принимать тяжелых пациентов, которых на одеялах и кусках брезента затаскивали в теплушки, затем укладывали рядами на полу. Он слышал, как небо тяжело загудело над головами людей.

Лейтенант Савельев вскинул взгляд на секунду в небо, когда тянул угол очередных импровизированных носилок. В небе кружил немецкий «разведчик» Focke-Wulf Fw 189 Uhu, который они на передовой называли «филин». Его появление означало только самое худшее – авианалет или артиллерийский удар. Но им ничего не оставалось, как продолжать дальше погрузку. Как понял Алексей, авианалеты стали уже здесь привычными, все действовали слаженно и быстро.

Только одно спасало сейчас пассажиров состава от массовой гибели – то, что удары немцы наносили по другому участку железной дороги. Поэтому для маскировки остановку, высадку и посадку отъезжающих сделали специально под прикрытием лесного массива подальше от станции.

И тем не менее обмануть люфтваффе не удалось. В небе загудел тяжелый юнкерс, ударила артиллерия. Однако гул не стих – мимо!

У Савельева вдруг екнуло все внутри от дурного предчувствия. Он сиганул на землю и кинулся к машинисту, который уже закрывал двери наполненных вагонов:

– Немедленно уводи состав, сдавай назад!

Тот закрутил головой, ткнул перемазанной в саже рукой в кучку людей у деревьев:

– Еще не всех погрузили!

– Уводи! – неожиданно для себя заорал Савельев и со всей силы дернул машиниста за рукав прокопченной робы. – Это приказ, немедленно сдавай назад! Нас заметили, люфтваффе заметил состав! Уводи дальше в лесной массив! Остальных потом заберем!

Он кинулся к раненым и санинструкторам, торопливо шедшим от полосы лесного массива к насыпи:

– Назад, назад. Остановите посадку! Нас заметили, сейчас будет авиаудар сюда! Уходите в лес к деревьям! Быстрее!

Его слова сделали свое дело, женщины остановились в растерянности. Паровоз в это время дернулся и медленно принялся толкать вагоны назад. Часть теплушек скрылась под густыми ветками деревьев, которые подходили все ближе и ближе к рельсам, смыкаясь в природную арку своими ветвями.

Младший лейтенант кинулся на помощь Златовласке, как он мысленно теперь называл девушку с золотистыми кудрями. Девушка одна с трудом тащила по земле одеяло, на котором стонал высокий и широкоплечий мужчина, обмотанный бинтами до пояса.

Алексей едва успел протянуть руки и подхватить другой край носилок, как над головой оглушительно завыл юнкерс.

Зеленые глаза напротив расширились от ужаса:

– Ложись!

Они рухнули на землю под утробный стон летящей бомбы. Взрыв и удар волны от упавшего снаряда. По голове будто ножом резанули, уши взорвались пульсирующим звоном. Из-за страшной боли мир вокруг расплылся в серую массу. По телу будто ударило огромным молотом, да так сильно, что остановилось дыхание. На несколько секунд младший лейтенант Савельев потерял все ориентиры, смешались небо и земля, будто в жуткой смертельной карусели. Он протянул руку, пытаясь нащупать что-нибудь рядом с собой. Его пальцы утонули в массе волос, рядом голос Златовласки простонал:

– Помоги им! Спаси!

Парень затряс головой, пытаясь избавиться от тумана перед глазами и шума в ушах. В нескольких сантиметрах от него на земле лежала девушка с золотистыми кудрями. Шапочка с нее снова слетела, пряди разметались по земле, но теперь их невероятная красота была залита кровью.

Умирающая девушка шептала без остановки, не сводя с него стекленеющего взгляда:

– Помоги им, спаси! Спаси раненых!

Грохнула снопом осколков и огня вторая бомба. Она попала ровно на то место, где только что стояла голова состава. Металлические рельсы вздыбились кривыми струнами, земля фонтаном поднялась вверх, рассыпалась во все стороны смертельным ливнем из раскаленных осколков и кусков шпал. Потом черный дым окутал все вокруг и укрыл дымящимся саваном воронки, тела замерших в ужасе на земле людей.

Алексей Савельев попытался пошевелиться. Младший лейтенант дернулся в сторону Златовласки, которая лежала рядом с ним, закрывая своим телом раненого на носилках. Голова девушки была повернута в сторону контрразведчика, взгляд ее стал стеклянным, а лицо белым, как у фарфоровой куклы. От шеи и до ног тело санинструктора превратилось в кровавое месиво, начиненное осколками немецкой бомбы.

– Я сейчас, я помогу. Перевязку! – младшему лейтенанту Савельеву казалось, что он кричит изо всех сил. Однако со стороны было видно, что он всего лишь хрипит и тянет руку к уже мертвой девушке.

Парень с трудом смог встать. Едва он попытался сделать шаг, как черное от гари небо над головой опрокинулось, ударило в лицо, словно тяжелая металлическая крышка, и он утонул в бездонной глухой бездне.

Алексей Савельев открыл глаза и едва сдержался, чтобы не застонать от ужасной боли, которая тяжелым молотом била изнутри в затылок.

Над ним нависло бледное лицо медсестры:

– Очнулся! Тише, не шевелись, пока доктор не осмотрел. У тебя контузия после взрыва. Скажи только, как зовут, и назови номер воинской части.

Однако молодой мужчина упрямо приподнялся, сел, а потом встал.

– Ничего, я смогу идти. Не надо врача, пускай поможет остальным. Там много раненых.

Женщина, та самая, что руководила посадкой в состав, покачала головой и вдруг погладила его по плечу:

– Было бы еще больше, если бы ты не приказал остановить посадку и убрать состав. Ты спас сотни людей, спасибо.

От ее слов парню не было приятно или лестно. Алексей только опустил глаза, потому что перед глазами стоял стекленеющий взгляд девушки с золотыми волосами, а в ушах звенел ее предсмертный хрип: «Спаси…» Вот кого он не успел спасти, не успел прикрыть. И от этого внутри было не радостно, а тоскливо.

Медсестра постучала карандашом по списку пассажиров, который правила, вычеркивая погибших или получивших ранения:

– Ну что, герой, как тебя зовут? Мне отметить тебя в живых надо.

– Алексей. То есть вот, – контрразведчик вытянул красное удостоверение из внутреннего кармана. – Оперуполномоченный отдела контрразведки… или проще – СМЕРШ… младший лейтенант Савельев. Прибыл в Железногорск, в отделение контрразведки под командование капитана Потапова.

Брови женщины удивленно поползли вверх, она не стала проверять запись в удостоверении. Сразу кивнула и сделала пометку в своем списке.

Объяснила торопливо:

– Все личные вещи собраны в приемном отделении. Думаю, и твой вещмешок там. Сам разберешься?

Алексей в ответ кивнул и снова скривился от острой боли в голове.

Медсестра нахмурилась:

– Так, герой, у тебя сотрясение после удара взрывной волны. Поэтому сутки отлежаться, не бегать, голову беречь. Понял меня?

– Так точно, – каждое слово отдавало болью в голове.