Сосед-мусульманин медленно качал головой и прищелкивал языком, показывая, что он прекрасно ее понимает.

Поднявшись к себе в квартиру, Наджамай усмехнулась, когда вспомнила, как двое мальчишек возвращались с Фрэнсисом. «Как глупо они выглядели. Побежали за беднягой Фрэнсисом со своими огромными битами! Как будто он хоть раз кого-то из них тронул! Интересно, что теперь сделает с ним полиция». Она пошла на кухню и принюхалась. В воздухе пахло аммиаком. На том месте за кухонной дверью, где прятался Фрэнсис, была желтоватая лужа. Она с удивлением наклонилась и снова принюхалась, а потом поняла, что, должно быть, его мочевой пузырь не выдержал, когда она закричала.

Она вытерла лужу шваброй и решила, что завтра расскажет об увиденном Силлу. Еще придется попросить ее найти кого-нибудь, кто отоварил бы ей карточки. Может, пришло время преодолеть свою неприязнь к прислуге, работающей полный день, и нанять кого-то, кто жил бы у нее постоянно, готовил, убирал и следил за квартирой. И составил бы ей компанию, ведь иногда бывает так тоскливо жить одной.

Наджамай закончила дела на кухне. Пошла в спальню, опустилась всем своим весом в кресло и взяла воскресную газету Бойсов.

Керси был в туалете. Его подташнивало, но после неудачных попыток рвоты он вернулся в спальню. Сел на кровать и взял в руки биту. Сорвал с нее резиновый грип и медленно, задумчиво начал сдирать с ручки только что приклеенный шнур, кусочек за кусочком, кольцо за кольцом.

Вскоре шнур уже лежал на полу черной спутанной горкой, а ручка выглядела лысой, оголенной и беззащитной. Никогда раньше Керси не видел свою биту в таком изодранном, голом виде. Он встал, схватился за ручку обеими руками, установил лопасть под углом к полу, а потом ударил по ней ногой. Послышался громкий треск, и ручка отскочила.

Привидение в Фирозша-Баг

Я всегда верила в привидения. Еще девочкой я видела их на маленьком поле своего отца в Гоа. Это было очень давно – до того, как я оказалась в Бомбее и стала айя^[39].

Отец тоже их видел, чаще всего у колодца, откуда они брали воду. Он приходил к нам и говорил, что бхут^[40] опять хочет пить. Но нам никогда не было страшно. В нашей деревне многие видели привидений. И все в них верили.

Однако в Фирозша-Баг все было иначе. Когда я впервые увидела здесь привидение и люди об этом узнали, как они надо мной смеялись! Называли сумасшедшей, говорили, что старой айя пора домой в Гоа, в свою мулюк^[41], ей уже черт знает что мерещится.

Впервые мне явился бхут два года назад в канун Рождества. Или нет, это было само Рождество. В десять часов накануне я пошла на стадион Купередж^[42] на полуночную мессу. Каждый год все мы, крещеные айя из Фирозша-Баг, ходим на мессу. В этот раз я вернулась домой одна, остальные куда-то отправились со своими дружками. Наверное, было часа два ночи. Лифт в корпусе «В» не работал, поэтому я медленно пошла по лестнице. И по дороге думала, как легко мне было подниматься на три этажа, когда я была моложе, даже с полными сумками с базара.

Дойдя до второго этажа, я остановилась передохнуть. Дышала я часто-часто. Точно так же, как в теперешние дни, когда я растираю на камне масалу^[43]для карри. «Джакайли! – зовет меня моя бай. – Джакайли, масала готова?» Думает, что шестидесятитрехлетняя айя может приготовить масалу так же быстро, как когда ей было пятнадцать. Да, пятнадцать. На следующий день после своего четырнадцатилетия я приехала на автобусе из Гоа в Бомбей. Я ехала в нем весь день и всю ночь. До сих пор помню, как отец проводил меня на автобусную станцию в Панджиме^[44]. Теперь этот город называется Панаджи. Дядюшка Джозеф, механик из Мазагаона^[45], встретил меня на Центральной станции Бомбея. Там было столько народу! Все куда-то бежали, орали, кричали, а кули несли на головах большие-пребольшие тюки. Никогда не забуду тот первый день в Бомбее. Я просто стояла на месте, не зная, что делать, пока дядюшка Джозеф меня не увидел. А теперь я айя и уже сорок девять лет живу в этом доме, хотите верьте, хотите нет. Сорок девять лет в корпусе «В» в квартале Фирозша-Баг, но они так и не научились правильно произносить мое имя. Неужели так трудно сказать Жаклин? Они все время говорят Джакайли или того хуже – Джакайль.

Во всем виновата старая бай, которая умерла десять лет назад. Она вела хозяйство, пока ее сын не привел в дом жену, новую бай. Старая бай брала английские слова и переделывала их на парсийский лад. Кресло превращалось в иджичер, зеленая фасоль в ферач бич, ну а Жаклин стала Джакайли. Позже я узнала, что все старые парси так делали, как будто бы придумывали свой собственный язык.

Так что новая бай тоже начала звать меня Джакайли, а потом и дети подхватили. Теперь мне уж все равно. Если меня кто-нибудь спрашивает, как меня зовут, я говорю Джакайли. И все время разговариваю на парси-гуджарати вместо конкани, даже с другими айя. Иногда немножко говорю по-английски.

Так, я вам говорила, что дышала часто-часто, когда поднялась на второй этаж и остановилась перевести дух. И тут я заметила кого-то вроде как в белом одеянии. Как будто человек, но лица не видно, только очертания. «Кон хэ?»^[46] – спросила я на хинди. Хотите верьте, хотите нет, но он исчез. Прямо как провалился! Я покачала головой и пошла дальше на третий этаж. Осторожно, держась за перила, потому что все ступеньки старые, стоптанные и неровные.

Все повторилось. Он ждал меня на площадке третьего этажа. А когда я спросила: «Кья хэ?»^[47], хотите верьте, хотите нет, он снова пропал! Тут я сразу поняла, что это бхут. Я знала, что он будет снова поджидать меня на четвертом этаже, и не ошиблась. Но я не испугалась, нет.

Поднявшись на четвертый этаж, я увидела свою подстилку с бельем, которую оставила там перед уходом. После ночной службы я всегда сплю под дверью на лестнице, потому что бай и сетха^[48] нельзя будить в два часа ночи, а ключ они мне никогда не дают. Айя не должна иметь ключ от квартиры. Это я хорошо выучила за сорок девять лет, как и то, что жизнь айя всегда проходит рядом с полом. На полу я делаю всю работу. К примеру, растираю масалу, режу овощи, перебираю рис. Ем я тоже сидя на полу, после того как все подам хозяевам на обеденный стол. И на ночь моя подстилка раскладывается на полу в кухонном коридоре. Мне своего угла не положено. Сейчас весу во мне больше, чем когда-то, и вставать с пола становится все труднее. Но пока справляюсь.

Так вот, в два часа ночи в Роджество я раскатала свою подстилку и разложила свой сатеранджи^[49]на лестнице. Потом остановилась. Бхут исчез, так что я его совсем не боялась. Но отец говорил, что некоторые духи могут озорничать. Тот, который приходил к нам на поле, никогда этого не делал, только пил воду из колодца. Но, если призрак на лестнице захочет пошалить, он может столкнуть меня со ступенек, кто знает? Подумав об этом, я позвонила в дверь.

Я звонила и звонила, пока мне не открыла бай. Вид у нее был ужасно злой. Обычно она выглядит хорошо, а когда наденет красивое сари на свадьбу или на какой-то другой праздник, а еще все свои браслеты и ожерелье, то, честное слово, становится просто красавицей. Но тогда она казалась такой злющей, как будто собиралась кого-то укусить. Точно так же она выглядит каждое утро, когда только что проснется, но в тот раз было намного хуже и страшнее, потому что стояла ночь. Она очень разозлилась, сказала, что я схожу с ума, что никакого привидения нету, просто я вру, чтобы не спать под дверью.

Потом проснулся сетх. Он рассмеялся и сказал, что ему совсем не нужно, чтобы привидение столкнуло меня с лестницы, потому что кто же тогда приготовит ему утром чай с молоком и специями. Он не злился и был в хорошем настроении. Они ушли в свою комнату, и, когда в темноте послышался скрип их кровати: крр-крр, крр-крр, я поняла, отчего он вышел такой веселый.

Еще маленькому я пела ему на конкани песни «Могача Мэри»^[50] и «Хано Саиба»^[51]. Теперь он вырос и забыл их, забыла и я. Забыла свое имя, свой язык, свои песни. Но я не жалуюсь, не подумайте. Говорю вам: получить работу стало для меня большой удачей, потому что в Гоа делать мне было нечего. Я ехала в автобусе из Панджима в Бомбей и плакала, оставляя братьев, сестер, родителей и всех своих деревенских друзей. Но я понимала, что уехать для меня лучше всего. У отца одиннадцать детей и очень маленькое поле. Единственное, что мне оставалось, это жить в Бомбее. В первый год я даже по вечерам ходила в школу. Но потом бай запретила, потому что кто же будет подавать ужин, когда сетх придет домой с работы, и кто уберет грязную посуду? Но настоящая причина была в другом. Она думала, что я краду у нее яйца. Вчера вечером лежало шесть яиц, говорила она, а утром осталось только пять. Куда подевалось одно? Она думала, что я уношу яйцо в школу и кому-то отдаю.

Так вот, я говорила, что мне повезло стать айя в доме парси и я этого никогда не забуду. Особенно потому, что я католичка из Гоа и кожа у меня очень темная. Парси предпочитают католиков из Мангалуру^[52]: у них кожа светлая. И среди своих парсы тоже больше любят светлую кожу, и, когда у парсов рождается ребенок, это первое, на что они смотрят, и самое главное. Если кожа светлая, они говорят: «Какая красивая белая кожа, прямо как у папы с мамой». А если темная, то: «Аррэ, что это за айя но чхокро, ребенок айи».

Так было в основном в прошлом и среди богатых бай и сетхов. Они думали, что они такие же, как англичане, и правят Индией наравне с ними. Но не подумайте, что только богатые парси имели такие вкусы. Даже все полунищие маратхи^[53] в Тар Галли смеялись надо мной, когда я ходила в банью покупать продукты. Они кричали: «Черная, черная!» Сейчас такого уже не бывает, потому что в Бомбее довольно много людей с темной кожей, ведь многие приезжают сюда с юга – из Тамилнада^[54] и Кералы^[55] со своим смешным говором: иллей-иллей-пу-пу^[56]. Теперь тут привыкли к разному цвету кожи.

Но не к привидениям. Все в корпусе «В» узнали про бхута, котрый появился на лестнице. И все время потешались надо мной – и дети, и взрослые.

Хотите верьте, хотите нет, но этот призрак все-таки любил бедокурить. И перед Пасхой вернулся. Но на этот раз не на лестницу, а прямо ко мне в постель. Честное слово, он уселся мне на грудь и подпрыгивал вверх-вниз, а я не могла его скинуть, потому что очень ослабела (я же правоверная католичка и соблюдала пост). Я не могла даже крикнуть (не потому что испугалась, а потому что он меня душил). Но кто-то из домашних проснулся и пошел в туалет. И в коридоре, где я лежала, зажегся свет. Только тогда этот негодный бхут спрыгнул с меня и исчез.