И дальше Фрунзе рассказал о проекте экономического сотрудничества, который Союз предложил шаху Реза Пехлеви.

В 1927 году Иран вернулся к идее строительства Трансиранской железной дороги от побережья Каспийского моря до Персидского залива. К этому времени в стране уже имелись железные дороги, но короткими участками в разных ее концах и общей протяженностью сильно менее тысячи километров. Причем еще и с разной колеей.

В 1924 году были попытки договориться с американской компанией Ulen. Но не срослось. В 1927 году за дело взялся международный синдикат Syndicat du Chemin du Fer en Perse, состоящий из американской компании Ulen and Company и германского промышленного объединения Konsortium für Bauausführungen in Persien, образованного Philipp Holzmann, Julius Berger и Siemens Bauunion. И вроде бы все пошло…

Но грянул гром.

А именно кризис 1928 года. Сначала долговой кризис фактически парализовал работу американских строителей. Им стало резко не до Ирана, который ко всему прочему еще и платить своевременно не мог. А потом произошла оккупация Западной Германии, и из сделки выпал германский консорциум.

Строительство же дороги оказалось подвешенным в воздухе.

Тут-то Советский Союз и подсуетился.

Он выступил с предложением построить сначала железнодорожную линию от Баку до Тегерана через Решт и Казвин. А потом, во вторую очередь, от Тегерана к Персидскому заливу и, если потребуется, в другие регионы Ирана.

Реза Пехлеви в свое время утвердил закон, что финансирование строительства железной дороги возможно только из государственной казны. Дабы не влезать в международные кредиты, которых умудрились набрать его предшественники. Денег же у Ирана на эту роскошь не имелось. Во всяком случае, в моменте и в полном объеме. Союз предлагал ему создать совместное акционерное общество «Иранские железные дороги». Деньги и ресурсы на строительство должны будут поступать из Союза. Иран же потихоньку стал бы выкупать акции, переводя это акционерное общество в свою государственную собственность.

И никаких кредитных процентов.

Фактически форма оплаты в рассрочку. С нюансами, но не принципиальными.

В целом выгодное предложение. Особенно учитывая сложное положение Ирана. Но у Союза были свои условия. Тут и так называемая «русская колея», и закупка всего подвижного состава в Союзе, и запрет владения как прямо, так и через посредников акциями «Иранских железных дорог» гражданами каких-либо государств, кроме как Советского Союза и Ирана, из-за чего шах медлил. Видя в этом проекте стремление усилить влияние северного соседа у него в державе.

Ключом его политической программы было стремление к максимальному суверенитету Ирана. А подобные проекты ставили бы его страну в вынужденную экономическую зависимость от Союза. Просто в силу удобства транспортных коммуникаций.

Да, торговый оборот с северным соседом у Ирана увеличивался. Да, Союз уже не выступал как богоборческое государство и умудрился как-то примириться с духовенством, которое теперь не осуждало сотрудничество с ним. Но это-то и пугало Реза Пехлеви, из-за чего переговоры находились в подвешенном состоянии.

И хочется, и колется, и мама не велит.

Но Фрунзе не отступал.

Потому что видел в этом проекте массу стратегических выгод. Прежде всего, конечно, это увеличение торгового оборота с Ираном. В первую очередь ради приобретения его сельскохозяйственного сырья.

Дальше шел резон в виде прокачки собственной промышленности. В принципе, ее можно было «качать» и у себя. Но платить за этот проект Фрунзе собирался преимущественно трудовыми векселями, то есть, фиатными деньгами для внутреннего обращения. Инвестируя в промышленность Союза «воздух», обеспеченный только его авторитетом. А вот Иран должен был оплачивать рассрочку уже вполне себе натуральными товарами. Так что с точки зрения торгового и экономического эффекта этот проект выглядел очень и очень интересно. Во всяком случае, на стадии первоначальной прокачки обновляемой промышленности. Тем более что он позволял среди прочего вливать сельскохозяйственное сырье в развивающийся Волжско-Камский промышленный регион. Ведь эта железная дорога будет облегчать вывоз товаров к южному побережью Каспийского моря. А оттуда уже кораблями класса «река – море» можно было все дешево развозить по местам переработки.

Ну и наконец, через эту железную дорогу Фрунзе рассчитывал получить выход к сопредельным регионам. В тот же Ирак, в Афганистан, в Индию. Ну и железка, идущая в единой колее из Москвы к портам Персидского залива, также имела большое значение.

Конечно, имелись и иные, интересы: военные и политические. Но Фрунзе больше налегал на экономику и выстраивание взаимовыгодного сотрудничества. И открыто об этом говорил. Шах же пока не доверял, ища подводные камни.

А пока шли переговоры, Михаил Васильевич, еще в сентябре, инициировал проект реконструкции железной дороги от Ростова-на-Дону до Баку через Дербент и Владикавказ. Ее приводили в порядок, укрепляя насыпи с мостами, укладывали высокую плотность шпал и ставили тяжелые рельсы, то есть готовили к большому грузовому потоку.

Кроме того, начали изыскания для строительства железной дороги на север вдоль Каспия. От Махачкалы через Кизляр в сторону Астрахани и далее на Царицын^[20] по правому берегу Волги. И дальше…

Шаху же, пока он думал и ломался, сделали дополнительное предложение – направлять в Союз своих людей на обучение. Это, кстати, тоже у Реза Пехлеви не вызвало восторга, так как он прекрасно понимал, какое сильное влияние обучение станет оказывать на его людей. С одной стороны да, ему остро требовались специалисты буквально во всех областях. А с другой стороны, он опасался того, что они будут скорее советскими специалистами с лицом иранца, чем его подданными.

Впрочем, представители Союза не настаивали и не давили, чтобы не спугнуть и без того «робкого» клиента. Тем более что, положа руку на сердце, принять большое количество учащихся по интернациональной программе вряд ли было реально. Во всяком случае, в нормальном объеме.

Образование Союза пока только разворачивалось под растущие нужды экономики. И с 1 января 1929 года должна была вступить в силу очередная реформа, которой требовалось время, чтобы ее успели претворить в жизнь.

Для развития реформы образования, начатой в 1919–1923 годах, была упорядочена и реорганизована вся структура обучения, которая теперь делилась на шесть ступеней: начальная, средняя, профессиональная и высшая школа, а также магистратура и докторантура.

Каждая – по четыре года обучения.

Первые две ступени обязательны и бесплатны. Причем не только для детей, но и для остального населения, которое должно, посещая вечерние школы и школы выходного дня, приводить свой уровень к определенному минимальному стандарту.

С плюшками за выполнение и санкциями за манкирование.

А вот третья и последующие ступени были платными, с конкурсным отбором. Любой желающий мог обратиться с заявлением предоставить ему бесплатное обучение. Но в этом случае после окончания курса такой желающий должен был отработать четыре года там, куда его поставит правительство, либо возместить стоимость обучения в тройном объеме, то есть оплатить затраты на него и упущенную выгоду от простоя «учебного производства».

Обучение шло постепенно. И на третью ступень, минуя вторую или первую, было не попасть. Допускалось домашнее обучение, но в этом случае требовалось подтвердить соответствие стандартам и последовательно сдать весь курс экзаменационной комиссии.

Это было очень важно.

Средней специальной школы было не миновать никак для тех, кто хотел идти выше. А она являлась, по сути, профессиональным училищем, в котором получали простую, прикладную профессию. Слесаря там, маляра и так далее.

Главная проблема заключалась в том, что вся эта в общем-то логичная система едва ли заработает с 1 января 1929 года. В том числе и потому, что для нее остро не хватало всего. От учителей и учебников до зданий и учебных комплексов. Строго говоря, готовность Союза к этой обновленной системе образования колебалась в районе 20–25 %. И это если не учитывать компетентность преподавательского состава^[21].

Но, несмотря ни на что, данная образовательная система вводилась. И в дальнейшем должна была продвигаться с упорством пьяного носорога, который, как известно, подслеповат, но при его живой массе это уже проблемы окружающих.

Фрунзе сумел это продавить.

Равно как и финансирование, которое удалось выделить благодаря более широкому использованию фиатных денег для внутренних промышленных задач. Так что пригласить иранцев поучиться в Союзе, конечно, пригласили. Но скрестив пальчики за спиной в надежде на отказ. Просто потому ситуация была не самой радостной.

Обсудив кратенько иранскую тему, в надежде на то, что патриарх по своим каналам как-то передаст на юг благость советских намерений, Фрунзе с ним распрощался. И, проводив, сам отправился в наркомат – на вечернее совещание. Скорее даже уже ночное, так как людей пришлось выдергивать на него после завершения командировки непосредственно перед утренним поездом, в которым они смогут отоспаться.

– Здравствуйте, граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы. Кто хочет сегодня поработать? – спросил Фрунзе, входя в кабинет, в котором его поджидал инженерно-технический коллектив Нижегородского артиллерийского завода. Нового предприятия, основанного в 1927 году и мал-мало запущенного в начале 1928 году.

– Товарищ нарком, – обиженным и каким-то растерянным тоном произнес их главный инженер.

– Да шучу я, шучу. Устал. Да что вы стоите? Присаживайтесь. Давно ждете?

– С четверть часа, – осторожно произнес главный технолог.

– Почти успел. М-да. Пробок на дороге нет, ан поди ж ты – кобылы иной раз так раскорячатся, что ни пройти ни объехать.

Сказав это, Михаил Васильевич выглянул из переговорного зала и отдал распоряжение доставить сюда чая и чего-нибудь к нему. Все-таки сидеть им придется долго.

Завод должен был осваивать производство 107-мм полевых гаубиц. И там уже даже дела потихоньку шли на лад. С тем, чтобы снять выпуск этого орудия с Обуховского завода^[22].

Но планы поменялись.

Анализ Польской кампании заставил сменить, а точнее – откорректировать парадигму военного и военно-технического развития. Эта война показала, что к большой войне не готов никто. И появилось время на развитие более интересных систем вооружения, а не прогон минимально рабочих схем максимальной серией.

– …так что, товарищи, вам предстоит разработать довольно уникальное и предельно противоречивое орудие. Оно должно быть пушкой, когда потребуется, и лупить далеко с хорошей настильностью. Когда потребуется – гаубицей, то есть иметь раздельно-гильзовое заряжание и большие углы возвышения. А если нужно, то и противотанковым орудием, а значит – легко и быстро наводиться широко по горизонту, ну и иметь не сильно большую высоту.

– Михаил Васильевич, вы меня простите, но вы ставите невыполнимую задачу, – прямо сказал главный инженер.

– Но вы даже не пробовали!

– Но вы же понимаете, что такую степень универсальности крайне непросто реализовать?

– А если вот так? – спросил Фрунзе и начал рассказывать им про конструкцию 122-мм гаубицы Д-30 с ее знаменитым лафетом в три лапы. Во время своей службы в Афганистане он неоднократно ее ремонтировал. В основном по мелочи. Так что устройство знал очень хорошо.

Он задумал взять ствол 107-мм полевой пушки «Колокольчик» и наложить ее на новый лафет. Для начала. Но лафет сделать с небольшим запасом прочности, чтобы можно было сделать ствол длиной не 36-го, а 41–42-го калибра. Несколько увеличенной прочности и с чуть большей зарядной каморой, чтобы разгонять 16,5-килограммовые снаряды до 730–750 м/с, против 650–670 м/с, то есть на деле получить помесь 107-мм пушки М-60 и 122-мм гаубицы Д-30.

Зачем?