Он не заметил, как задремал, и очнулся, когда самолёт начало трясти, а его стало бить о стекло иллюминатора. Там внизу проплывала плоская гора, а её подножия, точно огромные руки, обнимали долину. Акулов протёр глаза, чтобы стереть остатки кошмара, никогда ещё он не чувствовал себя таким разбитым. Слова неизвестного языка всё звучали в ушах. Что это было?

– Товарищи, – прокричал сквозь шум моторов пилот. – Пристегнитесь! Скоро садимся!

Оперативник оторвался от созерцания тундры и отвернулся от окна – одеревеневшая шея едва двигалась и почти скрипела. Полковник Татищев посадил их на ближайший доступный рейс, и им оказался транспортный самолёт, вёзший груз в воинскую часть на Кольском полуострове, в салоне вдоль бортов тянулись откидные сиденья простой и незамысловатой конструкции, после сна в одном из которых всё тело капитана нещадно затекло. На лице лейтенанта Медведевой наоборот блуждала лёгкая улыбка, словно она наслаждалась каждой секундой полёта.

Тундра встретила их злым, пронизывающим ветром и тяжёлым запахом влажной земли. У трапа уже ждали: возле полуторки с крытым тентом кузовом и стареньким полноприводным шестьдесят первым ГАЗом стояло отделение из девяти бойцов в серо-коричневых шинелях с автоматами Калашникова и их командиром, седым, но крепким, с безупречной выправкой, полковником. Его цепкие серые глаза мигом впились в Акулова.

– Капитан Николай Акулов, – представился оперативник, отдав честь и показав корочки. Когда он говорил, из уст вырывались облачка пара. – Управление «О» КГБ. А это лейтенант Мария Медведева. Прибыли по заданию полковника Татищева. Полагаю, вы полковник Мечетов?

– Так точно, товарищ капитан, – кивнул командир. Его голос был глубоким и сильным, а на раскрасневшейся от утренней прохлады правой щеке белел кривой шрам.

«От осколка должно быть», – подумал Николай.

– Значит, это вашего пришествия мы должны дождаться, чтобы начать операцию по освобождению наших от преступной падали? И что это за управление «О» такое? Никогда о нём не слышал. Что вообще за чертовщина у вас на материке происходит после смерти товарища Сталина?

– На материке всё в порядке, товарищ полковник, – уклончиво ответил Акулов. – А вот что у вас творится будем разбираться, на то у нас есть все полномочия. Если хотите, можете связаться с полковником Татищевым, полагаю, он уже на рабочем месте.

Мечетов махнул рукой:

– Связывался уже. Не знаю, зачем вас послали, мы бы и сами разобрались, парни у меня толковые, не из сопливых, а так только время теряем.

– Тогда давайте перестанем его терять, товарищ полковник, – улыбнулась Медведева. Акулову показалось, или её улыбка стала более живой и… обольстительной? – Сядем в машину и поедем в лагерь, а то холодно у вас тут.

– Хех, тундра, однако! Градусов пять тепла сегодня всего. Ладно, путь не близкий, по дороге ещё потолкуем. Мелисов, по коням!

– Есть, по коням! – отозвался один из молодых бойцов, козырнул и скомандовал отделению забираться в кузов полуторки.

Капитан с напарницей забрались в тёплый салон ГАЗа, внутри пахло машинным маслом и кожей. Машина заревела мотором и тронулась, раскидывая колёсами щебёнку, утиный профиль самолёта остался позади, а впереди лежала грунтовая дорога, петляющая по каменистой пустоши с красными и зелёными пятнами. Она вела к плоской горе Аллуайв, манящей в широкие объятия подножий, а слева низко висело бледное солнце, которое ещё несколько месяцев не опустится за горизонт.

– Товарищ полковник, больше на связь группа не выходила? – спросил Николай, когда впереди показались далёкие ворота лагеря, обнесённого тройной колючей проволокой.

– Было разок, снова тарабарщина какая-то.

– А голос узнали? Может, из бойцов кто?

Мечетов замялся на секунду.

– Нет… не узнал. Странный был голос, точно, не знаю даже как описать словами, будто камнепад или из пещеры какой. Но связь в этих местах дело такое. В горах много железа, атмосферных помех, так что иной раз может так сигнал исказить, что родная мать сына не узнает.

Удивительно, но описание полковника подходило под голос из сна.

– А это что? – вдруг заговорила Медведева, показывая пальцем вперёд.

Посреди пустоши стояли несколько каменных конструкций – одиннадцать огромных валунов, каждый водружён на три маленьких камня, кроме одного, который будто специально скинули с постамента. Чья-то гигантская рука поставила их так, что они образовали две концентрические окружности. Дорога петлёй обходила странные камни и начинала забираться к подножию обезглавленного каменного великана.

– Местная лопь их поставила., – махнул рукой полковник, когда они проехали мимо камней. – Ну, лопари, саамы то есть, народ такой. сейдами называются, это у них место силы какой-то было. Чёрт его знает, на мой взгляд, камни как камни. Люди ушли, когда разработка началась, а конструкция осталась.

– Место силы, – пробормотала лейтенант, задумавшись, склонила голову набок и прошептала Акулову. – Надо осмотреть их.

– Думаешь, дело в них? – Так же шёпотом спросил капитан.

– Может, да, а может, и нет. Пока не знаю, но лучше проверить.

– Э нет, товарищи, – Мечетов, услышав шёпот, развернулся к ним с пассажирского сиденья и погрозил пальцем. – Сначала с бунтом разберёмся, а потом хоть на луну летите.

– Товарищ полковник… – начал Николай.

– Знаю, знаю. У вас полномочия, корочки красные и всё такое. Но и вы меня поймите, к сейдам дороги нет, машина не проедет, а пока вы по этим камням дойдёте, все ноги переломаете, а там может бойцов моих убивают.

– Хорошо, товарищ полковник, будь по-вашему, но в случае острой необходимости…

– Договорились! А если всё благополучно закончится, я вас и в цирки Раслака лично свожу. Красота неописуемая. Как будто две огромные чаши в земле выдолбили или амфитеатр. Учёные до сих пор бьются над загадкой их происхождения, зато лопари легенду рассказывают, что их великаны сделали. Вы только представьте себе! Ловозёрская тундра, покрытая цветущими травами, и чёрные чаши, у которых отвесные стены, будто их ложкой для мороженого сняли! А внизу, как местные говорят, белая радость, снег, то бишь! На дне цирка Раслака он никогда не тает.

– Я видел их с самолёта, – отозвался Акулов. – Странные сооружения. Возможно, рукотворные…

– Ну, тут уж я ясности не внесу, товарищ капитан, но своими глазами их увидеть стоит. Но это потом, после лагеря, как раз к нему подъезжаем. А вот и он… Иванов, метров сто не доезжай и тормози.

– Есть, товарищ полковник, – отозвался безмолвный водитель, юнец с соломенными волосами.

Деревянные ворота АллуайвЛАГа были распахнуты настежь, возле них замерла полуторка, копия той, что следовала за их машиной, от ворот в обе стороны тянулись три ряда столбов с колючей проволокой и забирались на подножие тёмной горы. Солнце скрылось за каменной громадиной, и в тени лежал снег, ветер дул зло и натужно, гоняя белую порошу по пыльной дороге. За воротами прятались, сливаясь с горой, приземистые деревянные бараки с глухими провалами окон, во всём лагере и даже на смотровых вышках не было ни души.

– Рядовой Беридзе, проверить грузовик, – скомандовал полковник, и боец с густыми чёрными усами подкрался к полуторке и заглянул сначала в кузов, а потом в кабину.

– Нэт никаго, таварищ камандир! – с грузинским акцентом крикнул боец, поправляя сползший с плеча ремень автомата.

– Ладно, заходим, но смотреть в оба, бойцы. Что думаешь, капитан?

Отделение медленно, ощерившись оружейными стволами и оглядываясь во все стороны, вползало в лагерь. Акулов и Медведева шли чуть позади, выхватив на всякий случай Стечкины и сняв их с предохранителей, Мечетов шёл рядом.

– На засаду не похоже, товарищ полковник. Если предположить, что заключённые подняли бунт, то они выставили бы наблюдателей на вышках, но там никого, и следов на снегу нет. Либо нас не ждут, либо ждать некому.

– В этом лагере, – Медведева повела носом, словно гончая в поисках добычи, – живых нет.

Сухой ветер таскал позёмку между бревенчатыми бараками, засыпал колючим снегом дорожки и трещал мелкими камнями, эхо подхватывало звук и разносило по лагерю так, что казалось где-то сидит последний обезумевший заключённый и стучит пустыми черепами товарищей. Акулов знал, что это всего лишь галька или пустая порода, которая нисходящими потоками воздуха срывалась со своих мест и падала. В горле пересохло, в носу свербило из-за пыли, а кожу на руках стянуло холодом – вот-вот потрескается. Ветер выл, пытаясь прогнать непрошенных гостей или выморозить из них всё тепло, всю жизнь, чтобы их горячая кровь окропила камни и стекла в недра горы, а остывшие тела навсегда остались в опустевшем лагере и присоединились к его коллекции замороженных трупов, спрятанных под белой крупой. Цепкими синими глазами Медведева обвела склон горы, который застрял в тени – даже в полярный день его не касались лучи солнца. Николай стоял рядом и понимал, её ведьминское чутьё что-то чувствовало, но раз она молчала, значит, сама не знала, что именно. Капитан поёжился, но не от холода, а от тревоги. В ответ на плохое предчувствие заныли зубы.

– А… откуда она знает? – округлил глаза полковник, и шрам на щеке выгнулся.

– Дар у неё. Природный. – Ответил оперативник за напарницу, пряча руки в карманах. – Товарищ полковник, прикажите бойцам найти вход в штольни и взять его под охрану. Если мне не изменяет память, полковник Прокопьев сообщил на последнем сеансе связи, что заключённые ушли в шахту и больше не выходили.

– Так и есть, капитан. Надеюсь, они там ещё не подохли, чтобы к ответу их призвать. Мелисов!

– Я! – откликнулся боец с сержантскими петлицами.

– Возьми двоих, найди вход в штольни и установи охрану. Никого не впускать и не выпускать!

– Даже своих?

– Даже своих, сержант.

– Есть, никого не впускать и не выпускать!

Троица бойцов отделилась от группы и ушла в сторону подножия горы.

– Ладно, капитан, – снова заговорил полковник. – Похоже, дело тут по вашей части будет. Уж больно нескладно всё выходит. Если это бунт, то какого эта падаль сидит в шахте? Давно могли взять грузовик и уехать хоть в Ревду, хоть в Ловозеро. Нет, нечисто здесь что-то. Командуй, что делать.

Акулов кивнул, с доводами полковника не поспоришь, да и Медведева вела себя страннее обычного, постоянно оглядывалась, искала что-то глазами, будто нервничала.

– Осмотрите лагерь, ищите любые документы, способные пролить свет на произошедшее. Я с лейтенантом Медведевой проведу обыск кабинета начальника в административном блоке.

– Добро, – ответил Мечетов и ушёл раздавать команды бойцам.

Оперативники зашли в небольшое одноэтажное сооружение, меньшее по размеру, чем бараки, и единственное сложенное из белого кирпича. Внутри царил порядок, видимо, администрацию покидали без спешки, организованно, воздух, затхлый и мёрзлый, царапал горло, а мебель покрывал тонкий слой инея – в тени горы без солнечного света холод брал своё.

Кабинет полковника Прокопьева отличался от других маленьким столиком у окна, на котором лежала шахматная доска с белыми и чёрными костяшками шашек – партию не доиграли, но чёрные явно вели в счёте. Акулов вдруг вспомнил, как мама учила его играть в шашки и поддавки, объясняла простейшие законы логики на их примере, подсказывала тактику. Отец, любитель шахмат, относился снисходительно к их игре, считая шашки слишком простой игрой, и приговаривал: «Ничего, ничего, Колька, и до шахмат дорастёшь!». Но Колька не обижался на батю, они с мамой знали, что папа просто всегда ей проигрывал. Да и капитан тоже. Когда началась война, отец ушёл на фронт, а за ним и Николай. Больше он не видел ни отца, ни мать, и радовался, что так и не смог выиграть ни одной партии в шашки.

– Эй, ты чего? – Окликнула его Мария, вытаскивая из омута воспоминаний. – Встал, как Ленин на параде. Нашёл что?