Я, сбросив кимоно, с радостью надев на себя теплый свитер и впрыгнув в джинсы, поехала на электричке в Удзи, в чайный дом Taiho-An, Tea Ceremony House. Чайная церемония проходила на татами, в абсолютно пустой комнате и в полной тишине. Мастер чая чинно демонстрировала все этапы приготовления напитка. Это тоже своего рода медитация. Как говорят в Японии, чай и дзен одинаковы на вкус. Маття – измельченный в порошок чай, его не заваривают, а берут бамбуковой ложкой, предварительно просеивают и заливают водой правильной температуры. Дозировка важна: маття по вкусу будет горьким, если положить чуть больше. Чайный церемониймейстер взбила венчиком напиток до густой зеленой пены и подала пиалу. Ее полагалось выпить в три глотка. Кофеина в чашке такого чая намного больше, чем в кофе, маття на ночь лучше не пить. Хотя представить себе весь этот церемониал утром за завтраком, когда ты только проснулся, тоже очень сложно. Вкус маття делит людей четко на два лагеря: одни без ума от этого аромата и консистенции, другие не переносят на дух даже запах.

В принципе, во время чайной церемонии можно вести беседы о погоде или искусстве, главное – все проблемы, как самураи мечи, оставить за дверью чайной комнаты. Настоящая чайная комната имеет низкий вход, и, чтобы зайти внутрь, придется наклониться и вползти. Оставив тем самым гордость там же, где опять-таки самурай оставил меч. Каждая церемония имеет свою тему, и мастер чая подбирает чашки со специальным рисунком. Ладно гейши, а покажите-ка самурая.

Прогуляться в кимоно и выпить чаю – лишь два из десятка пунктов, которым люди стараются следовать в Киото. Остальные восемь, в основном это длинный перечень из посещений древних храмов, вызывают смешанные чувства красоты и недовольства от количества людей, пришедших полюбоваться известными постройками. Как известно, Киото был столицей Японии почти 1000 лет. В старом центре на одном квадратном километре площади легко можно найти десяток средневековых храмов и выстриженных под бобрик садов. Ну а как не попросить богатства в Фусими Инари Тайся, пройдя по знаменитому коридору из красных древних торий? Как не найти 15-й камень в саду Рёан-дзи? Чтобы не толкаться локтями и не идти стройными рядами с сотнями людей к очередному шедевру, охраняемому ЮНЕСКО, в Киото нужно щебетать ранней пташкой. С рассветом уходить вдаль, пересчитывая ворота в святилище Фусими Инари, уезжать еще затемно в ту же бамбуковую Арасияму, а поздней прозрачной ночью, лучше в полночь, при свете луны снимать пустые улицы Гиона и пятиярусную пагоду Ясака. Подгадать лучшее время для визита в Золотой павильон и Сад камней нереально: здесь всегда, круглый день и год, многолюдно. Но если не обращать внимания на пинки в спину, крики китайцев, оттоптанные ботинки, храм Кинкаку-дзи – тот самый Золотой павильон – полностью оправдает все возложенные на него ожидания. Сложно представить, что когда-то давно сегун Асикага Есимицу прогуливался вдоль озера Кекеоти, рассматривал островки Черепахи и Журавля. И был один! Совсем один! Знал бы он, что спустя столько лет в его обители спокойствия, в которой он обрел дзен и потерял интерес к политике и всяческим дрязгам, будет такое количество визитеров. Кстати, его дом погорел и Золотой павильон на самом деле – новодел.

Все так и бегают по кругу в Киото, не снимая кимоно: Золотой храм, Серебряный, вместо бронзового – Дайго-дзи, который, к слову, прекрасен в сезон момидзи. Квартал Гион и старый центр. Но если выйти из круга и оказаться в центре современного Киото, вдруг все станет серым.

Это город бетонных, абсолютно невыразительных, серых и безликих строений. И если станется, что не распускается вишня и не алеет клен, то городские виды могут повергнуть в легкое недоумение. Так что не снимайте кимоно!

Нара. В святом носовом отверстии

Я была в шаге от того, чтобы информагентства региона Кансай опубликовали забавную новость: в ноздре у Будды застряла журналистка из России.

Инцидент, собравший большое количество зевак, произошел в Наре, в храме Тодай-дзи – самом большом деревянном сооружении в мире, где есть сакральная колонна с дырой, которая символизирует священное носовое отверстие Будды. Считается, что тем, кому удалось проскользнуть словно юркой сопле, несказанно повезет в этой жизни, а в следующей они и вовсе достигнут просветления. За десять минут до этого я внимательно изучила технику лазания через носовые пазухи на примере японских посетителей. У них это получалось легко и быстро, словно святейший чихнул и выдал на салфетку очередного гостя.

За желанием многие лезли уже явно не в первый раз. Японцы поднимали руки, складывали ладони домиком, наклонялись бочком и лезли в ноздрю. Далее извивались змейкой и вылезали страшно довольные. Так я и сделала, но неожиданно застряла в области груди (чашка D, вы же помните). Выдав по-русски культовую фразу из мультика про Винни-Пуха, я сразу ощутила легкую неловкость. Не с руки, вернее, не с груди было как-то застрять в носу у Будды. И что немаловажно, а желание-то теперь мое сбудется или путь к нему будет тернистым и воплотится оно, если только кто-то потянет меня за руки?

Сочувствующие раздавали советы, правда, по-японски. Я же смиренно ждала, когда моя подруга – главный редактор – перестанет смеяться до слез и уже начнет предпринимать какие-то отоларингологические меры по вызволению коллеги. Мы размышляли, куда лучше меня тянуть: назад или все-таки двигаться к светлому будущему. Я настаивала на исполнении желаний. Протиснувшись наконец-то и вывалившись на пол козюлькой, я решила, что акт просветления в любом случае должен состояться, вне зависимости от грациозности прохождения ноздри, и успокоилась.

В древнюю столицу Нару мы, как и все, ехали одним днем. Этого вполне хватает, чтобы увидеть храмы, о которых так трепетно заботится ЮНЕСКО, покормить оленей, погулять по старому центру.

Нара растеряла все свое былое величие. Кажется, что она слишком рано вышла на историческую пенсию и перебирает каждый день в шкатулке воспоминания, накопившиеся за 70 лет столичного статуса (с 710 по 784 г.), как запылившиеся перстни. Древних храмов и святилищ, драгоценных раритетов зданий и здесь много. Но все дороги первым делом ведут к порогу главного святилища – Тодай-дзи, построенному в VIII веке. Внутри – впечатляющая размерами статуя Великого Будды Дайбутсу весом в 500 тонн. Светлоликого отлили в бронзе по приказу императора Сему, на святой стройке трудились более двух миллионов человек! Будду собирали по частям, а бронзу для него свозили со всей страны. Статуя получилась большая, размер только одного уха около 2,5 метра. Соответственно, огромна и ноздря. Но в носу у самого Будды ковыряться нельзя. Людям предоставляется шанс пролезть в ноздрю символическую, хоть и соответствующую по размеру статуе. За святое отверстие выдают квадратную дыру в одной из деревянных колонн. Лаз рассчитан на среднестатистического японца и европейца размера medium.

На выходе из Daibutsu-den Hall можно совершить еще один ритуал. Нет, лезть в еще одно отверстие не нужно. У деревянной статуи бодхисаттвы Кшитигарбха в смешных красных одеждах (японцы зовут его Дзизо), не стесняясь, нужно дотронуться до того места Дзизо, которое болит у вас. Исцеление придет.

Это лишь далеко не полный перечень того, что в храмах Нары можно сделать на удачу. Японцы любят предсказания. Они покупают фигурки оленей с записочками во рту и оставляют таблички с пожеланиями и мечтами, гадают на палочках в храме. Молятся и приобретают различные талисманы. У каждого святилища всегда есть свой. А храмов в Нара-парке много.

Из важных – Кофуку-дзи, часть некогда большого комплекса из 175 зданий, от которого остались лишь трехъярусная пагода XIII века и святилище с сокровищницей внутри. И конечно, Касуга-тайся, второй по важности синтоистский храм на земле. Возле него обычно надолго замирают архитекторы и дизайнеры, любуясь строением с красными балками, белой облицовкой стен и изогнутой крышей. Место таинственное, окруженное древним лесом. Вокруг много тропинок, по обе стороны от которых стоят поросшие мхом каменные светильники, между ними блуждают олени.

Олени тут повсюду, и никуда от них не деться. Они в прямом смысле захватили Нару. На бедствие, конечно, еще не тянет, но стадо в 1200 особей чувствует себя вольготно. Олени выжимают из своего «священного положения богов синто» максимум. Завлекают туристов миндалевидными глазами, заглядывают прямо в душу. Японцы оленей боготворят. Они верят, что все парнокопытные Нары по умолчанию считаются потомками великого белого оленя, на котором с небес спустился бог-громовержец, ставший первым императором Японии. Парнокопытных кормят, тщательно за ними убирают, играют для них на горне Шестую симфонию Бетховена и обрезают им по осени рога.

Но не ведитесь на эти глаза и сердечки на мохнатых попках! Едва заметив, что турист решил раскошелиться на оленье печенье, животные начинают вести себя как пьяные английские болельщики: толкаются, лягаются, кусаются и пихаются, собираясь маленьким стадом вокруг кормильца. Это похуже кормления бабуинов, скажу я вам. Оленья банда оставила пару хороших синяков на моих бедрах и сожрала даже входной билет в один из храмов. И вот об этом в новостях не пишут!

Тоба. Морские пенсионерки

В маленькой рыбацкой хижине, которая стояла на берегу Внутреннего моря, прямо посредине комнаты ярко горел очаг, над нами на решетке подрумянивались гребешки, устрицы и рыба. Вокруг суетились бабушки, все одинаково одетые: в белых платочках, рубашках, цветастых юбках и красных передниках. Погода в Тобе была хмурой, то и дело моросил дождь, а внутри было уютно, и выходить никуда не хотелось. Бабушки подливали чаю, переворачивали морепродукты, хихикали, прикрывая морщинистыми руками улыбки. И ничто в них не выдавало главного: все они были представительницами древнейшей профессии – «морскими девами» ама. Теми, кто, ныряя на глубину, собирает вручную жемчужных устриц, морских ежей и прочих съедобных моллюсков. Вот этих самых гребешков, что томились на огне.

Первые упоминания о ныряльщицах ама, которые умели опускаться на большую глубину и надолго задерживать дыхание, появились в одном из сборников японской поэзии почти 2000 лет назад. Затем, веками позже, этих морских нимф стали изображать на эротических гравюрах. Все дело в том, что ама работали обнаженными – любые костюмы им только мешали. Немудрено, что поэты воспевали красоту «морских дев», скрывающихся в пучине вод, художники были очарованы изящной наготой, сравнимой с куртизанками эпохи Эдо. Но это был лишь растиражированный образ. В работе ама не было никакого гламура, только тяжелый труд, полный рисков.

Впрочем, ама никогда не были похожи на кротких японок, «морские девы» были вне традиционного общества – хорошо сложенные (за сезон они теряли до 15 кг веса), загорелые, самодостаточные, решительные и жизнерадостные.

Стать ныряльщицей ама без родословной в несколько поколений в Японии почти не представлялось возможным. Дочери вырастали, помогали своим матерям, сначала присматривались к технике фридайвинга: учились управляться с острой палкой, охотясь на осьминогов и скатов, с веревками и ножами, таскали корзины с водорослями, помогали продавать улов. В 20 лет любая из ама могла спокойно искать добычу на глубине 20 метров и находиться под водой от одной минуты до двух.

Считается, что самое глубокое дыхание ама имеют в возрасте от 30 до 40 лет, некоторые могут не дышать и вовсе до двух минут. И погружаются дамы до преклонного возраста – даже когда им за 70, как этим гостеприимным бабушкам, они еще вполне способны добыть на морском дне всякого нужного.

Показательные выступления ама проходят в центре Mikimoto Pearl Island. На маленьком кораблике приплывают несколько женщин в белых костюмах, больше похожих на защитную амуницию, которую носят во время эпидемий, ныряют на забаву публике. Демонстрируют правильный заход в воду – пяточками наверх, кидают в огромные деревянные кадушки оке охапку найденных устриц и удаляются под аплодисменты.