В тот раз я никому ничего не сказала. Надо мной и так без конца смеялись. Дети в Фирозша-Баг, как меня завидят, сразу давай кричать: «Айя-бхут! Айя-бхут!» В это время как раз вышел новый фильм на хинди «Бхут бангла»^[57]про дом с привидениями. И ребята говорили громким голосом диктора на радио: «СМОТРИТЕ СЕГОДНЯ в кинотеатре “АПСАРА” НОВЫЙ фильм БХУТ БАНГЛА. В главной роли Джакайли из корпуса “В”!» Вот так. Да, они здорово надо мной потешались. Но я не обращала внимания, я-то знала, что его видела.

«Джакайли, – зовет бай, – уже готово?» Она хочет проверить масалу для карри. «Слишком крупно, – всегда говорит она, – потри еще, должно быть нежнее». Она права, я нарочно оставляю покрупнее. Раньше, когда я растирала специи как надо, она все равно отсылала переделывать. Ох, как болят мои старые плечи, когда я растираю эту масалу! Но хозяева ни за что не купят машинку-автомат, хоть оба богатые, и бай, и сетх. Он бухгалтер-эксперт со специальным дипломом, у него хорошая машина, как у священника из корпуса «А» и как та, на которой ездил доктор Моди и которая со дня его смерти так и стоит на площадке. Бай говорит, что им надо купить эту машину у миссис Моди. Она ей нужна, чтобы ездить по магазинам. Но машинку для масалы они не станут покупать. Пусть Джакайли трет специи, пока у нее руки не отвалятся.

Сколько же все дразнили меня из-за бхута! Мальчишки даже с удовольствием в игру такую играли, притворяясь привидениями. Начал все сын доктора Моди с четвертого этажа корпуса «С». Его еще зовут Песи-падмару, потому что он вечно портит воздух. Хорошо, что он сейчас в интернате. Их семья приехала в Фирозша-Баг всего несколько лет назад. Доктор лечил животных, очень хороший человек. Но какой у него ужасный мальчишка! Прямо-таки позор для доктора Моди. Сам-то он добрейшей души человек. И все переживали, когда доктор умер. Но, честное слово, его сынок однажды ночью поступил очень плохо.

Вера и Долли, две сестрицы-модницы со второго этажа корпуса «С», пошли вечером в кинотеатр «Эрос», и Песи об этом знал. Когда кино закончилось, они возвращались домой – цок-цок – в туфельках на высоких каблучках. На них были мини-юбки, которые как раз тогда вошли в моду. Очень эски-мески^[58], такие коротенькие, что не понимаю, как майбап^[59] разрешили им такие носить. Они сказали, что дочери уезжают учиться за границу, так, может, они учились носить одежду, как там принято. В общем, девушки стали подниматься по лестнице. Было темно. И тогда Песи, прятавшийся под лестницей в белой простыне, выскочил на них с криком: «Бове ре!»^[60] Ну, Вера и Долли как закричат и давай бежать.

И вот тогда Песи, стыдно сказать, что сделал. Бог знает как такое пришло ему в голову. Под простыней у него был припрятал фонарик. Он вытащил его и стал светить девушкам под мини-юбки. Да! Он кинулся за ними со своим ярким фонариком и светил прямо им под юбки. Когда Вера и Долли добежали до площадки, они споткнулись и упали, а этот бесстыжий мальчишка остановился там и светил им между ног, и все видел – трусики и все-все, честное слово.

Но как только соседи стали открывать двери, чтобы узнать, в чем дело, потому что слышали крики, он удрал. Все мужчины получили массу удовольствия, притворяясь, что сочувствуют девочкам. Как взрослые люди они говорили, что все в порядке, дорогуши, не волнуйтесь, дорогуши, это какой-то нехороший мальчишка, а вовсе не настоящее привидение. И все время поглаживали их и тискали, как будто бы утешали! Тьфу! Ох уж эти мужчины!

На следующий день Песи рассказывал своим дружкам о том, что сделал: как светил фонариком девочкам под юбку, как они упали, про все, что он там увидел. Тьфу! Вот ведь ужасный мальчишка!

После этой истории родители в Фирозша-Баг строго-настрого запретили детям дурачиться и притворяться привидениями, потому что это могло привести к серьезным последствиям – старый человек мог испугаться, упасть с лестницы, переломать себе кости или получить сердечный приступ. Так что игры в привидения закончились, и надо мной больше не потешались. Но, поверьте, бхут приходил ко мне ночью каждую пятницу.

Карри хорошо варится и очень вкусно пахнет. Бай говорит: «Не забудь про карри, не сожги нам ужин». Надо бы ее спросить, сколько раз я сожгла ужин за эти сорок девять лет. Хотите верьте, хотите нет, ни одного.

Да, бхут приходил, но больше у меня на груди не прыгал. Иногда просто сидел у моей постели. Случалось, ложился рядом и клал голову мне на грудь, а если я пыталась его оттолкнуть, только крепче меня обнимал. Или пытался залезть мне под ночную рубашку или сунуть руку под воротник. Но я обычно сплю, застегнувшись на все пуговицы, так что негоднику приходилось непросто. Какой он был вредный! Напоминал Каэтана из Панджима. Тот точно так же пытался вести себя с девушками в кино или на пляже. Дом его родителей стоял неподалеку от церкви Святого Каэтана, в честь которого его и назвали. Только парень этот, поверьте, был совсем не святой.

Пляжи Калангут и Аджуна в те годы были очень тихие и красивые. Это еще до того, как туда стали наезжать иностранцы. Не было еще всех этих хиппи-биппи с их чарасом^[61] и ганджой^[62], не было громадных отелей, ничего не было. Однажды Каэтан сказал мне: «Давай сходим посмотреть на рыбаков». Мы отправились и зашли по щиколотку в воду. Каэтан говорит: «Зайдем поглубже». Он закатал штаны выше колен, я подняла юбку, и мы зашли поглубже. Но тут пришла большая волна и нас замочила. Мы убежали и сели на берегу сушить мою юбку.

Мы оказались совсем одни, рыбаки все еще рыбачили в море. Каэтан сидел рядом и так смешно на меня смотрел, прямо как герой из индийского фильма, а потом положил руку мне на бедро. Я велела ему прекратить, иначе скажу отцу и тот устроит ему хорошенькую взбучку, бросит в колодец, где бхут с ним как следует разберется. Но Каэтан не переставал. Так и продолжалось, пока не приплыли рыбаки. Тьфу, какой противный был мальчишка!

Снова на кухне. Чтобы приготовить хорошее карри, нужно во время варки много мешать.

Честное слово, что за парень был этот Каэтан! Однажды на праздник святого Франциска Ксаверия тело святого выставили в стеклянном ящике в церкви Милосердного Иисуса. Раз в десять лет католики отмечают этот большой праздник. Сейчас его уже не устраивают, потому что, хотите верьте, хотите нет, но много лет назад какая-то несчастная сумасшедшая откусила кусочек пальца от ноги святого Франциска Ксаверия. Но потом они вот еще что придумали. Бедному святому Франциску не суждено было сохранить в целости свое тело – однажды папа попросил прислать кость его правой руки, чтобы показать верующим в Риме, а назад ее так и не вернул. Кость до сих пор у них.

Но я рассказывала про Каэтана. Все мальчики и девочки из моей деревни поехали на автобусе в церковь Милосердного Иисуса. Там было полно народу, и все встали в длиннющую очередь к стеклянному ящику со святым Франциском Ксаверием. Каэтан стоял позади моей подружки Лили. Со мной он перестал развлекаться, наступила ее очередь. И, говорю вам, он все время толкал ее и лапал, как будто случайно из-за давки. Тьфу, даже в церкви этот парень не мог вести себя прилично.

Так вот, призрак напомнил мне Каэтана, которого я не видела с тех пор, как приехала в Бомбей, – а было это сорок девять лет назад, я уже вам говорила. Призрак приходил ко мне раз в неделю, всегда по пятницам. По пятницам я обычно ем рыбу, поэтому подумала, что, может, ему нравится запах рыбы. Стала есть вегетарианскую пищу, но он все равно приходил. Почти целый год ночью по пятницам бхут со мной спал. Близилось Рождество.

Никто об этом ничего не знал – как он приходил к моей постели, ложился рядом, пытался меня потрогать. Одно меня ужасно мучило – даже отцу Д’Сильва в церкви в Бикулле^[63] я ничего не рассказывала весь тот год. Каждый раз, приходя на исповедь, я ни слова не говорила о призраке. Но приближалось Рождество, и я очень мучилась. Поэтому в первое воскресенье декабря я все-таки призналась отцу Д’Сильва, и мне стало гораздо легче. Отец объяснил, что вины моей тут нет, потому что у меня не было желания, чтобы бхут со мной спал. Но он велел три раза прочитать молитву Деве Марии и разрешил снова есть рыбу, если захочется.

Так что в ту неделю в пятницу я съела карри с рыбой и рисом и легла спать. Хотите верьте, хотите нет, но бхут не явился. После полуночи я сперва подумала, что он задерживается, может, ему еще куда-то понадобилось зайти. Но когда часы в комнате бай пробили три, я по-настоящему забеспокоилась. Может, он придет рано утром, когда я стану готовить чай? Это будет ужасно.

Но он не пришел. Я не могла понять почему. Если все это время ему ничто не мешало приходить к постели толстой и некрасивой айи, то что вдруг случилось теперь? Я не понимала. Но тогда я сказала себе: «О чем ты думаешь, Джакайли, где твои мозги? Ты и вправду хочешь, чтобы привидение ложилось с тобой спать и так бесстыдно тебя щупало?»

Выпив чаю в то утро, я догадалась, что произошло. Призрак не пришел из-за исповеди. Ему стало совестно. Ведь теперь отец Д’Сильва знает, как он каждую пятницу себя вел со мной ночью в темноте.

В следующую пятницу бхут опять не пришел. И я окончательно уверилась, что моя исповедь помогла мне избавиться и от него, и от его безобразного поведения. Но через несколько дней должен был наступить канун Рождества, и мне следовало идти к полуночной службе. Я подумала, что если ему стыдно лезть ко мне в постель, то он может подождать меня на лестнице, как в прошлом году.

Сейчас пора варить рис, пора уж и сетху прийти домой. Мы всегда готовим рис басмати^[64] самого лучшего качества. Когда его варишь, он так приятно и вкусно пахнет!

Из-за полуночной мессы я оставила свою постель под дверью квартиры. Когда я вернулась, было два часа ночи. Но я не заметила никаких причин для беспокойства. На этот раз не было никакого привидения на лестничных площадках. Я развернула постель у самых ступенек и вспомнила Каэтана, как он испугался, когда я сказала, что пожалуюсь отцу на его приставания. После этого он никуда меня больше не звал: ни на пляж, ни в кино. Теперь то же самое случилось с привидением. Как же эти мужчины боятся отцов!

Утром бай открыла дверь и сказала: «Как хорошо, что в этом году привидение взяло отпуск! Если бы ты разбудила нас снова, я бы тебя убила». Я тихонько рассмеялась и пожелала ей счастливого Рождества, и бай пожелала мне того же.

Проснувшись, сетх тоже пошутил со мной. Но если бы только они оба знали, что всего через неделю согласятся, что я была права. Да, в Новый год они поверят в привидение, хотя на самом деле его-то как раз и не было. Не было с того самого дня, как я исповедовалась отцу Д’Сильва. Но после всех насмешек я не стала их разубеждать. Пусть почувствуют свою вину за то, что называли Джакайли сумасшедшей.

Накануне Нового года бай и сетх впервые после рождения детей собрались идти потанцевать куда-то в Бандру^[65]. Раньше бай говорила, что дети слишком маленькие, чтобы оставаться с айей, но в тот год сетх долго уговаривал ее: «Ну пожалуйста, пойдем, дети уже подросли», и она согласилась. Она долго объясняла мне, что надо делать, и оставила номер телефона на случай непредвиденных обстоятельств. Честное слово, они так суетились, что, когда наконец уехали, я сама сильно разволновалась.

Я прочла особую молитву, чтобы ничего плохого не случилось, дети как следует поужинали, ничего не разлили и легли спать без слез и прочих неприятностей. Если бы бай о чем-нибудь таком узнала, она бы сказала: «Что я тебе говорила? Детей нельзя оставлять с айей». И устроила бы бедному сетху ужасный скандал. Хотя он и так все время от нее получает.