В важности третьего пункта мы ещё убедимся позже. Нико посчастливилось унаследовать лучшие черты от высокого, мускулистого отца-табачника и белокурой матери, бесплатно работавшей в местном театре в надежде однажды подняться на сцену. Я не отвечаю за физический облик, но, будьте уверены, с каким бы лицом вы ни родились, Правда преобразит его.

У меня особые черты.

И эти черты читались в лице Нико, таком симпатичном, что незнакомцы даже останавливались, чтобы полюбоваться. «Какой красивый ребёнок», – говорили они, прикасаясь к его щекам или подбородку. И иногда добавляли: «Он не похож на еврея». Во времена войны это тоже окажется важным обстоятельством.

Но что больше всего привлекало в Нико помимо волнистых светлых волос, сияющих голубых глаз и пухлых губ, растягивающихся в улыбку поверх безупречно белых зубов, – это его чистое сердце. В нём не было ни грамма лукавства.

Он был мальчиком, которому верили.

Со временем соседи и знакомые стали звать его Хиони – от греческого слова «снег», – настолько он казался незапятнанным земной лживостью. Как я могла не обратить внимание на это создание? В мире, полном лжи, честность сверкает, как драгоценный камень, отражающий солнечный свет.

Остальные действующие лица

Для того, чтобы в подробностях рассказать вам историю Нико, мне нужно упомянуть ещё трёх людей, которые постоянно будут появляться в его необычной жизни.

Первый человек – его брат Себастьян, с которым вы уже познакомились в поезде. Темноволосый, серьёзный парень старше Нико на три года в семье старался быть хорошим сыном, скрывая свою зависть старшего брата к разнеженному младшему ребёнку.

– Почему мы идём спать сейчас? – жаловался Себастьян.

Перевод: Почему Нико позволено ложиться так же поздно, как и мне?

– Почему я должен доедать этот суп?

Перевод: Почему Нико не заставляют доедать его порцию?

Старший брат был костлявым, младший – статным, старший был стеснительным, младший – раскрепощённым. Часто, когда Нико развлекал домашних пародиями, Себастьян сидел, ссутулившись, у окна с книгой на коленях и хмурился.

Был ли Себастьян таким же честным, как Нико? К сожалению, нет. Он лгал о повседневных вещах: о том, почистил ли зубы, брал ли мелочь из папиного комода, не витал ли в облаках на богослужении в синагоге, а потом, по достижении подросткового возраста, и о причинах, по которым он стал так долго принимать душ.

И всё же старший мальчик был крепко привязан к своей семье – к матери Танне, к отцу Льву, к бабушке Еве и дедушке Лазарю, к маленьким сёстрам-близняшкам Элизабет и Анне и, да, пусть он и не хотел этого признавать, даже к младшему брату Нико, который становился его соперником в гонках по рынку оливкового масла или в плавании на пляжах в восточной части города.

Но самую большую преданность Себастьян испытывал к девочке по имени Фанни.

Фанни – третий человек в истории о маленьком лжеце. До той поездки на поезде, навсегда изменившей её жизнь, Фанни была стеснительной двенадцатилетней девочкой, стоявшей на пороге отрочества, женские черты уже начинали расцветать, у неё были сияющие глаза оливкового цвета, пышные губы, скромная улыбка, худая, едва обретшая первые изгибы фигура. Пышные кудрявые волосы цвета вороного крыла спускались на узкие плечи.

Отец Фанни, вдовец по имени Шимон Намиас, владел аптекой на улице Эгнатия, и Фанни, единственный ребёнок в семье, помогала отцу расставлять товары на полках. Себастьян частенько наведывался в аптеку под предлогом покупки чего-нибудь для своей матери, но втайне надеялся улучить момент наедине с Фанни. Хотя они были знакомы всю жизнь и вместе играли в детстве, в последние месяцы всё изменилось. У Себастьяна урчало в животе каждый раз, когда он ловил её взгляд. И начинали потеть ладони.

К несчастью, Фанни не разделяла его чувств. Когда она была помладше, то училась в одном классе с Нико и сидела прямо за ним. На следующий день после своего двенадцатилетия Фанни надела подаренное отцом новое платье, и Нико, из своей обыденной честности, улыбнулся ей и сказал: «Хорошо выглядишь сегодня, Фанни».

С того момента её сердце принадлежало лишь ему.

Как я говорила, у меня особые черты.

Но продолжу свой рассказ. Чтобы познакомиться с последним из действующих лиц, давайте вернёмся в тот поезд, который нёсся из Салоников на север через Центральную Европу летом 1943 года. Сегодня многие не знают, что, намереваясь завоевать весь континент, нацисты вторглись в Грецию и захватили эту жаркую страну. Или что до войны Салоники были единственным европейским городом, где бо́льшую часть населения составляли евреи, из-за чего город моментально стал мишенью для нацистов и их Schutzstaffel, «отрядов охраны», – СС. Там они сделали то же, что делали в Польше, Венгрии, Франции и других странах: собрали еврейских граждан и отправили их на убой.

Пунктом назначения, куда направлялся тот поезд из Салоников, был лагерь смерти под названием Аушвиц-Биркенау. Крупный мужчина был прав. Но чем это могло помочь?

– СТОЯТЬ! – повторял немецкий офицер, проталкиваясь через пассажиров к окну. Он был приземистым, с толстыми губами и острыми чертами лица, словно кожи едва хватило на то, чтобы обтянуть его выступающие подбородок и скулы. Офицер указал пистолетом на лежащую на полу решётку.

– Чьих рук дело? – спросил он.

Головы опустились. Все молчали. Немец поднял решётку и осмотрел острые края, потом перевёл взгляд и вгляделся в лицо бородатого мужчины, того, что сказал Фанни «быть хорошим человеком» и «рассказать миру о том, что здесь случилось».

– Это были вы, сэр? – прошипел немец.

Прежде чем тот успел ответить, офицер с размаху ударил его решёткой по лицу, ободрав нос и щёки. Бородатый мужчина вскрикнул от боли.

– Спрашиваю ещё раз. Это ты сделал?

– Это не он! – закричала женщина.

Немец проследил за её взглядом, направленным на здоровяка, который тихо стоял рядом с дырой в стене вагона.

– Благодарю, – произнес немецкий офицер, направил пистолет и выстрелил мужчине в голову.

Кровь брызнула на стену вагона, здоровяк рухнул на пол. Эхо от выстрела заставило пассажиров замереть на месте. Правда заключалась в том (и я точно знаю, о чём говорю), что в вагоне было достаточно людей, чтобы наброситься на убийцу и повалить его. Но в тот момент они не видели меня. Они видели лишь то, в чём хотел их убедить немец. Что не они, а он распоряжается их судьбами.

– Хотите вылезти через окно? – громко сказал он. – Отлично. Я отпущу одного из вас. Кого бы выбрать?

Повертел головой, разглядывая измождённые лица толпы. Его взгляд остановился на молодой женщине, прижимающей к груди ребёнка.

– Ты. Иди.

Взгляд женщины метнулся к решётке и обратно. Она подступила к отверстию в стене.

– Стой. Сначала отдай мне ребёнка.

Молодая мать замерла. Крепче прижала к себе младенца.

– Ты слышала, что я сказал?

Он направил пистолет прямо ей в лицо и другой рукой схватил ребёнка.

– Теперь ты свободна. Быстро. Лезь в окно.

– Нет, нет, пожалуйста, пожалуйста, – забормотала мать. – Я не хочу лезть, я не хочу…

– Я даю тебе шанс убежать. Разве вы не для этого выломали решётку?

– Пожалуйста, нет, пожалуйста, прошу, мой малыш, мой малыш.

Женщина рухнула на пол, к ногам заключённых.

Офицер покачал головой.

– И что не так с вами, евреями? То хотите чего-то, то уже не хотите.

Он вздохнул.

– Что ж. Я сказал, что отпущу одного из вас. Я сдержу слово.

Он подошёл к окну и быстрым движением руки бросил младенца в дыру. Мать взвыла, пленники затряслись, и только Себастьян посмотрел в глаза офицеру, смотрел достаточно долго, чтобы тот улыбнулся.

Его звали Удо Граф.

И он четвёртое действующее лицо в этой истории.

Притча

Когда Бог захотел создать человека, он собрал всех высших ангелов, чтобы обсудить с ними разумность этой идеи. Стоит ли это делать? Да или нет?

Ангел милосердия молвил: «Да, пусть будет создан человек, ведь будет он совершать милосердные поступки».

Ангел справедливости молвил: «Да, пусть будет создан человек, ведь будет он поступать справедливо».

Лишь ангел правды воспротивился: «Нет, пусть не будет создан человек, ведь будет он притворствовать и лгать».

Как же поступил Господь? Он обдумал всё, что было сказано. А потом изгнал Правду из рая и низверг её в глубины земли.

* * *

Как иногда говорят ваши молодые люди: обидно.

Эта история правдива. А иначе была бы я сейчас здесь и говорила бы с вами?

Но ошиблась ли я, когда предупредила Господа о том, что человек будет лжив? Очевидно, нет. Люди постоянно лгут, особенно своему Создателю.

И всё же вокруг причин моего изгнания из рая не угасают споры. Одни полагают, что я была погребена в земле для того, чтобы восстать, когда человечество взрастит в себе лучшие свои качества. Другие говорят, что я была спрятана нарочно, поскольку вам никогда не дотянуться до моей добродетели.

У меня тоже есть одно предположение. Я верю, что была брошена на землю, чтобы разбиться на миллиарды частиц, каждая из которых найдёт свой путь к человеческому сердцу.

И в нём я расцветаю.

Или умираю.

Три события

Но хватит об этом. Вернёмся к нашей истории. Жизнь наших четырёх главных героев быстро менялась в беспокойные 1930-е и 1940-е годы, когда война закипала, бурлила и в конце концов разливалась повсюду.

Позвольте рассказать вам о трёх значимых событиях того времени.

Вы сами всё поймёте.

Мы в 1938 году

Праздничный вечер на улице Венизелу в Салониках. В набитом людьми кафе проходит «коронация». В иудейской вере эта традиция знаменует день, когда родители празднуют свадьбу своего самого младшего ребёнка. По двум длинным столам передают еду: рыбу, мясо, тарелки с сырами и перцами. В воздухе висят облака сигаретного дыма. Небольшая группа музыкантов играют на гитарах и на греческих бузуки.

Танцы энергичны и жарки. Невесту зовут Биби, а её счастливых отца и мать – Лазарь и Ева Криспис, это дедушка и бабушка Нико, прожившие столько лет вместе, что их волосы одновременно окрашиваются проседью. Родителей невесты подняли на деревянных стульях и в танце кружат по помещению. Ева цепляется за спинку стула в страхе упасть. Но Лазарь наслаждается моментом. Он показывает жестами «вверх, вверх, вверх».

Маленькому Нико семь лет. Он притопывает в такт музыке.

– Выше, деда! – кричит он. – Давай выше!

Позже семья усаживается за стол и нарезает пахлаву и политый сиропом торт с грецкими орехами. Пьют чёрный кофе, курят сигареты и беседуют на разных языках: греческом, иврите или сефардском – еврейско-испанском языке, распространённом в местной общине. Дети уже доели десерт, и теперь несколько ребятишек играют в центре зала.

– Ох, как я устала, – говорит Биби, садясь за стол.

Биби пошла к алтарю последней из трёх детей в семье Лазаря и Евы. Разгорячённая от бесконечных танцев, она вытирает пот со лба.

– Почему ты была с той штукой на лице? – спрашивает Нико.

– Это называется фата, – встревает дедушка, – а надела она её, потому что её мама надевала такую, и мама её мамы надевала, и все остальные женщины в роду издавна делали так же. Если мы сегодня делаем то, что делали до нас тысячи лет назад, что это о нас говорит, Нико?

– Что мы старые? – говорит мальчик.

Все смеются.

– Что мы поддерживаем связь с предками, – отвечает Лазарь. – Благодаря традициям человек узнаёт, кто он.

– Я знаю, кто я! – заявляет мальчик, тыкая большими пальцами себе в грудь. – Я Нико!

– Ты еврей, – говорит дедушка.

– И грек.

– В первую очередь ты еврей.

Биби накрывает ладонью руку своего новоиспечённого мужа Тедроса.

– Ты счастлив? – спрашивает она.

– Счастлив.