В лавке восхитительно жарко. Сквозь арку в глубине Нелла замечает у плиты грузного мужчину средних лет, потного и раскрасневшегося. Завидя посетительниц, он поднимает голову и кричит в пространство:

– Ханна, твоя подруга пришла!

Появляется женщина чуть старше Корнелии в опрятном отутюженном чепце и испачканном мукой и сахаром платье. Ее лицо радостно оживляется.

– Незабудка!

– Незабудка? – вторит Нелла.

Корнелия вспыхивает.

– Здравствуй, Ханна.

– Где пропадала?

Ханна жестом приглашает их садиться в самом прохладном уголке и, оставляя за собой аромат корицы, вешает табличку: «Закрыто».

– Ангелы небесные! Женщина, что ты творишь?! – кричит ее муж.

– Пять минут, Арнуд.

Они смотрят друг на друга, и он возвращается к плите, где принимается сердито грохотать металлическими формами.

– С утра медовые сладости, – негромко поясняет Ханна, – а вечером марципан. Лучше не попадаться под руку.

– Как бы все это не вышло тебе боком! – озабоченно замечает Корнелия.

– Ну, ты пришла, и я хочу тебя видеть.

Нелла оглядывается на блестящий деревянный пол, выскобленный прилавок, пирожные, которыми заставлена витрина, точно самые желанные подарки. Почему Корнелия, вместо того чтобы сразу идти на Калверстрат, привела ее сюда, – загадка, но сладости пахнут так аппетитно! Кто эта Незабудка, эта мягкая и нежная девушка, вызванная к жизни заклинаниями кондитерши?.. Имя, которым она ее окрестила, неожиданно и странно и переворачивает все представление о Корнелии. Нелла вспоминает слова, брошенные горничной в первое утро, когда речь зашла про Отто-Тута: «Он считает прозвища глупыми, а мне нравится».

Пирожные завернуты в дорогую бумагу: алую, индиго, травяную и облакотную. Корнелия бросает на Ханну многозначительный взгляд и слегка наклоняет голову – знак, который ее подруга ловит на лету.

– Пожалуйста! Вы вольны смотреть все, что нравится!

Нелла послушно бредет по лавке, любуясь вафлями, пряным печеньем, коричным и шоколадным сиропами, апельсиновыми и лимонными кексами и булочками с цукатами. Глядя сквозь арку на Арнуда, который никак не может вытряхнуть из формы остывшие сладости, она прислушивается к приглушенным голосам.

– Франс и Агнес Мерманс хотели, чтобы его продавал именно хозяин. Они знают, какие у него связи за границей. И госпожа Марин это поощряет, хотя ненавидит сахар. К тому же это их сахар.

– Они все могут хорошо заработать.

Корнелия фыркает:

– Могут. Но я думаю, дело в другом.

Ханна игнорирует последнее замечание, больше интересуясь практической стороной вопроса.

– А почему не продать здесь? Гильдии нет, и эти негодяи вытворяют что вздумается: столько сахара мешают с мукой, мелом и бог знает чем еще! Пекарям и кондитерам на улице Булочников и Нес хороший сахар совсем бы не помешал.

Арнуд громко чертыхается, наконец справившись с противнем.

Ханна идет за прилавок и возвращается с небольшим свертком.

– Угощайтесь!

Нелла, смущаясь под ее жалостливым взглядом, разворачивает бумагу и обнаруживает внутри жареный шарик, обвалянный в сахаре и корице.

– Спасибо. – Она вновь переводит взгляд на Арнуда, который разжигает печь, и притворяется, что ее внимание полностью поглощено тучным кондитером.

– Ханна, по-моему, опять началось, – шепчет Корнелия.

– В прошлый раз ты не могла сказать наверняка.

– Знаю, но…

– Ничего не поделаешь, Незабудка. Будь тише воды ниже травы, как нас учили.

– Хан, если бы только…

– Ш-ш, вот, возьми. Остатки.

Нелла оборачивается и едва успевает заметить, как из рук Ханны в карман Корнелии быстро переходит какой-то кулек.

– Мне пора, – встает Корнелия. – Нам еще надо на Калверстрат.

Она делает ударение на последнем слове, и по ее лицу пробегает тень.

Ханна сжимает ей руку.

– Пни ту дверь и за меня! Мои пять минут закончились, надо помочь Арнуду. Такой грохот, что можно подумать, он там броню кует!

Они вновь оказываются на улице, и Корнелия прибавляет шаг.

– Кто эта Ханна? Почему она называет тебя Незабудкой? И зачем пинать какую-то дверь?

Корнелия угрюмо молчит. Разговор с Ханной неожиданно нагнал на нее уныние.

Калверстрат – длинная оживленная торговая улица в стороне от канала. Чего тут только нет: лавки граверов, красильные мастерские, галантереи, аптеки. Скот здесь не продают, но от лошадиного навоза исходит терпкий мясной запах.

– Корнелия, что случилось?

– Ничего, моя госпожа, – печально отвечает та.

Нелла уже заметила дом с солнцем. Маленькое светило вырезано на каменной плите, вделанной в кирпичную кладку, и покрашено в золотой цвет. Настоящее небесное тело, нисшедшее на землю: от сияющей орбиты тянутся яркие каменные лучи. Высоко, не достать… Внизу девиз: «Все, что вокруг, мы считаем игрушкой».

– «И потому остаемся детьми», – мечтательно заканчивает Корнелия. – Сто лет не слышала эту поговорку!

Она посматривает по сторонам, словно что-то ищет. Нелла стучится в маленькую дверь и ждет. Посреди шума и суматохи ее стук едва различим.

Никто не открывает. Корнелия топает ногами, стараясь согреться.

– Моя госпожа, никого нет дома!

– Погоди. – Нелла стучит опять. На улицу выходят четыре окна, и в одном, кажется, мелькнула тень. – Есть здесь кто-нибудь?

Тишина. Ничего не поделаешь. Она просовывает как можно дальше под дверь письмо и вексель и тут понимает, что осталась одна.

– Корнелия! – зовет она, пробегая глазами Калверстрат.

Имя горничной замирает на устах. В нескольких футах от двери миниатюриста за ней наблюдает какая-то женщина. Нет, не наблюдает – смотрит в упор. Неподвижно застыла среди толчеи и, не отрываясь, пристально глядит ей в лицо. Неллу охватывает странное чувство, будто ее пронзают насквозь – взгляд женщины, словно холодный белый луч, рассекает на части. Незнакомка без тени улыбки вбирает в себя образ Неллы. Ее карие глаза в тусклом свете дня кажутся почти оранжевыми, а непокрытые волосы сияют, точно бледно-золотые нити.

Неллу пронизывают озноб и острое ощущение ясности. Она плотнее закутывается в шаль. Все вокруг стало ярче, будто природа облегченно вздохнула, хотя солнце по-прежнему прячется за облаками. Быть может, холодом потянуло от старой кирпичной стены и сырых камней? Не исключено… Но эти глаза! Никто никогда не смотрел на нее с таким спокойным, пригвождающим к месту любопытством.

Мальчишка с тачкой едва не сбивает Неллу с ног.

– Ты мне чуть ногу не переехал! – кричит она вслед.

– Неправда!

Нелла поворачивается обратно, однако женщины и след простыл.

– Стойте! – кричит она, спеша по Калверстрат за мелькающей вдалеке копной пшеничных волос. Выглянувшее из-за туч солнце слепит глаза. – Что вам нужно?

Нелла торопливо пробивается сквозь толпу и сворачивает за незнакомкой в темный узкий переулок. На другом конце одиноко маячит какая-то фигура, и сердце Неллы подпрыгивает в груди. Но это всего лишь Корнелия. Бледная и дрожащая, она стоит перед высокой дверью.

– Что ты делаешь? Ты видела тут светловолосую женщину?

Корнелия быстро пинает дверь.

– Прихожу сюда каждый год. Чтобы не забывать, как мне повезло.

– О чем ты?

Корнелия закрывает глаза.

– Я здесь жила.

Сплошные стены переулка приглушают торговый шум с Калверстрат. Нелла, покачнувшись, опирается на дверь, которую пнула Корнелия. В стену над нею вделана плита с изображением огромной голубки в центре и детей, одетых в красное и черное, цвета города. Ниже выбиты невеселые строки:

Нас больше и больше, и стены ломятся. Подайте, что можете, чтоб настоятель наш успокоился.

– Корнелия, сиротский приют?!

Служанка уже спешит обратно, к жизни, свету и шуму. Нелла бежит следом, все еще чувствуя внутри пустоту от взгляда той светловолосой.

* * *

Марин распорядилась перенести подарок Йоханнеса в комнату Неллы. Он не прошел в дверь, и пришлось поднимать его на лебедке с улицы.

– В передней оставлять нельзя. – Марин отдергивает горчичные занавески, обнажая девять пустых комнат. – Слишком большой и скрадывает свет.

Мало того что в спальне появился этот незваный гость, так теперь еще и сильно пахнет лилией. Тем же вечером Нелла обнаруживает под кроватью перевернутый флакончик и клейкую лужицу масла.

– Это рабочие, – отвечает Марин, когда Нелла предъявляет ей осколки и требует объяснений.

Нелла не верит. Она бросает на пятно несколько расшитых подушек. Хотя бы не придется смотреть на эти издевательские брачные вензеля, и, быть может, их пух поглотит запах…

Слушая в темноте, как щелкает в клетке Пибо, и вдыхая аромат злополучного материнского подарка, Нелла думает про Отто и Корнелию. Мальчик-раб, девочка-сирота. Как Корнелия попала на Херенграхт? Ее тоже «спасли»? Может, и тебя саму спасли? Пока что жизнь здесь совсем не похожа на освобождение. Как раз наоборот.

Нелла вызывает в памяти светлые волосы и необычные глаза женщины с Калверстрат, незнакомка словно сдирала с нее кожу, как с животных на картинах Йоханнеса, а потом рассекала на куски, снова и снова. И в то же время Нелла ощущала необыкновенную внутреннюю сосредоточенность. Почему эта женщина стояла посреди самой оживленной улицы города и просто смотрела? У нее нет других дел? И почему смотрела именно на меня?

Нелла проваливается в сон и видит Йоханнеса, который глядит в несуществующую высь – на обманный рисунок на потолке. Из тревожного сна ее вырывает резкий высокий звук, похожий на собачий визг. Резеки? Сердце бешено колотится, сон как рукой сняло.

Дом вновь окутывает тишина, тяжелая, как камчатная скатерть, и Нелла поворачивается к кукольному дому. Колоссальных размеров, настороженный, он стоит в углу, словно был здесь всегда.

Посыльный

Три дня спустя Корнелия с Марин уходят на мясной рынок.

– Можно с вами?

– Вдвоем быстрее, – поспешно отвечает золовка.

Йоханнес отправляется в контору на Хогстратен, а Отто в садике за домом сажает цветочные луковицы и семена к весне. Сад – его царство. Он частенько пропадает там, по-новому подстригая живую изгородь или рассуждая вместе с Йоханнесом о влажности почвы.

Нелла идет через переднюю с украденными для Пибо орешками. Резкий стук в дверь заставляет ее подпрыгнуть от неожиданности. Она прячет орехи в карман и отодвигает засов.

На верхней ступеньке стоит молодой человек. У Неллы перехватывает дыхание. Его длинные ноги широко расставлены, словно он хочет захватить все имеющееся пространство. Бледное лицо венчают темные взъерошенные волосы. Точеные щеки изумительно симметричны. Одет он модно, но неряшливо. Манжеты торчат из рукавов дорогого кожаного кафтана, а новенькие сапоги страстно облегают икры. Кружевной воротник развязался и обнажает треугольник веснушчатой кожи. Его узкобедрое тело – это отдельная история. Незнакомец, судя по всему, прекрасно сознает свою привлекательность. Нелла хватается за косяк, надеясь, что производит на него такое же ослепительное впечатление, какое он – на нее.

– Вам посылка, – улыбается он.

Выговор необычный – немузыкальный и монотонный. Юноша хорошо говорит по-голландски, однако язык ему, очевидно, не родной.

Резеки с лаем вскакивает и рычит, когда он хочет потрепать ее по голове.

– Нужно было зайти с нижнего крыльца, – говорит Нелла.

Юноша снова улыбается.

– Ах да, опять забыл.

Чувствуя кого-то за спиной, Нелла оборачивается и видит Йоханнеса. Он подходит и становится между ними.

– Йоханнес? Я думала, ты в конторе!..

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Йоханнес сдавленно, почти шепотом, не обращая внимания на удивление жены и подталкивая рычащую Резеки обратно в дом.

Беспечно засовывая руку под камзол, юноша все же немного выпрямляется и ставит ноги вместе.

– Принес посылку.

– Для кого?