– Приберегите свои оправдания, – взмахом руки он призвал ее замолчать. – Я намеревался обсудить другое. Когда командующий Гао велел привести вас, мне вспомнилось, что я видел один из ваших трудов. «Зажигательные смеси в условиях современной войны», вроде такое у него было название.

– Верно, я… – начала Лу Цзюньи. Она выпрямилась, собравшись с духом. – Буддийские монахи и заклинатели жэнься^[16] уже довольно давно используют зажигательные смеси для праздников и религиозных обрядов, и лишь недавно они сумели обуздать свойственную этим растворам нестабильность. Но, думается мне, это только вопрос времени, когда эта сила будет направлена на разрушение. И нашему государству нужно быть готовым противостоять такому оружию, если его обратят против нас мятежники или вторгшиеся враги.

– Поведайте мне, – попросил Цай Цзин, – что вам известно об алхимии этих смесей?

– Едва ли это можно назвать алхимией, пусть именно алхимики и создали их. Даже несведущий человек сумел бы соединить нужные ингредиенты. Смешать серу, селитру, аристолохию в правильных пропорциях, добавить реальгар и мед… – она заметно оживилась по мере своего рассказа, но теперь замолкла и уставилась на Цай Цзина. – Прошу прощения, советник. Я много пишу о мимолетных причудах. Мне и в голову не могло прийти, что мои бредни дойдут до кого-то вроде вас. Вряд ли мне удалось бы снабдить имперскую армию зажигательными смесями для использования на поле боя. Даже те, кто умеет с ними обращаться, не рискуют направленно применять их в военных целях из-за их нестабильности. Да и любые опыты с ними наверняка грозят обернуться потерянными конечностями или даже жизнями.

Цай Цзин на это ничего не ответил, лишь пригвоздил ее взглядом.

Она опустила голову:

– Прошу, простите меня, советник. Я озвучила ваш вопрос до того, как вы задали его.

Сообразительная, однако. Эта госпожа Лу оказалась проницательной женщиной. И он, безусловно, мог бы использовать ее.

– Раз полагаете, что их силу нельзя обуздать, зачем же написали предупреждение об их использовании в качестве оружия? – поинтересовался Цай Цзин.

Лу Цзюньи замешкалась, осознав, что угодила в ловушку.

– Я лишь хотела… на тот случай, если кто-нибудь, если наши враги создадут нечто, с чем мы еще не сталкивались…

Она сглотнула.

– Раз уж, по-вашему, это лишь вопрос времени, то совершенно ясно, что нам необходимо начать самим проводить опыты, пока нас никто не опередил, верно? Сегодня монахи используют эти смеси для ритуалов и фейерверков. На моем веку вы первая, кто предложил найти им применение на поле боя.

– Вовсе нет, советник. По слухам, во время восстания трех сект мятежники именно с помощью таких смесей и смастерили огненные стрелы. Правда, они были уничтожены до того, как нам удалось что-то выяснить. И другие ученые также писали подобные предостережения – Лин Чжэнь, к примеру, или же Цзэн Гунлян^[17]. Я лишь украшала их беседы, едва ли меня можно назвать знатоком в таком деле.

Лин Чжэнь подозревался в подстрекательстве к восстанию и находился в темнице, а Цзэн Гунлян был мертв. Цай Цзин знал это наверняка: ведь он лично отдал приказ о его казни за разжигание недовольства властью. Какая досада! Знал бы он, что ученый Цзэн таит в себе такие таланты, быть может, не стал бы действовать столь поспешно.

Пальцы Цай Цзина погладили камни его колец:

– Поведайте-ка мне, что будет, если объединить эти знания с возможностями камней гунши?

Услышанное поразило ее. Глаза ее широко раскрылись, она отодвинулась на край кушетки:

– Я… я понятия об этом не имею. Прошу простить меня. То… то лишь мои догадки, но риск того, что они выйдут из-под контроля, многократно возрастет…

Ее догадки были верны, но Цай Цзин пока не спешил это раскрывать.

– Я набираю людей, которые смогли бы развить эту сферу науки, – заявил он вместо этого. – Вы получите доступ ко всем ресурсам, какие вам понадобятся. В соответствии с моими инструкциями вы вместе с остальными, кого я выбрал, будете отвечать за использование этих материалов для создания оружия, способного защитить священные границы Великой Сун. Окажетесь полезной – вас ждет награда, провалитесь – понесете наказание, а коли расскажете об этом кому-то еще – велю казнить.

Гао Цю получит свой божий зуб. Проживет ли он достаточно долго, чтобы им воспользоваться, еще большой вопрос, но так или иначе будут сделаны огромные шаги по защите государства.

Он почти добился своего.

На сей раз Лу Цзюньи опустилась на колени. Она изящно соскользнула с кушетки и низко поклонилась, упершись ладонями в полированный пол:

– Достопочтимый императорский советник, вы меня перехваливаете. Боюсь, что мои навыки слишком ничтожны для такой ответственной задачи…

– Если думаете отказаться, то помните, я всегда могу сообщить командующему Гао, что ваши показания были ложными.

– Я… Клянусь вам, достопочтимый императорский советник…

– Да клянитесь сколько угодно. Прав я или нет, едва ли это имеет значение. Важно лишь, что я скажу. Но я все-таки прав.

Она не смела подняться с пола и потеряла дар речи, видимо, потрясенная его словами. Прекрасно. Не пристало подданной Великой Сун воображать о себе невесть что.

Пока что. Приверженцы жэнься сказали бы, что кнут и пряник вместе работают эффективнее, чем по отдельности. Цай Цзин знал, что лучше всего поставить перед человеком выбор – наказание или награда, пусть даже эта награда никогда не осуществится.

– Вы поступите на службу Великой Сун, – успокоил он Лу Цзюньи. – Это великая честь. Хорошо себя проявите – и, быть может, самому государю приглянетесь. Ему по нраву смышленые покорные женщины. А если справитесь с задачей, то наверняка удостоитесь его внимания и, возможно, пополните его гарем. Мне доводилось быть свидетелем подобного карьерного роста, такой исход вполне вероятен. Это превосходная возможность обратить на себя взор Сына Неба.

Лу Цзюньи все еще оставалась на полу, но борьба, бушевавшая внутри, казалось, постепенно стихала, а вместе с ней и ее нарочитый образ просительницы становился более искренним. И Цай Цзин знал, что правильно затянул узлы.

– Я буду рада послужить на благо Великой Сун, – пробормотала она в пол.

Как и должно быть.

Часть вторая
Гора Ляншаньбо

Глава 7

Линь Чун проснулась, почувствовав, как чьи-то крепкие пальцы надавили ей на затылок. Ее зрение прояснилось. Над ней склонилась женщина со снежно-белыми волосами, сосредоточенно взиравшая на нее. Пусть локоны ее и отливали белизной, она не выглядела старой, была, может, чуть старше Линь Чун.

Она встретилась взглядом с Линь Чун и улыбнулась. Взмахнув руками, словно бабочка крыльями, она повернулась и подала знак кому-то в другом конце комнаты.

Линь Чун повернула голову и подивилась тому, что это движение не вызвало приступ боли. Она протянула руку – та была перевязана, на шее ощущался компресс, а на щеках лежала ткань, но в голове уже прояснилось.

Та, кого подозвала лекарь (она ведь лекарь, верно?), подошла ближе, лучи солнца из окна осветили ее фигуру. Линь Чун ожидала увидеть Лу Да, но перед ней оказалась женщина намного ниже ростом и стройнее, с полностью выбритой головой и маленькой геометрической татуировкой на лбу, выдававшей даосского заклинателя.

– Добро пожаловать, – поприветствовала она и, приподняв подол верхнего халата, присела у постели Линь Чун. – Как ты себя чувствуешь?

– Намного лучше, – хотя отек с горла еще не спал, а голос оставался таким же хриплым, говорить ей было не трудно. – Где я?

– Это гора Ляншаньбо, скрытая среди болот и речных заводей. Здесь ты в безопасности. Вряд ли кто-нибудь, не знакомый с местными водами, рискнет пробраться сюда, а даже если такой смельчак найдется, то ему все равно не проскользнуть мимо наших дозоров, – она указала на беловолосую женщину. – Тебя лечит сестрица Ань Даоцюань, Волшебный Лекарь. А меня звать Чао Гай.

Ань Даоцюань одарила Чао Гай озорной улыбкой и коснулась своего лба. Уголки губ Чао Гай приподнялись:

– Ах да, они зовут меня Небесным Владыкой. Это не я придумала, клянусь.

– Вы спасли мне жизнь, – обратилась Линь Чун к ним обеим. – Я в долгу перед вами.

Ань Даоцюань почтительно склонила голову в ответ, а после потянулась к запястью Линь Чун и жестом попросила ее открыть рот, чтобы осмотреть.

– Сестрица Ань не разговаривает, – пояснила Чао Гай, – но она все слышит и понимает. Скоро ты тоже научишься ее понимать. Ты в надежных руках. Со времен самого Хуа То^[18] мир не знал такого искусного лекаря, как она.

Линь Чун послушно позволила Волшебному Лекарю продолжить осмотр, а после Ань Даоцюань взяла ее за руки и еще раз одарила улыбкой. Она кивнула Чао Гай и встала, протянув руку Линь Чун.

– Она говорит, что ты быстро идешь на поправку, – пояснила Чао Гай, ласково улыбаясь. – Как думаешь, сможешь уже встать?

Линь Чун в ответ приподнялась на локте, а после села. Она приняла протянутую руку Волшебного Лекаря и, оперевшись на нее, встала на ноги. И пусть повязки съехали, в ступнях еще отдавало болью, все равно ей казалось, что она сможет устоять.

Ань Даоцюань похлопала ее по руке и отпустила. Поклонившись Линь Чун и Чао Гай, она покинула комнату.

Линь Чун повернулась к Чао Гай.

– Я прошу прощения, – начала она, – но я все никак не могу понять: что это за место? Как вы здесь все оказались?

– Быть может, лучше я объясню, к ' то мы, – Чао Гай протянула Линь Чун руку, чтобы поддержать. – Давай я покажу тебе наш дом.

На самом деле Линь Чун чувствовала, что у нее вполне достаточно сил, чтобы передвигаться самостоятельно, но все равно не стала отказываться от помощи на случай, если этот прилив сил окажется временным. Ей не впервой было оправляться от ран.

– Во многих смыслах это пристанище, – начала Чао Гай, медленно выводя ее из постройки, в которой проснулась Линь Чун. Крепко сколоченной, но малость простоватой, сделанной из необработанных бревен и балок, с плотно забитыми между ними щелями. – С Лу Да ты уже знакома. Здесь у многих есть или клеймо на лице, или приказ об аресте, как у вас обеих. Вот сестрица Ань, к примеру, которая тебя лечила, разыскивается в Цзянье за убийство всей своей семьи.

Услышанное потрясло ее, особенно та непринужденность, с которой Чао Гай рассказывала это.

– Она и вправду это сделала? – тихо спросила Линь Чун.

Чао Гай неопределенно махнула свободной рукой:

– Да кто, кроме сестрицы Ань, может знать наверняка? Не думаю, что это правда. Но ее нашли в доме, залитом кровью, посреди страшной бойни – зарезанных родителей, братьев и сестер, племянников и племянниц. А на стене – надпись кровью: «Это моих, Ань Даоцюань, рук дело».

У Линь Чун мороз по коже прошелся.

– Не так уж сложно подставить или обвинить женщину, которая и слова в свою защиту сказать не сможет, по крайней мере, говорить так, чтобы у судей хватило терпения ее понять и выслушать. К счастью, пару месяцев назад она спасла одну из нас от жуткой хвори, и мы смогли перевезти ее сюда.

«Не тебе ее судить, – напомнила себе Линь Чун. – Тебя саму осудили и признали виновной, а ты вину подтвердила перед судьей. Сама видела, как закон работает».

Откровенно говоря, все это она давно знала. Знала, но отказывалась принимать горькую правду. Ей не хотелось признавать, что несправедливость давно перестала быть редкостью, печальным исходом неудачного поворота судьбы. Как это могло стать обыденностью? Как могла существовать насквозь прогнившая цивилизация?