Рути поправила на переносице модные очки, как поступала всякий раз, когда пациент произносил нечто настолько нелепое, что ей было трудно поверить собственным ушам.

– Не сомневаюсь, – сухо бросила она.

Когда дверь за ней закрылась, доктор достал бланк рецепта и положил на стол рядом с запиской: «Не забыть выписать рецепт на амилнитрит для Ли Бартона!!!» Пунктуация прагматичной женщины, которая закалывает тугой пучок на голове длинными спицами скорее как оружием, чем как украшением. Доктор Иган улыбнулся. Рути обладала остроумием, которому позавидовал бы и Джонатан Свифт, и не всегда мишенью для этого остроумия становился он сам. Когда Брок Которн заявил, что понятия не имеет, каким образом подхватил гонорею, Рути предложила ему поискать виновника где-то между ног.

Зато она была очень добра к детям и старикам. Последние напоминали Рути дедушку, который взял ее в свой дом после смерти отца. Это была одна из немногих подробностей личной жизни, которой она поделилась со своим нанимателем. И все же отношения между ними были очень близкими: они знали причуды друг друга, чувствовали настроение и могли положиться друг на друга в самых сложных обстоятельствах. Тем не менее за тридцать девять лет совместной работы Рути ни разу не назвала его по имени, хоть доктор Иган поначалу и просил об этом.

Он выписал рецепт. Разумеется, Рути была права, он, скорее всего, забыл бы – они оба это знали, и доктор протестовал сугубо формально. Но в серьезных вопросах именно ей, единственной из близких людей, Иган не врал никогда. Он врал собственным детям, чтобы уберечь их от боли, как врал и Хелен, особенно когда она едва не умерла вскоре после свадьбы: «Лихорадка отступает, милая. Такие пациенты всегда выздоравливают». Случалось, врал, чтобы защитить себя, хотя в этом не было ничего преступного или злонамеренного – просто эгоизм или безответственность. И, разумеется, иногда приходилось проявлять чрезмерный оптимизм в работе с пациентами, хотя Иган и старался уравновесить этот оптимизм упоминанием более мрачных возможностей.

Доктор запер кабинет, пересек улицу и зашел в аптеку Мура. Стоя за прилавком на возвышении в дальнем конце зала, аптекарь наблюдал за посетителями с видом капитана корабля, надзирающего за работой бестолкового, но забавного экипажа. Краснолицый, дородный и лысый, за исключением единственного завитка волос на макушке, Пол Мур напоминал херувима с этикетки детского питания. По туго натянутому на животе белому халату можно было легко судить о том, что аптекарь отличается основательным аппетитом, включая пристрастие к дорогому бренди. А еще он любил классическую музыку и литературу, в особенности Шекспира, что вполне соответствовало его фальстафовскому характеру.

– Опять вам нужно смешать зелье, доктор? Да еще и под самое закрытие… – вздохнул аптекарь. – У нас, алхимиков, в отличие от вас, врачей, и так не хватает времени на простые радости жизни.

– Ваши вес и давление говорят об обратном, – парировал Иган. – Годы разгульной жизни берут свое.

– И то верно, – печально признал Мур. – Бывает, я еще слушаю полночный бой часов^[3], но, увы, чем дальше, тем реже.

– И все же вы давно просрочили регулярный осмотр, так что или приходите сами, или придется послать за вами Рути, – шутливо пригрозил Иган, протягивая рецепт. – Эта работа терпит до утра.

Доктор вышел из аптеки. Проходя мимо кафетерия, он снова сказал себе, что отъезд Наоми Хэмптон в Теннесси – это к лучшему.

Глава 4

Была почти половина четвертого, когда грунтовая дорога в последний раз пошла под уклон и показался почтовый ящик Кларков. Блэкберн поставил машину возле пикапа мистера Кларка; в кузове грузовичка лежали четыре увесистых мешка с семенами кукурузы. От двора и дома стоянку отделял ручеек. С коробкой в руках Блэкберн перешел мостик и оказался во дворе. Отец Наоми был в поле с рабочей лошадью, вспахивал черную землю плугом. Когда Блэкберн вошел во двор, мистер Кларк остановился, помахал ему рукой, щелкнул вожжами и вернулся к работе.

Две недели назад, на следующий день после стычки у кафетерия, отец Наоми нахмурился, когда увидел идущую по двору дочь, а за ней – Блэкберна с дорожным саквояжем и баулом. Сначала Кларк держался холодно, да и к Блэкберну отнесся не слишком дружелюбно, но перед отъездом парень помог старику нарубить дров. «Работаешь топором как настоящий лесоруб», – похвалил тот и с этого момента оттаял. Они поболтали о том, какие культуры мистер Кларк собирается сеять по весне и какое время считается лучшим для посадки. На прощание они пожали друг другу руки.

Едва Блэкберн ступил на крыльцо, дверь отворилась. Одна лишь улыбка Наоми стоила того, чтобы затевать всю эту поездку.

– Я услышала машину и понадеялась, что это ты. – Она коснулась живота, обтянутого халатом: – Только погляди на меня. Раздулась как тыква, да?

– Нет… Ты выглядишь… – пробормотал Блэкберн, – в общем, так, как и должна выглядеть.

– Приходится таскать эту тяжесть, – вздохнула Наоми, но он услышал в ее голосе нотки гордости. Она отошла в сторону, впуская гостя в дом. – Ох, Блэкберн, как же я рада тебя видеть!

– Я тебе кое-что привез, – сказал он, входя внутрь.

В очаге горел огонь. На каминной полке стоял дагеротипный портрет маленьких девочек, Наоми и ее сестры, рядом лежали стопкой словарь Уэбстера, хрестоматия по литературе и третья книга – «Арифметика для детей». В углу стоял прислоненный к стене дробовик, напомнивший Блэкберну, как в январе Наоми угрожала Билли Раньону.

– Куда поставить? – спросил Блэкберн.

– Давай на стол, – ответила Наоми.

Он поставил коробку. Горящий очаг согревал комнату и придавал ей уют. На ферме в Блоуинг-Рок Наоми всегда порывалась развести огонь в очаге, утверждая, что тепло от плиты не согревает тело так, как настоящий огонь. Блэкберн вдруг ощутил неловкость, не зная, куда себя девать. Все было совсем по-другому, чем на той ферме. Там он привык садиться у кухонного стола. Они болтали, играли в карты, иногда просто сидели. Если Наоми нужно было прилечь и отдохнуть пару минут, для него всегда находилась какая-нибудь работа по дому.

– У тебя все в порядке? – спросил Блэкберн.

– Лайла навещает меня почти каждый день, – ответила Наоми. – Когда подойдет срок, перееду к ней, как и говорила доктору Игану.

– В детстве вы всегда поддерживали друг дружку, – кивнул Блэкберн в сторону доски над очагом.

– И сейчас поддерживаем, – подтвердила Наоми. – Кстати, сестра немного набрала вес после родов. – Она достала из коробки фотографию с годовщины свадьбы. – Спасибо, что привез ее.

Наоми стала вынимать другие вещи: коробку с карандашами, ручку, пару альбомов для рисования, писчую бумагу, марки. Последним был деревянный игрушечный трактор.

– Он для ребенка, не для тебя, – пояснил Блэкберн, скривив в улыбке левую половину рта.

– Спасибо, что все это привез, – поблагодарила Наоми. – Сейчас схожу за сумочкой.

– Денег я не возьму, – предупредил Блэкберн. – Все это стоило гроши, а трактор мне самому подарили в детстве.

– Очень мило с твоей стороны, – улыбнулась Наоми. – А теперь снимай куртку и шляпу и садись. Я сварю кофе.

Пока она расставляла чашки, Блэкберн достал из кармана платок и скомкал его в кулаке. Он не любил пить там, где его могли видеть другие люди, но Наоми к этому уже привыкла.

– Были вести от Джейкоба?

– В последнем письме пишет, что не знал настоящего холода, пока не попал в Корею, но утверждает, что в остальном все отлично. О боях он не рассказывает. Наверное, не хочет меня пугать.

– У него все будет в порядке.

– Я себя в том же убеждаю, – вздохнула Наоми. – Как я ему говорила перед отъездом, нам, похоже, постоянно достаются разные передряги.

Блэкберн глотнул кофе и поднял руку с платком, чтобы утереть правую сторону рта.

– Больше не думала, когда вернешься?

– Все еще собираюсь в конце августа. Думала задержаться здесь, но Северная Каролина – это наш с малышом дом, во всяком случае на ближайшее время, – ответила Наоми. – Я не писала Джейкобу о том, что произошло в Блоуинг-Рок с его отцом. Просто сообщила, что решила пораньше перебраться сюда. Но как только Джейкоб вернется домой, будь уверен, расскажу. И о Билли Раньоне тоже. – Она помолчала. – Лучше всего нам переехать. Нужно было сделать это раньше.

– Когда Джейкоб вернется, все наладится, – заверил Блэкберн. – В любом случае тебе стоит сосредоточиться на хорошем.

– Я стараюсь, особенно когда думаю о ребенке. – Наоми кивнула в сторону окна: – Я уже две недели наблюдаю за этим багряником. На ветвях появляется зелень. Значит, дерево начинает просыпаться. Когда наблюдаешь за появлением новой жизни, вспоминаешь, что рождение ребенка – это естественно. А еще на прошлой неделе я посадила бархатцы. Загадала, что, когда они расцветут, я уже буду качать ребенка на руках. – Она тихо ойкнула и положила ладонь на живот. – Малыш сегодня беспокойный.

– Это плохо? – встревожился Блэкберн.

– Нет, просто дает мне знать, что он здесь, – мягко ответила Наоми. – Если подойдешь и положишь ладонь туда, где сейчас моя рука, то почувствуешь, как ребенок шевелится.

Блэкберн замялся.

– Нельзя о таком просить, да? – улыбнулась Наоми. – Просто никто не считает ребенка таким особенным, как я. У Лайлы трое своих, поэтому для нее это никакое не чудо, да и для папы тоже.

Блэкберн не отрывал глаз от чашки с кофе. Несколько секунд он смотрел в чашку, потом встал и подошел к Наоми. Она положила его ладонь себе на живот, но свою не убрала. Сквозь тонкую ткань Блэкберн ощутил тепло ее кожи. Когда он в последний раз касался другого человека? Пит Соррелс благодарил его в феврале после похорон матери. До того – рукопожатие с Джейкобом. Блэкберн начал потихоньку убирать руку.

– Погоди, – попросила Наоми.

И тут он почувствовал: толчок изнутри, сразу за ним – другой.

С крыльца донесся стук сапог мистера Кларка. Дверь открылась, но входить он не стал.

– Не поможешь мне немного, Блэкберн? – попросил он. – У меня в кузове несколько мешков с семенами.

Они вместе пошли к пикапу.

– Нелегко управляться с фермой в одиночку, – пожаловался мистер Кларк по пути. – Если есть жена или кто-то из детей – конечно, не беременная дочь, – справиться можно, но если никого нет, выбиваешься из сил. Не нужно было отпускать Наоми работать в эту чертову гостиницу, пусть нам и требовались деньги. Так и знал, что какой-нибудь городской мальчишка вскружит ей голову.

На стоянке мистер Кларк опустил задний борт кузова.

– Придется сходить два раза.

– Нет, – ответил Блэкберн, – просто взвалите их мне на плечи.

Кларк с сомнением посмотрел на него, но Блэкберн управился со всеми четырьмя мешками разом.

– Куда нести?

– В сарай.

Перейти обратно по мосту оказалось непросто, но больше никаких трудностей не возникло. Блэкберн опустился на колено и, свалив мешки с плеч, аккуратно уложил их друг на друга. Когда мужчины вышли из сарая, Блэкберн окинул взглядом вспаханное поле. От земли исходил густой уютный запах. Семейство Кларков обрабатывало свой участок уже целый век, как ему рассказывала Наоми, и это было заметно. Они заботились о земле. Блэкберн вспомнил, как его родичи мечтали купить ферму, как упорно трудились ради этого, но почему-то так и не смогли скопить достаточно денег.

– В этом году собираюсь выращивать в основном капусту и кукурузу, – сообщил мистер Кларк. – Ну и небольшой участок под табак. Ты говорил, твой отец выращивал табак?

– Да, сэр.

– Тогда ты знаешь, что дело это непростое, – произнес Кларк и после небольшой паузы добавил: – Поэтому твои родные и уехали во Флориду? Решили, что собирать апельсины будет проще?

– Думаю, отчасти так и есть.

Они еще несколько секунд смотрели на пашню. Блэкберну вспомнилось другое поле: он стоял там на краю, истекая потом, и не мог заставить ноги работать, а горло сдавило так, что не получалось позвать на помощь.