Мать Андрея

Тренер в олимпийке, трениках и тапочках. На шее секундомер. Мать сидит с тренером на скамейке у кромки бассейна, в котором плавает Андрей. Она разговаривает с тренером. Тот то и дело вскакивает и дает команды Андрею, то и дело смотрит на секундомер, который висит у него на шее, будто счет в его жизни уже пошел на секунды.

– Сейчас восемь по двадцать пять вольным, с полной отдачей. Сам, без секундомера.

– Ногами помогай. Пусть болтаются, но не бросай их. Держи на плаву. Как только ты их бросаешь, они начинают тонуть.

Снова сел на скамейку рядом с матерью тренер.

– Как же он поможет ногами? Они же у него не работают, – снимает мать очки и смотрит на тренера.

Тренер с укоризной посмотрел на мать.

– А мы тут чем с вами уже семь лет занимаемся, Маргарита Павловна? Заставляем. Заставляем их работать.

Он расслабленно разводит руками.

– Не устаю повторять вам спасибо, Фаниль. Мы с отцом думали, он вообще будет все время в кресле сидеть, а вы из него чемпиона сделали, – теребит в руках очки мать.

– Да не за что. Еще есть куда расти. Весной будут сборы в Новогорске, хочу, чтобы он на Олимпиаду отобрался, – смотрит то на Андрея, то на секундомер тренер, он засекает время, за которое Андрей проплывает каждые двадцать пять метров.

– Прямо на Олимпиаду? – снова надевает очки мать.

– Ну конечно. Для этого правда надо поработать, помните, как в самом начале? – улыбнулся тренер. Он снова встал со скамейки, чтобы дать указания ученику: – Помогай ногами, тазом помогай! И гребок до конца. Не можешь, а ты смоги. Туловищем! Чтобы скольжение было.

– В начале, – задумчиво произнесла мать. Очки ее запотели, она снимает их начинает протирать платком. – Вначале он ничего не замечал, конечно, катался на коляске, как и все ровесники; не замечал, что что-то с ним не так. Но в один прекрасный день заметил, что все, оказывается, давно пошли, а он до сих пор в коляске. Спросил отца. Он, потупив взгляд, соврал, что его время еще не пришло. Потом обратился ко мне. А что я могла ему сказать? Успокоила, что все хорошо. Помню потом поход к врачу: мы частенько ходили в клинику на всякие процедуры, но этот прием мне запомнился особенно, когда доктор спросил, есть ли у Андрея друзья? «Нет», – ответил ему Андрей. У него действительно не было друзей, ну, знаете, я про настоящих из детства.

Врач грустно улыбнулся:

– Без друга тебе будет трудно.

– Где мне его взять?

– Ну если друга нет, то надо его придумать.

Прогресса особого от лечения не было, врач посоветовал нам плавание.

Она протерла очки и надела их.

– Ну да, без очков вам лучше, – кивнул головой в ответ тренер, поглядывая на секундомер, висящий у него на шее.

– Это единственный вид спорта, где мышцы ног могут включиться, сказал доктор, – снова сняла очки мать и убрала в сумочку. – Так вот, к чему я! Плавание оказалось для него тем самым другом, с которым мы стали не разлей вода. Ну и вы, конечно, дорогой наш Фаниль, – взяла она его руку.

– Помните, как мы привели его в бассейн? Как вы взялись за его воспитание?

– Конечно, помню. Сразу было видно, что парень с характером, всегда пытался все сам сделать. Этим он мне и понравился, – пожал он руку матери.

– Даже не знаю, откуда это у него. Как сейчас помню, сначала три раза в неделю, потом каждый день. И что-то в нем включилось именно в воде, заработало, ушла обидчивость и недовольство судьбой, – забрала свою руку мать.

– Все смыло водой, – усмехнулся Фаниль. Он снова встал, чтобы посмотреть на Андрея.

– И главное, он прямо сразу и поплыл, будто вода его родная стихия, а на земле сплошное наказание, – поднялась вслед за ним мать и подошла к бортику.

– Это за счет того, что руки были сильными. Но с ногами беда, ноги хоть и повиновались телу, но висели сзади балластом. Теперь мы боремся с этим якорем, – поздоровался за руку с другим тренером, который прошел мимо, Фаниль.

– Потом он сам шутил, что плавать у него получается все же быстрее, чем ходить, и гораздо гармоничнее. И речь у него сразу наладилась. Это была песня, по сравнению с той заикающейся мучительной речью, – теребила теперь платок мать.

– Просто родители были настырны, – улыбнулся и посмотрел на мать тренер.

– И еще одержимее оказался тренер. Разве могла я только представить, что скоро мой сын будет плавать за сборную страны в Параолимпийских соревнованиях и разговаривать не хуже дикторов телевидения, – поправила волосы мать.

– Никто не мог, – снова взял в руку секундомер тренер

– Вообще-то я не за этим сегодня пришла, Фаниль Кираевич, все не знала с чего начать. Так вот мы долго стояли на квоту, и вот наконец-то выпал шанс сделать сложную операцию, чтобы Андрей смог ходить, – взяла под локоть тренера мать.

– Операцию? – оглянулся на нее тренер.

– Да, помните, вы сами нам об этом говорили в когда-то, что такие операции делают, – смотрела она на него.

– Да, но там же большие риски, – двинулся обратно к скамейке тренер.

– Риск есть, но зато и шансы тоже неплохие. Правда, Андрей против, – последовала за ним мать.

Анна задумалась и вспомнила разговор с доктором:

«Шансы пятьдесят на пятьдесят, либо будет ходить, либо всю жизнь лежать. Я не могу настаивать, я не могу советовать. Вам решать.

– Ни за что, – сказал уверенно Андрей».

– А я думаю, что он такой задумчивый в последнее время, думал влюбился, – присел на скамейку тренер.

– Не без этого. У него есть девушка. Есть – это громко сказано, но они встречаются.

– Да бог с ней, с девушкой. Но тогда же прощай Олимпиада, прощай сборная. Конец карьере, – откинул на стенку бассейна голову тренер и закрыл глаза.

– Мне кажется, это Андрея и останавливает. Он даже не знает, как вам это сказать, – теребила платок мать.

– Маму прислал. Ну, герой, – открыл он глаза.

– Просто он вас безумно уважает.

– Дважды герой. Я даже не знаю, что вам сказать, Маргарита Павловна, – скрестил пальцы рук тренер. Потом встал и подошел к бортику бассейна. Давай теперь четыре по двадцать пять на спине в полсилы. И включай ноги. А последний четвертак давай во всю силу. Не сачкуй, – крикнул он Андрею.

Тренер уткнулся в секундомер, надеясь остановить время. Маргарита Павловна застыла в трепетном ожидании.

– Я не знаю, пока я категорически против. С одной стороны, я, конечно же, хочу, чтобы Андрей пошел, но с другой… бассейн, – громко кричал тренер. Потом махнул рукой на бассейн, пошел по бортику и намеренно упал с бортика в воду. Ему необходимо было охладить накрывшее его чувство. Маргарита Павловна ахнула. Ей тоже вдруг захотелось прыгнуть, но она вспомнила про очки, которые она может потерять. Однажды она уже так утопила очки в море. Она провела рукой по голове, очков не было, они лежали в сумочке, но прыгать уже расхотелось.

Анна в квартире Андрея

– Тебе не тяжело? – Анна сидела на коленях Андрея в его инвалидном кресле. Они целовались.

– Очень, – улыбнулся он сквозь поцелуй.

– Мне тоже. Я сказала матери, что пошла на зачет.

– У тебя сегодня зачет? – прервал поцелуй Андрей.

– Да, но у меня автомат, – откинула голову и закрыла глаза Анна.

– А что, мать не отпускает? – посмотрел на нее Андрей

– Бдит, – открыла она глаза. – Знал бы ты, как она мне надоела со своей любовью. Душит меня эта ее любовь.

– Мамы они такие. Моя меня так пасла. Как я овцой не стал, не понимаю, – приобнял ее Андрей.

– У тебя была уважительная причина, поэтому ты меня не понимаешь. Я давно уже хочу сбежать из этого дома, подальше, на край света, – встала с колен Андрея Анна. Взяла сумку, достала из нее персик. – Хочешь?

– Нет, сама ешь.

Анна идет дальше по комнате.

– А вот отца я, кажется, разочаровал.

– А чем ты мог его разочаровать? – спросила Анна, разглядывая фото на стене.

– Мне так и не удалось встать и пойти. Сколько раз я пытался встать и пойти, но все время падал. Я никак не мог найти той опоры, что помогла бы сделать мне шаг. Прямо как сейчас, – развернулся он на своем кресле и посмотрел на Анну.

– Тебе надо стать более решительным.

Она зависла у стены и разглядывала на стене фото молодоженов.

– Родители?

– Да.

– Красивые.

– Пойдешь за меня?

– Я-то пойду, а ты? Пойдешь? – посмотрела она на его ноги. – Да, я жестокая. Ну, извини. Хочешь персик?

– Ты про себя? Я очень хочу.

– Видишь, чувство юмора у нас совпадает, а это немало. Но персики любят решительных? – понюхала и положила на стол персик Анна.

– Они знают, чего хотят? – посмотрел на фрукт Андрей.

– Они знают, чего хочу я.

– Сплошные ребусы.

– Я понимаю, ты сыт, тебе надоели мои причитания. Но знал бы ты, как мне тяжело. Одно и то же изо дня в день. Одна и та же мать. Недовольная и подозрительная. Следит за каждым шагом. Куда делась ее доброта, а может, она никогда и не была доброй, а только прикидывалась. Прикидывалась матерью.

– Я своей благодарен, конечно. Я бы никому не пожелал такое пережить, – двинул кресло за ней Андрей.

– Тебе хорошо, за тебя есть кому переживать. Это я вынуждена одна все время бороться за какое-то мифическое будущее. А я, может, сейчас хочу жить, а не завтра. Сейчас, понимаешь меня, Андрей? – открыла окно Анна. Порыв ветра начал играть с занавеской. – Я же абсолютно нормальная, совершенно несовершенная, которая не хочет, чтобы ею восхищались на каждом углу. Ведь не в этом настоящая красота.

– А в чем?

– Я все время, когда стою перед зеркалом понимаю, что красота – это не стильная прическа, не прокачанный зад и яркий маникюр. Красота – это нечто более грандиозное и космическое. Это радость от долгожданного звонка, это улыбка, которая вдруг вспыхнула сразу после слез. Красота – это стареющая мама, которую ты обнимаешь так же нежно, как она тебя в детстве, это морщинки в уголках глаз от яркого солнца, и не важно, на кого ты смотришь, на солнце, на зеркало или на своего человека, это море внутри, которое переживает то штиль, то шторм, это ветер, который играет с прядью твоих волос, призывая никогда не забывать о свободе, это шрам на ноге, еще из детства, в котором ты любила кататься, на роликах, на велосипеде, на горке. Красота – это припухшее от любовной бессонницы лицо, это утренний, не тронутый косметикой взгляд, это алые губы влюбленности, потерявшие всякий стыд от такого количества поцелуев, это тушь, которая потекла под струями душа, унося с собой все черные полосы, красота – это слово, по которому ты скучала, это комплимент случайного незнакомца, это смешная шутка, это смех, такой же звонкий и искренний, как в детстве. Красота – это краски внутри, которые рисуют картину снаружи. Красота – это ты, не надо бояться себя.

Он не слушал Анну, он думал о своем. Лист бумаги, сорванный ветром, возвращает его в настоящее, он поймал лист бумаги, который снесло сквозняком со стола.

– Ты меня совсем не слышишь.

– Слышу, конечно, слышу.

– И что ты скажешь?

– Я и не боюсь, а вот мама всегда боялась за меня больше, чем я, – улыбнулся грустно Андрей. – Все эти успехи я переживал вместе с матерью, потому что отец, вскоре после начала моих занятий в бассейне, уехал. Ни много ни мало – в Антарктиду на полтора года. Так и мотался потом: полтора года здесь, полтора – там. Без отца было, конечно, как без опоры – все равно что ходить без палки, но я понимал, что работа есть работа. Мне только не нравилась его борода, которую носил каждый уважающий себя полярник, а отец себя уважал, это было понятно из его писем.

– Это он? – взяла со стола рамку с фото Анна.

– Да, – убрал лист бумаги на стол Андрей.

– Симпатичный. А он тебе до сих пор пишет?

– Ну да. Прямо из Антарктиды, – взял со стола конверт Андрей.

– С ума сойти. Вот я никогда не получала настоящих писем, – поставила рамку обратно Анна.

– Я тебе напишу? – показал ей конверт Андрей.

– Из Антарктиды? – взяла она конверт.

– Нет, из Москвы.

– На соревнования едешь? – стала рассматривать марку, понюхала конверт, потом положила конверт на стол.