– Вы взяли на себя большую ответственность, – мрачно проговорила гостья. – Тем более что у вас нет опыта обращения с детьми. Вы ничего толком не знаете ни о ней, ни о ее склонностях. Кто знает, что вырастет из такого ребенка? Я не хочу пугать вас, Марилла.

– Я не из пугливых, – сухо ответила Марилла. – Когда я что-то начинаю, то довожу дело до конца. Наверное, вы хотите увидеть Энн? Сейчас я ее позову.

Энн сразу же прибежала. Лицо ее восторженно светилось после прогулки в саду. Смутившись от присутствия в доме постороннего человека, она нерешительно застыла у порога. Вид у нее был весьма невзрачный – из-под короткого, тесного, приютского платьица неприглядно торчали худые, казавшиеся чересчур длинными ноги. Веснушки никогда в таком количестве раньше не высыпали у нее на лице и были заметнее обычного. Ветер растрепал на непокрытой голове волосы, которые прежде никогда не казались настолько рыжими.

– Да, тебя явно выбрали не из-за красоты, – категорично заявила миссис Рейчел. – Она была из числа тех милейших людей, которые гордятся тем, что всегда говорят в лицо правду, какой бы неприятной та не была. – Она просто кожа да кости. И еще страшненькая. Подойди ближе, девочка, дай на тебя посмотреть. Бог мой, она вся в веснушках! А волосы рыжие, как морковь! Говорю тебе, подойди ближе!

Говоря «подойди ближе» – миссис Рейчел не ожидала того, что случилось. Одним прыжком Энн преодолела кухню и встала с пылающим от гнева лицом перед миссис Рейчел. Губы девочки дрожали, худенькое тело била дрожь.

– Я вас ненавижу, – проговорила она сдавленным голосом и топнула ногой. – Как я вас ненавижу… ненавижу… – Девочка с каждым выкриком топала все сильнее. – Как вы смеете называть меня костлявой и некрасивой? И еще – веснушчатой и рыжей. Вы грубая, невоспитанная, бесчувственная женщина!

– Энн! – воскликнула Марилла в ужасе.

Но Энн продолжала бесстрашно смотреть в лицо миссис Рейчел, глаза ее пылали, руки сжаты в кулачки – вся она излучала страстное возмущение.

– Как вы смеете говорить обо мне такие вещи? – яростно вопрошала она. – Вам бы понравилось услышать такое о себе? Что вы толстая, неуклюжая и начисто лишенная воображения тетка? Если я оскорбила ваши чувства, знайте, мне до этого нет дела. Надеюсь, что оскорбила. До вас никто не делал мне так больно, даже муж миссис Томас, беспробудный пьяница. Этого я вам не прощу! Никогда! Никогда!

И Энн снова топнула ногой.

– Ну и характер! – воскликнула испуганная миссис Рейчел.

– Энн, иди в свою комнату и не выходи, пока я тебя не позову, – велела Марилла, с трудом обретая дар речи.

Обливаясь слезами, Энн бросилась к двери, захлопнув ее за собой с такой силой, что стоявшая на полках посуда сочувственно задребезжала. Вихрем промчавшись по коридору, она взлетела вверх по лестнице. Снизу было слышно, как дверь в ее комнату с грохотом захлопнулась.

– Да, вам не позавидуешь! Трудно воспитывать такую штучку! – проговорила миссис Рейчел с не поддающимся описанию величием.

Марилла открыла рот, не зная, с чего начать – с извинений или порицаний. Но то, что она произнесла, стало сюрпризом для нее самой:

– Вам не стоило так колко отзываться о ее внешности, Рейчел.

– Надеюсь, Марилла Катберт, вы не одобряете эту ужасную выходку, свидетельницей которой вы только что стали? – спросила возмущенная миссис Рейчел.

– Конечно, нет, – медленно произнесла Марилла. – Я не оправдываю Энн. Она была неучтивой, и я еще поговорю с ней об этом. Но нужно делать скидку, учитывая все обстоятельства. Ее никогда не учили хорошим манерам. А вы очень жестко вели с ней разговор, Рейчел.

Марилла не удержалась от этого упрека, в очередной раз удивившись самой себе. Миссис Рейчел встала с видом оскорбленного достоинства.

– Я вижу, Марилла, что теперь мне нужно тщательно следить за своими словами, ведь нежные чувства сирот, привезенных бог весть откуда, учитываются в первую очередь. Прошу, не волнуйтесь – я нисколько не обиделась. Мне просто очень жаль вас. Вы еще натерпитесь с этим ребенком. Последуйте моему совету (в чем я сомневаюсь, хотя я воспитала десять детей и двух схоронила) и сопроводите ваш «разговор» березовой плеткой. Это как раз то, что нужно для такого ребенка. Ее норов подстать огненным волосам. Ну, доброго вечера, Марилла. Надеюсь, вы будете, как прежде, заглядывать ко мне. Но от меня в ближайшее время визита не ждите – здесь могут наброситься с оскорблениями. Для меня это что-то новенькое.

После того как миссис Рейчел выплыла из дверей – если так можно сказать о тучной женщине, которая всегда ходила вперевалочку, Марилла, приняв очень серьезное выражение лица, направилась в комнату под крышей.

Поднимаясь по лестнице, Марилла не могла толком понять, как себя вести. Она очень переживала из-за случившегося. Особенно неприятен был тот факт, что Энн показала свой характер именно перед Рейчел Линд. Марилла упрекала себя за то, что ее больше заботит отношение соседки к досадной сцене, чем изъяны в воспитании Энн. Неясно также, какое наказание следует применить. Дружеское предложение использовать плетку (эффективность которой доказывал пример детей миссис Рейчел) не привлекал Мариллу. У нее в голове не укладывалось, как можно отхлестать ребенка. Нет, нужно отыскать другой способ наказания – Энн должна осознать чудовищность своего поступка.

Войдя в комнату, Марилла увидела, что Энн лежит на кровати лицом вниз и горько плачет. Девочка не сняла грязные ботинки, и они замызгали чистое покрывало.

– Энн, – мягко окликнула ее Марилла.

Никакой реакции.

– Энн, – уже строго обратилась она к девочке, – сейчас же встань с кровати и выслушай меня.

Энн неуклюже сползла с кровати и села рядом на стул. Она сидела прямая, как струна, – лицо опухло, слезы размазаны по щекам, глаза буравят пол.

– Ты показала себя во всей красе. Неужели не стыдно?

– У нее нет права называть меня рыжей уродиной, – с вызовом ответила Энн.

– А у тебя нет права впадать в такую ярость и дерзить взрослым. Мне было стыдно за тебя, Энн, очень стыдно. Я ждала, что ты будешь вести себя вежливо с миссис Линд, а ты меня опозорила. Не понимаю, за что ты так взъярилась на нее – ты ведь сама часто называешь себя рыжей и некрасивой.

– Это большая разница. Одно дело – говорить самой такие вещи, а другое – слышать, как посторонние люди так тебя называют, – проговорила, всхлипывая, Энн. – Ты знаешь, что так оно и есть, но надеешься, что другие этого не замечают. Вы, наверное, считаете, что у меня ужасный характер, но я просто не могла с собой совладать. Когда она произнесла эти грубые слова, кровь бросилась мне в голову и дыхание перехватило. Я уже не могла себя сдерживать…

– Да уж, показала ты себя в наилучшем свете. Представляю, что миссис Линд наговорит соседям, а, поверь мне, она не преминет это сделать.

– А какие чувства испытали бы вы, если б вас при всех назвали костлявой уродиной, – проговорила Энн со слезами в голосе.

Далекие воспоминания пробудились вдруг в душе Мариллы. Она была еще совсем маленькой девочкой, когда услышала, как одна из ее теток сказала другой: «Какая жалость, что малышка такая некрасивая». Боль от этих слов жила в Марилле до пятидесяти лет и только потом притупилась.

– Я не на стороне миссис Линд – ей нельзя было такое говорить, – сказала Марилла, смягчив тон. – Рейчел бывает очень несдержанная. И все-таки это не служит тебе оправданием. Она незнакомый тебе человек, пожилая и к тому же моя гостья – вот три причины, по которым тебе следовало бы проявить к ней уважение. Ты была грубой и дерзкой, и – тут Марилле пришла спасительная мысль насчет наказания – ты должна пойти к ней, извиниться за плохое поведение и попросить прощения.

– Ни за что, – упрямо, с мрачной решимостью проговорила Энн. – Придумайте мне любое другое наказание. Засадите в темное, сырое подземелье, полное змей и жаб, держите на хлебе и воде, и вы не услышите от меня ни слова жалобы. Но просить прощения у миссис Линд я не стану.

– У нас не заведено сажать людей в темные, сырые подземелья, – сухо произнесла Марилла, – тем более что в Эйвонли их трудно найти. А вот извиниться перед миссис Линд придется, и ты будешь сидеть в своей комнате до тех пор, пока не скажешь мне, что готова это сделать.

– Значит, я буду сидеть здесь вечно, – сказала Энн печально, – потому что у меня язык не повернется сказать миссис Линд, что я сожалею о моих словах. Как я смогу? Я нисколько об этом не жалею. Мне грустно, что я вас расстроила, но я рада, что все ей высказала. Это большое облегчение. Ведь не могу же я сказать, что сожалею, если это неправда? Даже представить такое не могу.

– Возможно, к утру у тебя воображение разыграется, – сказала Марилла, поднимаясь, чтобы уйти. – В твоем распоряжении ночь, чтобы подумать о своем поведении и образумиться. Ты говорила, что постараешься быть хорошей девочкой, если мы оставим тебя в Зеленых Крышах, но сегодня вечером в это верится с трудом.

Пустив парфянскую стрелу в мятущуюся душу Энн, Марилла вернулась на кухню. Ум ее был в беспокойстве, душа – в смятении. Она злилась на себя не меньше, чем на Энн, потому что всякий раз, когда она вспоминала растерянное лицо миссис Рейчел, на ее губах дрожала улыбка, и она с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

Глава 10
Энн приносит извинения

Вечером Марилла ни словом не обмолвилась Мэтью о случившемся. Но наутро, когда Энн продолжала упорствовать, отказываясь приносить извинения, ей пришлось объяснить Мэтью, почему девочка не вышла к столу. Марилла в подробностях рассказала, как было дело, стараясь донести до брата всю чудовищность проступка Энн.

– Я рад, что Рейчел Линд дали от ворот поворот. Назойливая старая сплетница, – такова была одобрительная реакция Мэтью.

– Ты меня удивляешь, Мэтью Катберт. Поведение Энн перешло все границы, и все-таки ты принимаешь ее сторону. Может, хочешь сказать, что ее и наказывать не надо?

– Ну… не совсем так, – заерзал Мэтью. – Немного наказать можно. Только не переусердствуй, Марилла. Не забывай – ее некому было воспитывать. Ты ведь дашь ей чего-нибудь поесть?

– Неужели я заставлю девочку голодать, чтобы добиться хорошего поведения? – возмутилась Марилла. – Энн будет регулярно получать еду – я сама буду ей относить. Но пока она не извинится перед миссис Линд – из комнаты выйдет. Так и знай, Мэтью.

Завтрак, обед и ужин прошли в полном молчании – Энн не сдавалась. Марилла каждый раз относила наверх поднос со всякой снедью и приносила потом назад почти полным. После ужина Мэтью заволновался. Неужели Энн ничего не ест?

Когда Марилла пошла вечером загонять коров, Мэтью, улучив момент, тихо, как грабитель, прошмыгнул в дом и бесшумно поднялся по лестнице. Обычно Мэтью перемещался в пространстве между кухней, коридором и комнатой, где он спал. Редко, когда на чай приходил священник, он робко проскальзывал в гостиную. А наверх поднялся лишь однажды, когда помогал Марилле клеить обои в гостевой комнате. С тех пор минуло четыре года. Пройдя на цыпочках по коридору, Мэтью остановился перед комнатой под крышей, и прошло несколько минут, прежде чем он решился тихонько постучать, а потом приоткрыть дверь и заглянуть внутрь.

Энн сидела у окна на желтом стуле и печально смотрела на раскинувшийся внизу сад. Она выглядела такой маленькой и несчастной, что у Мэтью к горлу подкатил ком. Он тихо прикрыл за собой дверь и на цыпочках подошел к девочке.

– Энн, – прошептал он, словно боялся, что их подслушивают. – Как ты, Энн?

Энн слабо улыбнулась.

– Ничего. Фантазии помогают скоротать время. Конечно, мне одиноко, но со временем, надеюсь, привыкну.

Представив себе долгие годы заточения, Энн храбро улыбнулась.

Мэтью вспомнил, что надо торопиться сказать, что хотел, пока не вернулась Марилла.

– Послушай, Энн, может, сделаешь, что просят, и покончим с этим? – прошептал он. – Все равно рано или поздно придется уступить – Марилла на редкость упрямая женщина, от нее не отвертишься. Прошу тебя – пойди ей навстречу, и все уладится.