Фургончик с мороженым доставляет мечту (страница 8)
Небо разрезала вспышка молнии. Она сверкнула в считаных метрах от носа монстра, и Сольвейг в ужасе вжалась в кожаное сиденье. Раскат грома прозвучал совсем близко. Дома, в своем уютном «Фургончике», под защитой каменных стен и черепичной крыши, она была бы в большей безопасности, чем здесь, посреди поля, в жестяной коробке на колесах. Сольвейг захотелось самой вскочить за руль, надавить на все педали, потянуть за все рычаги, развернуть монстра и гнать до самой Варны, подальше от грозы, страх перед которой затмил все прочие.
Дождь обрушился на землю разом. Тяжелые капли застучали по крыше. Это был по-настоящему зловещий звук – Сольвейг показалось, что она в самом эпицентре битвы, и повсюду звенит несущий смерть металл. За стеной воды тут же скрылись из виду домики, дорога и поля. Чтобы унять зверя в груди, Сольвейг потянулась к картам. На время путешествия они заняли место в небольшой нише, рядом с рычагами и кнопками.
– Погадайте мне, – предложил Даниэль.
– Вы верите в это? – удивилась Сольвейг.
– Сейчас узнаем.
Она разложила карты на коленях, наугад вытянув из колоды пять штук.
– Бубновый туз, валет, дама пик, червонная девятка и двойка треф.
– Что это значит?
Раскат грома заставил Сольвейг вздрогнуть.
– Значит, вас ждет успех, – она задумалась. – Или же полный провал. А может быть, вы встретите… бобра.
Даниэль рассмеялся.
– Скажите мне, фру, каков шанс, что вы совершенно не умеете толковать карты?
– Вы правы. Я понятия не имею, как их толковать, – страх, липкой рукой сжимавший горло, ослабил хватку. – Я бралась за них, чтобы занять руки, но однажды кто-то попросил меня погадать, и я не смогла отказать. Я толкую так, как мне вздумается. Порой достаточно знать, что у человека на душе, а ответ найдется сам. К тому же мне нужно поддерживать образ ведьмы.
– Позвольте заметить, что вы самая очаровательная ведьма из всех, что я знаю.
– Вы знаете много ведьм?
– Увы, только вас, – Даниэль вздохнул. – Но если все они такие же, как вы, я хотел бы с ними познакомиться.
– Вам недостаточно меня одной?! – Сольвейг театрально возмутилась.
– Ну что вы, что вы! – Даниэль замахал руками. – Я просто хотел сделать вам комплимент.
– Вам это удалось.
Дождь продолжал свою канонаду.
– Слышите? – Даниэль поднял указательный палец.
– Слышу, как сотни стальных пчел бьются о стекла.
– Прислушайтесь. Это же музыка.
И правда, когда Даниэль произнес это, Сольвейг уловила едва заметный ритм: пампам-пам, та-дам! – гром «ударил в литавры».
– Пампам-пам, – подхватил Даниэль.
Сольвейг рассмеялась:
– Вы ужасно поете!
– На ваше счастье, меня это никогда не останавливало, – он посмотрел ей в глаза, и, улыбнувшись, продолжил: – Пампам, та-дам!
Страх действительно растворился. Сдался под напором фальшивого пения Даниэля. Сольвейг сама не заметила, как присоединилась к нему, напевая вместе с дождем. В груди разлилось тепло, точно от чашки горячего чая с малиной. Ей больше не хотелось повернуть назад.
Дождь прекратился внезапно, безо всякого предупреждения. Выплеснув добрую часть мировых запасов воды, он ушел в направлении Варны. Небо прояснилось, и воздух наполнился запахом прибитой пыли.
* * *
Русе показался на горизонте облаком света в густеющей тьме. Домики на окраинах спали, их покой охраняли постовые-фонари. Где-то выли собаки и шипели, затевая драки, уличные коты. Сверху на город взирал тонкий серп новой луны. Даниэль притормозил, заметив у обочины мужичка, который тащил куда-то два небольших вертлявых мешка – по одному в каждой руке.
– Нужно спросить дорогу.
Сольвейг приоткрыла дверь и окликнула его:
– Добрый господин!
Он обернулся, застыв в свете фонаря. Вертлявые мешки в его руках превратились в чрезвычайно недовольных котов. Мужичок держал их за шкирки, но котов больше занимала собственная вражда: они шипели и махали лапами, пытаясь достать друг друга. Хвосты яростно извивались, то и дело молотя мужичка по рукам.
– Ой, за что ж вы их так? – ахнула Сольвейг.
Мужичок оказался крайне словоохотлив, будто ему давно хотелось излить наболевшее в чьи-нибудь уши.
– А как же, госпожа? Вот этот, – он поднял повыше рыжего с разодранным ухом, – обрюхатил соседскую кошку. А этот, – кивнул на серого, – не успел. Вот и дерутся почем зря. Любовный треугольник у них, понимаете ли! И всякий раз у меня под окнами. А там, знаете ли, моя морква растет. Я ее и удобрял, и полол, каждый сорняк выдернул! Только от этих вот спасу нет! Медом им, что ли, намазано?!
– А что же забор? – удивился Даниэль, подавшись вперед. – Не спасает?
– Так за забор и несу, они ж мои.
Сольвейг рассмеялась:
– Вот напасть!
– Да еще какая! Все, продам на шерсть и потроха! – услышав это, коты притихли и безвольно обмякли.
– Может, не надо?! – воскликнула Сольвейг.
– Да что вы, госпожа, что вы, – мужичок разулыбался, отпустив присмиревших драчунов. – Разве ж можно, родную животину? Пугаю я их так. Видали? Сразу и пыл остыл. Я ведь один совсем, как Марийка моя померла. Уж она зверье любила. И я люблю, куда ж от них денешься? Эти вот сами прибились. А ежели кот сам тебя выбрал, гнать его – дурная примета.
Коты принялись тереться о ноги хозяина, вымаливая прощение. Он наклонился и любовно почесал подставленные головы – рыжую и серую.