Что это за музыка?… Удивительно знакомая и близкая. В центре толпы мелькнул жёлтый кафтан и пёстрая лютня, которая была источником мелодии. На миг я даже забыла о дурном самочувствии, заслушавшись. Тем более что к мелодии добавилось пение:

– Сияла ты звездой, слепила ярким светом,

Душа была чиста, и так лазурен взор.

Ты следовала сердцу и чтила все запреты,

Но вынесла в итоге кровавый приговор.

Под каплями дождя тяжёлый выбор сделан,

И в чёрный пепел бури выжжена душа.

Пусть горькою ценой, но ты теперь прозрела –

Труднее всех тому, кто вынужден решать.

Пусть страшно сделать шаг во тьме новорождённой,

Обратного пути уже не отыскать.

Коварное наследство гнетёт, как мост сожжённый,

Который подожгла предательница-мать.

Желаешь управлять судьбой своею лично,

Но ходишь по чужому лезвию ножа –

Того, кто может вмиг приказом единичным

Укоротить тот срок, что будешь ты дышать.

Воздух дрожал вместе со струнами от каждой ноты, секунды покорно складывались в узор мелодии, ведомые магией Нарцины неизвестного менестреля.

– О лин де шер, прелестное создание! – бард увидел меня в толпе, и музыка прервалась. – Вы словно голубка среди вороньей стаи! Ваша чувственность и нежность делают меня совершенно влюблённым!

Поэт направился прямиком ко мне, пробираясь сквозь расступающуюся толпу. Моя охрана преградила ему путь, но я сама протянула руку, чтобы этот талантливый почитатель Нарцины мог приложиться к ней губами. Мотив вернул меня в видение, и я вспомнила Везулию, которая напевала его. Должно быть, она смотрела сквозь вечность на этого же барда. Возможно, даже видела меня прямо сейчас, как я видела её…

– Бард, – я проследила, как невысокая фигура в пёстром, шитом разноцветной вязью камзоле склоняется над моей ладонью, – твоя баллада кажется мне знакомой. О чём она?

– О Квертинде, конечно, моя госпожа! – с жаром воскликнул маг склонности Нарцины. – И о любви. О том, как она, подобно цветку, произрастает под тяжёлым гнётом войны, лишений и безумств. Но прямо сейчас я растерял всё своё вдохновение, совершенно околдованный вашим сиятельством. Мне хочется творить только о вас и для вас, о белоснежная муза величия и чистоты!

– Полагаете, я достойна музыкальной строфы? – голос мой сел, упал до шёпота от болезненной слабости и переживаний. Очень некстати, потому что сочинитель расценил это, как кокетливое заигрывание, и осыпал мою ладонь поцелуями.

– Вы достойны не просто строфы, а отдельной поэмы, – интимно и горячо прошептал менестрель, обжигая мою кожу дыханием. – Позвольте угостить вас…

Окончание фразы утонуло в изменённой реальности, погрязло в наступающей дурноте. Взор затуманился, и площадь поплыла перед глазами, превратилась в абстрактные куски размытой мозаики. Рука уличного музыканта оставалась опорой, связью с миром живых, которую мне не хотелось терять.

– Ты стоишь перед будущим Великим Консулом, бард, – один из стязателей легко оттолкнул его, лишая меня поддержки.

– Ээээ… Пожалуй, мне всё же стоит закончить уже начатую балладу, – спешно поклонился бард, едва не уронив свой берет, и попятился, переводя боязливый взгляд мне за спину. – Исключительно по этой причине спешу откланяться… Прошу простить, лин де шер… Ваше сиятельство будущий Великий Консул.

– О ком… – слова давались мне с трудом, буйство красок слилось в единую картину. – О ком эти строки?

Бард не ответил, развернулся и затерялся в толпе, нервно оглядываясь. Я попыталась его окликнуть, потому что сквозь нарастающую дурноту всё же пробивалось ощущение, что напуганный поэт уносил с собой важные, недостающие ответы. Я начала оседать от слабости и вскрикнула, потому что ноги мои взмыли в воздух. В один миг я оказалась на руках у Грэхама Аргана под дружное аханье толпы.

– Надеюсь, теперь вы не станете возражать, если я отнесу вас в Преторий? – уточнил он.

Я только слабо кивнула, прижимаясь к твёрдой груди и прячась за веткой орхидеи. Теперь я плыла сквозь площадь, словно лебедь через беспокойное море. Не только тело моё обрело опору, но и дух: в тёплых объятиях экзарха я балансировала на тонкой грани беспокойства и желания, и эта сладкая истома была самой живой эмоцией из всех, что мне доводилось испытывать. И я снова улыбалась.

***

Один из сопровождающих стязателей открыл перед нами дверь. Я крепко, до боли в костяшках вцепилась в алые лацканы плаща и из-под опущенных ресниц рассматривала экзарха. Грэхам Арган высокий, сильный и крепкий. Божественный скульптор, что поработал над его внешностью, использовал только грубые инструменты, оттого черты лица получились резкие, заострённые. Во власти этого выносливого мужчины изменять человеческие тела, превращать живые создания в восковые манекены. Его природа – уничтожать и ломать, но сейчас он спасал меня. Я прикрыла глаза, чтобы усилить ощущения объятия.

Если бы во мне была хоть капля гордости или самодовольства, я бы непременно возмутилась неподобающим поведением Верховного стязателя. Но мне слишком хотелось насладиться жизнью, самой волнующей и пикантной её частью.

– Ты такая хрупкая, – едва слышно прошептал у моего виска Грэхам Арган, бережно опуская меня в потёртое кожаное кресло. – Госпожа Ностра.

– Мне уже лучше, – я поблагодарила его сдержанной улыбкой. – Благодарю вас за заботу, экзарх Арган. Квертинд не забудет ваших заслуг.

– Квертинд… – он ухмыльнулся. – Впервые мои обязанности были такими приятными. Сегодня я вас украл у Квертинда.

– Вы флиртуете со мной, экзарх? – я попыталась выпрямиться в кресле.

И только сейчас заметила, что Грэхам принёс меня в свой кабинет – кабинет экзарха. Передо мной стоял массивный стол, обитый зелёным сукном и заваленный донесениями на служебных пергаментах. По одной из стен тянулись шкафы с книгами о военном искусстве, блестели тупыми остриями наградные клинки и шпаги. За спиной расположился целый букет штандартов и стягов – бордовых Иверийских и прочих, в цвет знамён знатных родов Квертинда. У высокой двустворчатой двери, положив руку на эфес клинка, стоял стязатель из моей недавней охраны. Он нарочно старался не смотреть в мою сторону, но я знала, что смущаю кровавого мага. Сам же хозяин кабинета отошёл к дальней стене, на которой висела картина с изображением страшного суда Толмунда.

– Ну, что вы, ваше сиятельство, – он рывком раздвинул плотные шторы, открыл окно, и в комнату ворвался солнечный луч, высвечивая пылинки. – Я просто выполняю свои прямые обязанности. Изначально ложа стязателей была создана не для расследования заговоров, а для охраны величайших королей прошлого. Иверийская династия мертва, но благополучие первых лиц Квертинда – приоритетная задача экзарха. Так что ничего личного, госпожа Ностра.

Грэхам подал мне стакан воды и впился жёстким, требовательным взглядом.

– Конечно, – подтвердила я. – Ничего личного.

Эти бессмысленные слова сушили горло, как пригоршни пепла, и только глаза кровавого мага, в каждом из которых давно состоялось крохотное затмение, говорили правду. В них был интерес и сокровенное желание. В них как будто зависло грозовое облако посреди лета, и я почувствовала запах свежей травы перед дождём… но этого, конечно же, не могло быть. Потому что каждый из нас жил в ледяном замке, где травы не было.

– Рондин, – обратился Грэхам к подчинённому, не отрываясь от меня. – Позови ко мне Жорхе Вилейна. Я приму его прямо сейчас.

– Мне проводить госпожу Ностру в кабинет к Великому Консулу? – спросил Рондин, переминаясь с ноги на ногу.

– Нет, госпожа Ностра будет присутствовать, – Грэхам даже не взглянул в сторону стязателя. – И ещё, Рондин. Тебе нужно принять назначение в Астрайт вместо Жорхе Вилейна. Завтра отправляешься на полуостров Змеи, в штаб по борьбе с Орденом Крона. Военный лагерь расположился под Каткитом, там необходимо руководство преданного стязателя.

Грэхам Арган отвернулся, и встрепенувшийся в груди восторг отскочил буйным вихрем от стен и закружил перед глазами пыльным ураганом. Я глотнула ещё воды, прогоняя наваждение.

Экзарх уверенно выбрал заверенный печатью свёрток и вручил стязателю. Тот принял приказ с коротким кивком, но помедлил, кидая на меня недоверчивые взгляды.

– Иди, Рондин, – указал на дверь Грэхам. – Пока это всё.

Стязатель постоял ещё немного, словно надеясь, что экзарх переменит своё решение, но потом поднял сплошной чёрный воротник и спрятал за ним лицо.

– Достойной дороги Толмунда, экзарх Арган, – попрощался Рондин, открывая дверь.

– Достойной, стязатель, – отозвался Грэхам.

Я скинула душную накидку и осталась в платье из тонких тканей. Гром браслетов сделался резким, сломал почти осязаемую напряженную тишину. Игра зарождающейся страсти влекла меня, хотелось отпить ещё – нет, не воды, а этого томительного волнения. Тем более сейчас, когда мы остались наедине. Но Грэхам подобрался, поправил перчатки, одёрнул алые лацканы.

– Жорхе Вилейн должен был стать экзархом вместо меня, – бесцветно сообщил мужчина, вглядываясь в узкую щель между приоткрытыми ставнями. – Но он отказался от этой должности. Не существует более преданного и деятельного человека в ложе. Он всегда был и остаётся примером для всех нас.

– Зачем вы оставили меня здесь? – немного обиженно, но быстро включилась я в разговоры о делах. – Я же вижу, как сильно досаждаю служителям ложи. Мне не нужно прибегать к своему дару, чтобы предсказать недовольство Жорхе Вилейна.

– У него будет более весомый повод для недовольства, – пояснил Грэхам. – А вам я хочу доказать свою преданность. Вверить секреты королевства, которыми вы могли бы погубить Квертинд… и меня лично. Хотите вы быть властительницей судеб или нет, должность Великого Консула потребует от вас изматывающей вовлечённости, невзирая на вашу мягкость и болезненность. Позвольте мне сопровождать вас на этом, как вы выразились, неисповедимом пути Квертинда, как я сопровождал вас сегодня на прогулке. Госпожа Ностра…

Медленно и напряжённо, как барс перед прыжком, Грэхам стянул свои перчатки и небрежно кинул их на стол, прямо поверх свёртков и служебных бумаг. А потом протянул мне руку с пугающими мутациями, дроблённую частыми молниями. Смертоносное магическое оружие главного палача Квертинда – ладонь, впитывавшая эфир прерванных жизней.

Я видела, что экзарх Арган сомневается. В том ли, что мне стоит открывать тайны, или в том, захочу ли я их узнать. Или… просто боится моей брезгливости.

– Грэхам, – я нарочно медлила, наслаждаясь его замешательством, – и кто же из нас теперь ищет союзников? Решили удивить меня губительным секретом? В таком случае вы имеете весьма смутное представление о прорицателях. Порой тайны даже ценнее крови. И если бы от чужих тайн моё тело мутировало так же, как ваше – от чужой крови, то на мне уже давно не осталось бы бледных просветов. Вы ведь не думаете, что будете отдавать приказы за моей спиной, а я буду лишь топать ножкой в такт?

– Я не пытаюсь вас удивить, Ванда, – оправдался Грэхам. – И не пытаюсь использовать. Только хочу доказать свою преданность и завоевать доверие. Возможно, у меня не очень хорошо получается, но вы ещё и препятствуете!

Он почти выплюнул последние слова, отдёрнул руку и нервно заметался по кабинету, рассерженный моим непониманием. Но у Квертинда был бы плохой экзарх, если бы он имел привычку быстро сдаваться. Грэхам в один миг оказался рядом и рывком развернул кресло.

– Послушайте, – мужчина опёрся ладонями о подлокотники, угрожающе нависнув надо мной. – Госпожа Ностра… Ванда. Я, как и все в Верховном Совете, понимаю ваше положение. Если завтра вы останетесь без покровителя, Квертинд уничтожит вас. А я предлагаю свою помощь, потому что… Толмунд! Да, потому что вы мне небезразличны!