–Мне осталось каких-то полгода до окончания школы, —прошептала я, вытирая слезы.

Ответом мне был виноватый взгляд и тихий вздох. Я представила, как отреагирует мама, которая уже строила планы на мое будущее.

–Ты же хорошо учишься, может, попадешь на бюджет, – представляла она. – Получишь диплом, станешь человеком. И отблагодаришь меня за то, что столько лет своей жизни я потратила на тебя.

–Отблагодарю, можешь даже не сомневаться в этом, – я вытерла слезы и посмотрела на учительницу. – Я могу забрать документы?

–Пусть мама придет и напишет заявление, – ответила Елена Викторовна.

Я молча вышла из ее кабинета и пошла домой. Ксюша ездила учиться в город из нашего села, потому что найти жилье там не получилось. На ее счастье, дядя Толя работал механиком в автосервисе и сам подвозил ее к месту учебы. Ксюша поступила в торговый техникум, и с учебой у нее был полный порядок.

Если я пойду сейчас к ней, то, скорее всего, подругу там не найду. Она обычно возвращается после семи вечера. Придется поговорить с мамой…

Но разговора у нас не вышло. Как только я появилась на пороге, мама начала кричать на меня, осыпая грубыми ругательствами:

–Ах ты, малолетняя шалашовка! От кого идешь? Где деньги?

–Мама, ты в своем уме? Какие деньги? – я ничего не понимала. Мама продолжала орать:

–Какие деньги, говоришь? Все знают, что ты на трассе стоишь, шоферюг всяких привечаешь. Неужели даром? Где деньги, которые они тебе заплатили за «работу»? У мамы, значит, ни сапожек приличных нет, ни теплой одежки на зиму, а ты из себя бедняжку строишь?

Как я тогда орала на нее в ответ, не передать словами. Припомнила ей все: и папин уход, и ее бесчисленных любовников, и пьянки, и безделье, и всегда наплевательское отношение ко мне, причем с самого детства. Сказала, что из-за ее славы недалекой шлюховатой мымры ко мне относятся хуже, чем к собаке, и приписывают подвиги, которых я не совершала.

–Тебе всегда было по фигу, что со мной! – кричала я, размахивая руками. —Тебя интересовало только одно – как бы самой потеплее устроиться. Забыла, как свалила на несколько дней, оставив меня в холодном доме одну? Мне было тогда десять лет, стерва! Десять лет! И жрать дома было нечего. Если бы не Ксюша, я бы тогда с голоду подохла. Я с пяти лет на тебя батрачу, а тебе все мало. Вместо того, чтобы выцарапать глаза тем, кто про меня такие слухи распускает, ты требуешь с меня деньги? Какая ты мать после этого? Ты никогда меня не защищала, только старалась добить. Из-за того, что ты сама ведешь себя по-блядски, ко мне так и относятся. Только и слышу, что пойду по твоим стопам, что тоже рожу́ в шестнадцать. За что я должна быть благодарна тебе? За это? Из-за всяких слухов меня выгоняют из школы. Завтра же сходи и напиши заявление, чтобы я могла забрать документы. Слышишь? Завтра же!

Мама стояла в полном ступоре, глядя на меня обалдевшим взором. Рот от крайнего удивления слегка приоткрылся, что ее совершенно не красило. Я только сейчас заметила, что она постарела. Ей всего-то тридцать пять, но выглядит она заметно потрепанной, хотя считает себя неописуемой красавицей.

–Почему тебя выгоняют? —наконец, сообразила она.

Я устало вздохнула:

–Да какая разница? Мне дали понять, что я здесь все равно не доучусь. Надо забрать документы, а без твоего заявления я не могу этого сделать.

Мама замолчала и села на стул, который предательски скрипнул под ней. На ее лице было написано полное опустошение.

Чтобы успокоиться, я решила чем-нибудь занять себя. Спустилась в подпол, набрала картошки и села чистить. Дома оставался кусок сала, на котором я и собиралась приготовить ужин. Мама молча смотрела, как я орудую ножом, потом слабо улыбнулась:

–Какая ты у меня хозяйственная… не то, что я в твои годы. Ничего не умела, только перед зеркалом крутилась…

Ее слова вызвали у меня сильное удивление. Я всегда знала, что она криворукая, но удивлялась, как это ей удалось стать такой, живя в сельской местности. Мама ударилась в воспоминания, вытирая слезы:

–Моя мама всегда говорила мне, что я очень красивая. Одевала меня, как куколку, покупала самое лучшее, что было в магазинах…

Я слушала, как мама рассказывала о своем детстве. Оказалось, что ее родители очень любили и баловали так, что многие осуждающе крутили пальцем у виска. Говорили, что сами испортят девочку тем, что все время заглядывают в глаза и выполняют ее прихоти. Первые звоночки пошли, когда маме исполнилось двенадцать лет. Бабушка тогда заболела, ее пришлось уложить в больницу. Мама не хотела понимать, что после выписки уже не будет так, как она привыкла. Бабушке требовалась ее помощь, но мама убегала из дома, устраивала скандалы и хотела, чтобы с ней продолжали нянчиться. Дедушка уговаривал ее, ругал, но все было без толку. Мама решила, что, раз родители не могут дать ей желаемого, она получит это сама. И начала строить глазки всем особям мужского пола, которые легко клевали на ее миловидную внешность. Чаще всего в приятели ей набивались ребята на несколько лет постарше…

И в пятнадцать лет она сама отдалась парню, которого увидела впервые в жизни пару недель назад – моему папе. Причем сделала это назло родителям. Бабушка не смогла ей простить этого и разорвала все отношения. А мама продолжила после скороспелого замужества вести веселую жизнь, из-за чего и обзавелась нелестными прозвищами.

–Я думала, что ты будешь такая же, как я, – мама смотрела в одну точку и бубнила себе под нос. – Хотела, чтобы ты была другой, ты и была другой. Умнее и лучше, но я не хотела этого признавать…

Потом ее переклинило, как обычно. Видимо, решила, что на сегодня сказала много лишнего, и сердито поджала губы.

–Ты, к своему сведению, уже совершеннолетняя. Так что, если хочешь уйти из школы, держать не стану. Можешь сама о себе позаботиться. Кто бы обо мне подумал…

Пока я растапливала сало на шкварки, мама стояла рядом и высказывала свои претензии:

–Вот скажи мне, на хрена ты перед моим мужиком задом крутишь? Гоша уже не хочет у меня появляться. Так и сказал, что от греха подальше хочет держаться. А ты, оказывается, сиськи ему показывала и просила сделать тебя женщиной. Он, говорит, испугался, что его потом посадят и ушел. Вечно ты все портишь, дрянь!

Я с трудом сдерживалась, чтобы не ударить ее раскаленной сковородкой. Почему мне так не везет? Почему моя мама настолько тупа, что не видит самых очевидных вещей? И опять заладила, что я ей все порчу.

Решение пришло неожиданно. Хотя я уже была к этому готова. Я повернулась к маме и, глядя на нее в упор, сказала:

–Раз я такая плохая, то мне лучше уйти. Води сюда своего святого Гошу сколько хочешь. И мне будет плевать, с кем и сколько раз ты кувыркаешься, я на это насмотрелась так, что видеть тебя больше не могу.

Мама скривила губы:

–Напугала. Вот и проваливай, прошмандовка такая. Только смотри, уйдешь, в чем ходишь. Не отдам я тебе ничего из того, что купила. Сама заработаешь. Хочешь – иди на трассу, хочешь – полы мой, тоже работа.

Я поняла, что только что стала, как говорила моя мама, сиротой при живых родителях. Папы след давно простыл, его словно никогда и не было в моей жизни. А мама… она просто была и позволяла ее обслуживать в благодарность за мое появление на свет…

Глава 4

—Смотри у меня, дуреха, —прошипела мама, глядя на меня полным отвращения взглядом. —Ишь, возомнила о себе, козявка.

Когда ужин был готов, я положила себе порцию в отдельную тарелку и ушла в свою комнату, чтобы не садиться с мамой за один стол. Противно было на нее смотреть. Я ждала, когда она закончит, чтобы поужинать в одиночестве. Но моим планам было не суждено сбыться.

Через несколько минут я услышала, как открывается дверь, и мама вскакивает с радостным возгласом:

–Гоша! Родненький, ты пришел ко мне, я так ждала тебя!

Она забегала вокруг любовника, что-то воркуя. Он лишь довольно сопел, довольный таким душевным приемом. Потом потянул носом:

–Картошечка на сале… есть еще?

–Вика, зараза ты такая, почему так мало нажарила? Быстро пожарь еще, мой Гошенька голодный пришел. Кому говорят, шевелись быстрее! – мама вбежала ко мне в комнату и увидела на подоконнике тарелку с картошкой, которую я не успела, на свою беду, съесть. Мамины брови сошлись на переносице:

–Крыса… от меня с Гошей жратву прячешь, да? Давай сюда, ты не заслужила.

Она забрала тарелку и пошла разогревать. Я слышала, как Гоша довольно чавкал, нахваливая картошку и хвастаясь, что заработал сегодня много денег. Голос мамы сразу стал заискивающим и просящим:

–Гошенька, милый мой… если тебе не жалко, можешь дать мне копеечку? Вон, сапоги совсем прохудились, а я еще и девку эту кормлю неблагодарную. Ну, сколько не жалко, а?

Гоша помолчал, потом что-то шепотом сказал маме. Я разобрала только:

–Ей терять нечего, все об этом говорят.

–Да как у тебя язык повернулся такое сказать? – мама всхлипнула. – Она же еще мала, нос не дорос.

–А для этого и не надо быть взрослой бабой, – похабно засмеялся Гоша. – В общем, смотри. Я тебе предложил, как решить твой вопрос. Хочешь его принять? Так я тебе тогда дам деньги и на пальтишко приличное, и золотишко даже прикупишь. Ну, что скажешь, Лидуся?

Мама выскочила на веранду, Гоша последовал за ней. Я слышала, как они спорили друг с другом, потом мама вернулась и непривычно ласковым тоном спросила:

–Хочешь прокатиться на машине? Гоша сейчас тебя отвезет, покатаетесь и вернетесь.

Я заметила, как мама прячет в кармане халата несколько купюр.

–Откуда у тебя деньги? —спросила я. Мама нервным жестом поправила растянутый ворот свитера:

–Не твое дело, добрые люди дали. Поезжай с Гошей, он хочет тебе кое-что показать. На машине отвезет и привезет.

–Ты так и не поняла? – прошипела я, глядя на маму испуганными глазами. – Это он меня тогда… когда тебя дома не было. И ты хочешь сама меня отдать ему? За что ты так со мной?

–Не говори глупостей, —мама не хотела смотреть в мою сторону. – Иди, нам надо на что-то жить. Просто покатайся с Гошей, и все. Он хороший, ничего плохого тебе не сделает.

В наш разговор самым бесцеремонным образом влез Гоша, который потащил меня на крылечко. Я по опыту знала, что кричать мне не стоит, он мог легко меня покалечить.

Усадив меня в салон авто, он хмыкнул:

–Не бойся, замерзнуть не дам. Помнишь, как было горячо?

Я сжалась от ужаса, вспомнив тот день. От Гоши несло перегаром и немытым телом, от чего хотелось блевануть.

«А ведь мама прямо радуется, когда ложится с этим боровом», —думала я, с отвращением изучая его со спины.

Спустя десять минут езды Гоша остановился в перелеске, где не было ни единой живой души. Подумав, оставил «печку» включенной и полез ко мне, на заднее сиденье. Я выставила перед собой руки, хотя понимала, что его этим не удержишь, он только раззадорится. Когда я почувствовала, как его лапищи лезут мне под платье и стягивают с меня белье и теплые лосины, закричала от бессилия и страха. Гоша только ухмыльнулся:

–Ну давай, можешь немного поломаться для вида… все равно свое получу, Лидка ведь бабки у меня взяла.

Ненависть к родной матери переполнила все мое существо. Как она могла так поступить со мной, своим единственным ребенком? Неужели ей так хотелось денег, что ради них она оказалась готова подложить меня под этого мерзавца?

Гоша не особенно заморачивался. Рывком вошел, причиняя мне сильную боль, пыхтел на мне несколько минут, после чего резко дернулся и затих. Когда он вставал, на его лице играла блаженная улыбка:

–Хорошо…

Потом протянул мне скомканную туалетную бумагу:

–Вытрись. И выбрось, чтобы машину не пачкать.

Я молча сделала все, что он мне сказал. Когда он увидел, что я с безразличным лицом смотрю прямо перед собой, усмехнулся: