– Мой дворик совсем опустел после начала войны, а я потратила целое состояние, чтобы укрепить дружбу народов. Смотри, – Маймуна прошелестела подошвами по плитам и протянула ко мне руки: – А ну, иди сюда, быстро!

От грубого приказа гневным пожаром в груди взметнулся протест, и я осталась на месте.

– Иди-иди, не пугайся, не стану я на тебя нападать, дочь Квертинда! Женщины Таххарии-хан хоть и злые, но не подлые.

Я сцепила руки за спиной и обернулась. Ренуарда у парапета не оказалось. Он уже по-хозяйски развалился на подушках под навесом и рассматривал меня из-под ресниц, будто что-то задумал. Я невинно хлопнула глазами, отвернулась и шагнула навстречу Маймуне. Но спиной чувствовала, как он смотрит. И, пожалуй, это было даже приятнее, чем чувство парения, о котором молодой Батор говорил днём. Я наслаждалась его вниманием, его желанием, его смущением. Его фантазиями, может быть.

Любопытство, как и говорил Демиург, действительно способно сгубить не одну благородную леди. Но он не добавил, что флирт и романтическая игра стоят в этом ряду на особом счету. То же любопытство, только иного рода: как далеко мы можем зайти? Насколько смелым ты можешь быть в этом чувственном соревновании? Решишься ли?

– Стой там! – приказала женщина, и я резко остановилась, опустив глаза.

Под подошвами темнела плита с изображением города. Надпись гласила: «Ирб». Чуть дальше, в полушаге, красовался «Мелироан».

– Тут Квертинд, – важно проговорила хозяйка. – Там, где ты стоишь, – Батор, юг, как и положено, – она махнула рукой. – Вон там, у оградки – север с их драконьей холодностью. Шпили и колокола Лангсорда – в центре, – продолжала указывать пальцем женщина. – А вся область за бордюром – Полуостров Змеи.

– Астрайт, – прочитала я самую большую надпись.

– Была там, благородная folihan?

– Никогда, – прошептала я.

– И не надо, – закатила глаза Маймуна. – Одни болота да Чёрный Консул. Батор лучше, точно тебе говорю, – она цокнула. – А вот послушай, что я скажу: на том берегу ручейка расположилась Таххария-хан. Перейдёшь мостик – Данужский лес – и тебя встретят жёлтые горы, дальше – Кахк с его крепостью предков, шатры старейшин на западе. Таххария-хан – великая страна, памятливая, щедрая. Только я туда не хожу теперь, доски моста прогнили. Никак руки не дойдут починить. Боюсь, не выдержит меня хлипкий путь в родной край.

Она снова рассмеялась, потряхивая пышной чёрной шевелюрой.

Я осторожно прошлась прямо по карте, выдолбленной в полу: города и горы выступали над поверхностью едва ли на высоту ладони, а реки и овраги, наоборот, утопали в камне. Даже Гриффорд тут был отмечен, и я уместилась на нем носочком одной ноги. Развела руки в стороны и, пошатнувшись, снова окинула взглядом карту Квертинда. Не знаю, насколько она была верна, но выглядела просто фантастически. Надо же, как здорово!

– А я ведь я наполовину таххарийка, – решила я завоевать этим заявлением расположение хозяйки.

– Так я и смотрю, ты похожа на меня, как дочь, – круглое лицо снова расплылось в радушной улыбке, у глаз собрались морщинки. – Вот так сразу и сказала: Сирена Эстель, ты хорошая женщина, таххарийская. Будь славна пред взором предков!

– И вы… будьте.

Под быстрыми шагами заскрипел гравий – это юные девушки, такие же смуглые и черноволосые, должно быть, настоящие дочери Маймуны, несли подносы, уставленные тарелками. Они тайком бросали взгляды на расслабленного Ренуарда, а когда приблизились – и вовсе захихикали, залились краской от его шутки и принялись расставлять угощения на низком столике.

Уходить не торопились.

– Тоже невесты, – нараспев протянула Маймуна.

И я вдруг… разозлилась.

Закусила губу, сдерживая ярость и дикое, стыдное желание напасть на ни в чём не повинных девушек, навредить им, прогнать. И даже не заметила, как ноги сами собой понесли меня к столу, как я юркнула под тень навеса и устроилась напротив моего Рени. Взяла его за руку и громко напомнила:

– Ренуард, ты собирался сделать мне предложение.

Он ответил долгим насмешливым взглядом. Кажется, даже шум океана затих в эту минуту.

Девушки тут же ретировались.

Привычная ухмылка искривила мои губы. Всё-таки хорошо иногда продемонстрировать власть и особое положение.

– Предлагаю поужинать, – ушёл от ответа польщённый Рени, но я не была против.

От запахов еды скрутило живот – я вдруг поняла, что безумно голодна. А еды было так много, что хватило бы на всех мелироанских дев и их служанок, а не только на нас двоих. Ароматное блюдо с крупными кусками мяса, сушёными фруктами и специями исходило паром в свете канделябра. Три вида лепёшек красовались румяными боками, и в середине каждой соблазнительно таяли кусочки масла. На деревянной доске громоздились куски сыра, финики, тёмный виноград и орехи. Запечённая рыба, утиные ножки с румяной корочкой, колбаски, маленькие пирожки на расписном глиняном блюде стояли вперемешку с соусами и подливками. И, конечно, здесь были рисовые шарики – особое южное лакомство простых жителей Батора.

Сглотнув слюну, я с жадностью проследила, как Ренуард наливает нам домашнего лимонада из клубники с лимоном. А затем – вина. Конечно, без баторского вина не обходился ни один ужин.

Я потёрла ладони, сделала глоток и уже хотела приступить к еде, но, осмотревшись, не нашла приборы. Среди всего этого горячего, ароматного, сочного и аппетитного не обнаружилось даже крохотной вилки. Правила сервировки были вопиюще нарушены. Лаптолина бы пришла в ледяную ярость.

– В Таххарии-хан едят руками, – заметил моё недоумение Ренуард.

И показал пример: разорвал пополам одну из лепешек и откусил. Другую половину протянул мне. Я растерялась.

– Таххариец кормит свою невесту в знак уважения и заботы, – пояснил молодой Батор. – А она принимает угощение покорно и смиренно, как и положено будущей жене. Это старые варварские обычаи, которые до сих пор соблюдаются, – он шутливо свёл брови и, сделав суровое лицо, приказал: – Ешь, женщина!

Я усмехнулась и приняла угощение, хищно вгрызлась в румяный бок под испытующим взглядом Ренуарда. Он остался доволен и сразу же принялся за мясо, на этот раз не предлагая мне часть своего ужина.

– Расскажешь что-нибудь, что не рассказывала никому? – спросил он, аккуратно поддевая кусок и отправляя в рот.

Я уже успела попробовать рыбу и рисовый шарик с начинкой.

– Например? – пожала я плечами, увлекшись едой.

От пряного вкуса хотелось мурчать: домашняя стряпня Маймуны была умопомрачительно вкусной. Сочной, немного острой, насыщенной. Какое разительное отличие от лёгких, крохотных закусок в Мелироанской академии!

– Например, о своих родителях, – как бы невзначай бросил Ренуард.

Я осторожно вытерла пальцы о холщовую салфетку. Прищурилась.

Наверное, в этот момент стоило бы смутиться. Или оскорбиться, разглядев ехидный намёк на мою дурную наследственность. Но я уже давно чувствовала себя удивительно независимой от фамилии Горст. Быть может, сыграла роль смена личности или я просто наконец поняла, что преступление Тезарии никаким образом со мной не связано. Даже если другие с этим не соглашались.

– Ты, наверное, слышал, что моя мать…

– Об отце, – перебил молодой Батор. – Расскажи о нём. Ты любила его?

Неожиданно. Слишком интимно и лично. Это не вписывалось в нашу чувственную игру и кокетливое соревнование.

Жизнь в Фарелби почти стёрлась из памяти, заменилась тяжёлыми потерями, новыми впечатлениями, пережитыми изменениями во мне самой и в Квертинде, но… да. Я любила отца.

– Пожалуй, – улыбнулась я воспоминаниям и уставилась перед собой. Глотнула вина. – Вряд ли нас можно было назвать самыми близкими людьми в мире, но он заботился обо мне. Посмеивался в усы от детских рассуждений и всегда прощал хулиганские выходки. Втайне даже гордился. Хоть и был несчастен без матери – он так и не смог этого скрыть. Кажется, только теперь я это понимаю. Но он научил меня ловить рыбу, охотиться и никогда не отчаиваться. Говорил, что человечность – величайшая из магий…

Я замолчала и задумалась, глядя на океан. Внизу, на площади, всё ещё играла музыка. Народ расходился. Вдоль берега бродили силуэты влюблённых пар, подсвеченных лунным сиянием. Прозрачный месяц плыл над ночной прохладой, отражаясь на морской глади. Огромный залив не шёл ни в какое сравнение с озером Фарелби, но здесь, возле воды, в далёком таххарийском дворике, я чувствовала себя как дома. Спокойно. Даже как-то… безмятежно.

– Должно быть, тебе очень одиноко, – Батор отправил в рот виноградину.

– Нет, – ответила я после короткого раздумья. – У меня есть моя банда. Подруги. Сёстры.

– Если ты говоришь о мелироанских девах, то призываю тебя поостеречься и не открывать перед ними душу. Они тоже своего рода чудовища. То, что с ними делает Лаптолина, – красиво и жутко одновременно. Нет, не спорь со мной! – он поднял ладонь. – Понимаю, что изнутри, из самой академии, тебе сложно это заметить. Лучше расскажи о своей банде.

Ренуард наелся и теперь свободно раскинулся среди вороха подушек.

Как он и попросил, я не стала спорить. Только улыбнулась, снова приложилась к бокалу, поболтала вино в нём. Перед глазами тут же встали картины из тех времён, когда Юна Горст не сидела на подушках в роскоши южной ночи, а топтала грязь Галиофских утёсов. Сколько всего я могла бы рассказать о банде изгоев! Но сейчас почему-то в мыслях возник самый дурацкий, нелепый и ничего не означающий вечер.

– Банда изгоев – мои близкие друзья. Монтгомери Лоза, Куиджи Лампадарио и… Нед Комдор. Энедин, – я запнулась, пару раз хлопнула глазами, но решила не рассказывать о том, что Аспид погиб. Не хотелось портить вечер грустными историями. – Ты ведь должен знать Куиджи Лампадарио! – неожиданно осенило меня. – Он тоже сын консула!

Ренуард согласно кивнул, но ничего не сказал. Тогда я подалась вперёд и понизила голос:

– Однажды моя банда весь выходной провела в храме рудвиков. – Он вопросительно приподнял бровь, но я не стала пояснять, а продолжила: – Нед принёс целую бочку полыньего шторма и поставил условие, что это станет нашим обедом и ужином. Полыний шторм – это, знаешь, – я улыбнулась воспоминаниям, – национальный напиток северян. Просто жидкое пламя! От него голову сносит только так.

– И они в самом деле не пили ничего, кроме алкоголя? – молодой Батор внимательно проследил, как я делаю глоток вина.

– Даже не ели ничего, кроме буханки чёрствого хлеба. Одной на всех. Куиджи, помню, вырубился на клавесине…

– И тебе пришлось приводить всех в чувства? – развеселился Ренуард.

– Я вырубилась второй, – усмехнулась я. – Ничего не помню.

– То есть ты закрылась с тремя мужчинами и напилась? – он искренне удивился, даже как-то… напрягся.

– Эй! – весело возмутилась я. – Это совсем не то, что ты думаешь! Банда изгоев – мои друзья. Такие же бойцы, как и я!

– Сейчас ты не похожа на бойца, – резонно заметил Батор.

– Да, – я рассеянно нашарила миинх в волосах – единственное напоминание об убийце Юне Горст. И вдруг поняла, что совсем не расстроилась этому факту. – Да, пожалуй, не похожа.

– Главное, не рассказывай это Првленской, – взмахнул руками мой собеседник. – Уж поверь, она непременно увидит в этом угрозу своей идеальной священной обители благородства.

Он тоже глотнул вина. Поставил бокал и покрутил его, посмотрел на океан.

– Странно, что ты так не любишь Лаптолину, – заметила я.

На свет прилетели мошки, и я махнула ладонью, отгоняя их.

– Почему? – перевёл на меня заинтересованный взгляд Ренуард.

– Она учит нас оболванивать мужчин им же во благо. А ты похож на болвана.

Я очаровательно улыбнулась. Ренуард не засмеялся.

– Юна, – он облокотился о стол, сцепил руки в замок. – Ты в самом деле назвала меня болваном?