Я решила сосредоточиться на этих мейнстримных представлениях потому, что хочу понять, откуда берутся предрассудки насчет женской попы, и внятно проговорить все эти вещи. Белые, мужчины и гетеросексуалы традиционно имели большое влияние на науку, политику, медиа и культуру, поэтому они могли изобретать и навязывать другим представления о норме и девиации, о том, что нормально, а что маргинально. Присмотревшись внимательнее к тому, как власть имущие конструируют эти значения, я надеюсь пролить свет на причину, по которой женщины испытывают так много – и таких противоречивых – чувств по отношению к собственной попе. Я хочу разобраться, почему женская попа стала значить так много, хотя вполне могла бы не значить ничего.

В ходе исследования я постоянно обнаруживала, что разговор о попе почти всегда является одновременно и разговором о расовой проблематике. С первых дней колониального освоения Африки европейские путешественники и ученые стали пользоваться различными псевдонаучными теориями об африканках с большими попами, чтобы выстроить расовые иерархии и стереотипы (я имею в виду прежде всего устойчивый миф о гиперсексуальности черных женщин). Этот набор идей широко распространился после смерти Саарти Баартман в начале XIX столетия. И «черная женственность», и «белая женственность» – это концепции, основанные на расовых стереотипах, которые были созданы учеными XVIII–XIX вв., и эти концепции оказывают влияние не только на черных и белых женщин, но и на женщин всех рас. Именно поэтому моя книга так часто оказывается исследованием в первую очередь расовых проблем.

Разумеется, мои знания о культурных смыслах попы в неевропейских обществах или у народов прошлого взяты из научных сообщений и исследований, а не почерпнуты из личного опыта. Мой опыт переживания своего тела специфичен, и стыд, который я испытывала из-за своей попы, обусловлен конкретным культурным и социальным контекстом, в котором я росла. Этот контекст вовсе не универсален. Многие люди, с которыми я беседовала, собирая материал для этой книги, любят свои попы и росли с совсем другими представлениями о том, как выглядит идеальное тело. На страницах своей работы я стараюсь предоставить слово тем, кто может рассказать об опыте переживания тела, отличном от моего собственного. В основном я проводила интервью с женщинами и небинарными людьми разного происхождения. Однако в итоге это личная книга. К ее созданию меня подтолкнул поиск ответов на те связанные с попой вопросы, которые интересуют меня больше всего: вопросы гендера, расы, власти, физической формы, моды и науки. Моя книга не энциклопедия поп, она не претендует на всеохватность. Это не последнее слово по данной теме – существует множество увлекательных областей исследований попы, которые здесь не затронуты. Надеюсь, что я, не только исследовав исторический контекст, но и открыто рассказав о своем личном опыте и чувствах, смогу непредвзято взглянуть на собственное тело и помочь другим увидеть, что неназываемое и невысказанное обладает огромной властью. В этом смысле моя книга, помимо всего прочего, еще и политический проект – она является попыткой выявить и исследовать не всегда очевидные рычаги власти.

___________

«Лично я не считаю свою попу привлекательной. Меня смущает, что она такая большая, – сказала мне белая женщина лет тридцати пяти. – Боюсь представить себе, что в моей жизни появится человек, который будет знать, как она на самом деле выглядит. Но мужчины часто давали понять, что им моя попа нравится. С юных лет я знала, что она привлекает самых разных парней. Не всех; худые белые мужчины к ней равнодушны»^{2}.

«Если бы я была белой, я бы, вероятно, думала, что у меня классная попа, – говорит темнокожая женщина за пятьдесят с узкими бедрами. – Но попа, как и многие другие мои черты, делает меня словно бы ненастоящей в расовом cмысле. Когда я это говорю, люди напрягаются; им кажется, что это проявление ненависти к себе. Но я имею в виду лишь то, что меня с детства считали недостаточно черной».

Еще одна тридцатилетняя белая женщина описывает свое представление об идеальном теле так: «Андрогинное, насколько возможно, но все-таки женское – с маленькой грудью и узкими бедрами. Дженни Шимицу^[6]». Но привлекают ее женщины с пышной попой: «У моей первой подруги была большая попа. Красивая, есть за что подержаться. Полная противоположность моей. Невозможно устоять!» С недавних пор эта женщина начала сомневаться в своем идеале женского тела: «Я стала задумываться о том, не является ли мой идеал выражением внутренней мизогинии. Почему он настолько близок к сексистским нарративам?»

Американка китайского происхождения лет двадцати с небольшим характеризует свою попу как «выделяющуюся» на ее «плоском, как доска», теле. Но она же говорит мне: «Я всегда удивляюсь, когда мою задницу оценивают как сексуальный объект. Наверное, я боюсь, что меня считают привлекательной из-за полудетской фигуры. Мне интересно, не является ли влечение ко мне некой разновидностью педофилии, [если] любое проявление эротического интереса к моей персоне обусловлено сексуальной привлекательностью образа школьницы». Девушка никогда не делилась этими мыслями с партнером, но они всегда сопровождают ее.

В ходе исследования я снова и снова поражалась тому, сколько разнообразных значений может приписываться попе. И тем не менее часть женщин, которых я интервьюировала, рассказали похожие истории о своем пути к пониманию собственного тела. Одних матери, бабушки и тетушки учили скрывать его. Других, наоборот, радоваться своим округлостям. Кэтколлинг и дразнилки в средней школе указывали девочкам на их место в мире. Почти у каждой женщины, независимо от размера и формы ее попы, был наготове печальный рассказ из примерочной – рассказ о чувстве невозможности подобрать себе подходящие брюки.

Обычно попа побуждает нас отвернуться, краснея от стыда, похихикать и закатить глаза. Начав писать эту книгу, я задалась вопросом: что будет, если я, напротив, обращу на попу все свое внимание, если я исследую ее прошлое и задам специалистам и энтузиастам всех мастей – ученым, драг-квинам, инструкторам по танцам, историкам и архивистам – серьезные вопросы о том, что такое попа и что она означает. По ходу этого исследования я сталкивалась с историями гнева, угнетения, страсти и радости. И обнаружила, что наши тела всегда заключают в себе память о прошлом.

Происхождение

Мышцы

Если бы вы оказались в Кении у засушливых берегов озера Туркана 1,9 млн лет назад, вы могли бы встретить первого известного нам гоминида, обладавшего попой^{3}. Это существо было больше похоже на современного человека, чем на обезьяну^{4}. Нос у него выдавался на лице и представлял собой хрящевой выступ, а не просто две дырки в голове. Лицо было плоским, с костистым надглазничным валиком и покатым лбом, глаза смотрели прямо. Гоминид умел ходить и бегать на двух ногах. И от тазовых костей к обоим бедрам у него тянулись выступающие ягодичные мышцы – плоть, образующая основу круглого, сильного зада.

Местность, в которой обитал этот гоминид, очень напоминала современную африканскую саванну с редкими деревьями и открытыми травянистыми равнинами^{5}. Она относительно недавно сменила пышные, густые джунгли, где миллионы лет жили предки гоминида. Их строение было приспособлено к древесному образу жизни: ловкие, гибкие ноги и стопы, предназначенные для лазания по ветвям, обезьяноподобная морда, волосатое тело и огромные челюсти, которые позволяли перемалывать большое количество растительной пищи^{6}. Попа у них была маленькой и плоской – ее и попой-то не назовешь. Но к тому времени, когда на сцену вышел интересующий нас представитель вида Homo erectus, тела гоминид уже приспособились к новому, равнинному месту обитания. Чтобы выжить в саванне, крупные ягодичные мышцы были необходимы.

Тысячелетия спустя, летом 1974 г., Бернард Нгенео медленно шел по тому же восточному берегу озера Туркана, пристально вглядываясь в темную песчаную почву^{7}. Он был членом исследовательской группы, которую вместе с коллегами ласково называл «банда гоминид»^{8}. В нее входили кенийцы, сотрудничавшие с экспедициями Ричарда Лики, знаменитого палеонтолога и защитника окружающей среды с неоднозначной репутацией. Члены «банды» были известны своим умением находить ископаемые человеческие останки, глубоко вмурованные в породы или затерявшиеся среди других костей и раковин. Буквально за два года до того Нгенео обнаружил под кучей окаменелых костей животных череп, который, как оказалось, принадлежал представителю ранее неизвестного вида рода Homo.

Нгенео устремил пристальный взгляд на скалу, покрытую галькой и окаменелыми ракушками, – миллионы лет назад здесь располагалось дно древнего озера^{9}. Из породы выступало что-то многообещающее. Присмотревшись, Нгенео понял, что снова не ошибся. Он нашел окаменелость KNM-ER 3228 – правую тазовую кость, все, что осталось от самца гоминида, ходившего по берегам озера Туркана 1,9 млн лет назад, – древнейшую (и поныне) известную палеоантропологам тазовую кость. И хотя во время раскопок никто не придал находке Нгенео особого значения (это был лишь один из многочисленных фрагментов костей, найденных в то лето), с ее помощью ученые сильно продвинулись вперед в понимании эволюционной истории и назначения человеческой попы.

___________

Об окаменелости KNM-ER 3228 мне рассказал доктор Дэниел Либерман, профессор биологических наук и заведующий кафедрой эволюционной биологии человека в Гарварде^{10}. Хотя в XIX веке ученые и занимались созданием псевдонаучных теорий о попе, пытаясь оправдать устоявшиеся расовые иерархии, большую часть века XX научное сообщество не уделяло этой части тела особенного внимания. За последние двадцать лет ведущим спецом в области биологии попы стал доктор Либерман. И он, по-видимому, больше всех остальных биологов интересуется окаменелостью KNM-ER 3228.

Познакомившись в 1990-е с находкой Нгенео, Либерман нашел ключ к ответу на вопрос, которым редко всерьез задавались эволюционные биологи и который на много лет стал исключительным предметом его внимания. Это, однако, был не вопрос о попах – по крайней мере, изначально. Скорее, это был вопрос о беге^{11}.

В гарвардской аспирантуре Либермана учили, что люди бегают плохо, а способность к бегу не особенно важный адаптивный признак в эволюции человека. Считалось, что бег фактически является быстрой ходьбой, побочным продуктом двуногости, к которому люди не очень хорошо приспособились^{12}. Чемпионы по бегу в царстве животных – это четвероногие с обтекаемой формой тела вроде антилоп и гепардов. Их строение позволяет им бежать галопом и отрывать от земли все четыре ноги, что придает этим существам легкость и маневренность. Так как бежать галопом на двух конечностях невозможно, у четвероногих животных всегда будет преимущество даже перед самыми быстрыми людьми^{13}. Например, Усэйн Болт^[7]{14} способен бежать со скоростью 10 м/с в течение нескольких секунд, а антилопа или лошадь – со скоростью 15 м/с в течение нескольких минут^{15}. Люди многое умеют делать хорошо, заключили эволюционные биологи, но не бегать. Однако Дэниел Либерман в ходе своих исследований пришел к выводу о том, что эти представления могут быть неверны.