Немного подождав, Константин Павлович начал медленный обход дома. Окна еще не заперли на ночь, поэтому особой нужды заглядывать в них не имелось, можно было просто слушать. Первая же комната отозвалась довольно тревожными звуками: кто-то тихонько всхлипывал и что-то бормотал. Достав из кармана маленькое зеркальце, Константин Павлович настроил себе обзор. Плакала немолодая женщина, а бормотание, судя по молитвенно сложенным рукам, оказалось разговором со Всевышним. Слов было не разобрать, потому Маршал двинулся дальше. Следующее окно молчало, лишь тюлевые занавески с легким шелестом касались подоконника. Зеркало тоже никакого дополнительного движения не обнаружило. Чуть помедлив, Константин Павлович аккуратно взялся за жестяной карниз, наступил одной ногой на цокольный пояс, заглянул в комнату. Это был кабинет хозяина: бухгалтерская конторка со счетами, стол, пара венских стульев да портрет императора. Сам хозяин отсутствовал. Бесшумно спрыгнув на отмостку, Маршал продолжил свою разведку. Свернул за угол, посмотрел на очередное окно – закрыто, света нет. Снова пришлось лезть на цоколь. Шторы оказались задвинуты, но не очень плотно: видно было кровать с пирамидой подушек, пуфик с ситцевой обивкой и половину распахнутого шкафа, из которого выглядывало платье. В таком, а скорее всего, именно в нем, сегодня днем он видел Нину Антоновну. Стало быть, дома ее нет. Для верности заглянув в последнее окно (там оказалась совсем крошечная столовая), Константин Павлович собрался уже совершить обратный маневр, примеряясь к расстоянию, разделявшему его и калитку в парк, как тишину майского вечера нарушил автомобильный клаксон – кто-то требовательно гудел у ворот усадьбы. Быстро переместившись за дощатый сарай, примыкавший почти вплотную к забору парка, Маршал снова опустился на корточки и затаился.

Во двор въехал тот самый черный автомобиль, на котором утром Маршала возил Ильин, осветил спасительную калитку одинокой фарой. В этот раз из-за руля выскочил сам Заусайлов, крикнул подбежавшему от ворот лакею:

– Вымыть начисто. Да утра не жди, прямо сейчас чтоб! Захар! И фару поменяй!

– Ох ты ж, – запричитал слуга. – Это чего ж такое-то приключилось, Алексан Николаич?

– Собак расплодилось, чтоб их. – Посмотрел на темные окна флигеля: – Что ж, Антон Савельевич еще не вернулся?

– Никак нет. Как Нину Антоновну увезли, так и не было еще.

– Странно. Дарья Кирилловна что?

– Заперлись и плачут.

– Понятно. Хорошо, занимайся.

Еще с четверть часа во дворе была суета. Хлопнул дверью Заусайлов, загорелся свет во втором этаже, замелькали тени. С ведром вокруг машины бегал Захар, причитая над разбитой фарой. Улучив момент, когда тот скрылся в гараже, Константин Павлович быстро перемахнул через забор и спустя полчаса уже поднимался по ступеням дома генеральши Стрешневой.

Зина еще не спала – ну да этого Маршал и не ожидал, был уверен, что жена не захочет ждать новостей до утра. Услышав, что встреча не состоялась, она разочаровано надула губки и протянула мужу записку:

– Вот. Еще одно рандеву, которое у тебя сегодня не случилось. Заходил тот самый артист, которого ты днем в участке видел.

– Северский? Интересно. – Константин Павлович развернул листок, пробежал по строчкам, повторил: – Очень интересно. Читай.

Зина взяла записку, прочитала:

«Многоуважаемый г-н Маршал. Жаль, что не застал вас дома. Имею что сообщить по интересующему вас делу о недавнем умерщвлении провизора. Буду ждать вас завтра в девять утра напротив синематографа „Экспресс“.

Ваш покорный слуга, А. Ф. Северский».

* * *

На следующее утро Константин Павлович, совершив свой привычный моцион к реке и успев даже купить газету, ровно за одну минуту до девяти уселся с ней на излюбленной скамейке, огляделся по сторонам – Северского пока не было видно. Что ж, артисты – народ не самый пунктуальный, подождем третьего звонка, тем более что занять себя есть чем. Первую полосу с объявлениями Константин Павлович читал избирательно, ибо с цирюльником уже давно определился, а встречаться с предъявителями банковских билетов за различными номерами для «романтических встреч с перспективой создания семьи» тоже не собирался. Потому, отметив лишь отсутствие неизвестной для Зины информации о портнихах, сразу перелистнул страницу – и между лопаток пробежал холодок. Со второй полосы на Маршала из черной траурной рамки смотрел Афанасий Фаддеевич Северский собственной персоной. В статье, перемежавшейся фотографиями разных образов актера, сообщалась скорбная новость – господина Северского сегодня на рассвете рыбаки достали из реки чуть ниже Воронежской площади. Естественно, мертвым. В целом статья была сдержанно-печального и уважительного тона, хотя и упоминалось о сложных отношениях покойного с зеленым змием и даже высказывалось предположение, что эта пагубная привычка и послужила причиной преждевременной кончины. Дочитав, Константин Павлович еще пару минут посидел, хмуря брови и тарабаня пальцами по колену, после резко вскочил и зашагал к дремавшим в конце улицы «ванькам». Спустя четверть часа он уже поднимался по скрипучей лестнице к кабинету доктора, с которым днем ранее осматривал покойного провизора, а еще через пять минут они уже вдвоем спускались в подвал, в ледник.

Афанасий Фаддеевич лежал на спине под простыней, гордо выпятив к потолку покрытый седоватой щетиной подбородок. Доктор бесцеремонно перевернул тело и указал Маршалу на огромный, почти черный кровоподтек на спине:

– Синяк указывает на то, что был сильный удар. Еще и три ребра сзади сломаны и разорвана селезенка. Смею предположить, что господин артист упал с моста. В легких и желудке воды почти нет, так что умер, получается, от удара. При такой высоте что об землю с колокольни, что об воду – результат будет схожим.

Константин Павлович внимательно осмотрел спину, даже пощупал холодную кожу:

– Об воду ли? Был ли пьян?

Доктор вернул покойного в исходное положение, чуть отодвинул простыню, так что стали видны грубые швы на груди.

– Следов алкоголя в желудке я тоже не обнаружил.

– Где его вещи?

Доктор указал на коробку на соседнем столе:

– Здесь часы, бумажник, запонки и прочая мелочь. А одежда вон там, отдельно. Пришлось разрезать сорочку и брюки, невозможно было снять.

Константин Павлович заглянул в коробку, достал бумажник, раскрыл, пересчитал банкноты – червонец и три рублевые бумажки. Небогато, но грабители и столько не стали бы оставлять. Прощупал карманы – ничего. Осмотрел пиджак, обернулся к доктору:

– А эти прорехи? Пиджак вы не резали?

Доктор поправил очки, посмотрел на надрезы в районе лопаток, покачал головой:

– Нет. Пиджак снялся легко. Как и жилет. Может, когда из воды тащили, зацепился за что?

– Может, – задумчиво почесал бороду Маршал.

* * *

Спустя два часа в малой столовой заусайловского дома собрались те же, что и вчера за завтраком: сам хозяин, его управляющий и Константин Павлович Маршал. Гость от кофе отказался, сигару с благодарностью принял и, с удовольствием выпустив первое кольцо дыма, заговорил:

– У меня для вас, Александр Николаевич, две новости. И все как водится – одна хорошая, вторая не очень. Хорошая в том, что Степан Храпко не убивал бедного Евгения Бондарева. Более того, бедного юношу смерть настигла отнюдь не на рабочем месте – туда его отнес убийца, инсценировав по ходу еще и ограбление.

Заусайлов сдернул с переносицы очки, потер переносицу, снова нацепил стеклышки:

– Что за ерунда? Вы вчера удивлялись, как преступник в принципе мог пробраться мимо спящего сторожа, а теперь утверждаете, что он протащил мимо него труп? От такого шума, простите за каламбур, и мертвый пробудился бы.

Маршал поднялся, заходил по комнате. Заусайлов с Ильиным не сводили глаз с сыщика, синхронно поворачивая за ним головы.

– Смею предположить, что в эту ночь мимо бедного Степана Игнатьевича мог пройти цыганский табор с песнями и медведем – и он бы мирно посапывал на своей кушетке. Но дело в том, что никто мимо него и не ходил – убийца проник в аптеку через заднюю дверь и уже с убитым на руках.

– Опять же ерунда! – Заусайлов тоже вскочил. – Ключ от задней двери есть только у меня! Или вы меня в убийцы рядите?

– Успокойтесь, Александр Николаевич. Будь вы убийцей, странным выглядело бы приглашение меня на роль дознавателя. Хотя, скажу честно, подозрения у меня все-таки были, за что приношу извинения. Виной тому некая молодая девица, которая сыграла хоть и невольную, но роковую роль в судьбе бедного юноши. Да и не только в его судьбе. Так, Антон Савельевич?

Ильин побледнел, открыл было рот, судорожно сглотнул – и ничего не сказал.

– Молчите? Ну что ж, тогда продолжу я. Ключ от задней двери имелся у самого Евгения Бондарева. Дубликат вашего. Думаю, что ключ помогла ему сделать дочь Антона Савельевича, Нина Антоновна.

– Господи, – опустился на стул Заусайлов. – Я уже устал удивляться. Это какой-то фарс.

– Нина Антоновна состояла в любовной связи с покойным провизором. Встречались они, как я полагаю, в аптеке. За что студент и лишился жизни. Доказать это в ее отсутствие мне будет затруднительно, если только… – Маршал подошел к белому как мел Ильину, наклонился почти к самому лицу, глядя прямо в глаза: – Письма, Антон Савельевич. Сожгли? Не думаю. Люди вашего склада слишком уважают написанное на бумаге. Александр Николаевич, извольте попросить кого-нибудь из слуг проверить кабинет вашего управляющего. Уверен, письма там.

– Какие письма? Господин Ильин, о чем он говорит? – бахнул по столу кулаком Заусайлов, да так, что перевернулась малахитовая пепельница и грохнулась об пол.

Ильин от звука вздрогнул, но опять промолчал. Тогда Заусайлов поднялся, подошел к дверям, что-то шепнул стоящему снаружи дворецкому. Судя по раздраженному «да, черт возьми, все верно», просьба была встречена недоумением.

– Продолжу. – Маршал снова мерно зашагал по комнате. – Как я уже говорил, в какой-то момент я подозревал вас, Александр Николаевич. Особенно после того, как Антон Савельевич сказал мне про ключ от задней двери. Вас от подозрений избавил дворецкий вашего предводителя – он подтвердил, что вы покинули дом после половины третьего ночи. Это, кстати, тоже можно считать хорошей новостью. Да и мотива я вам придумать не сумел, слишком уж вы положительный персонаж. Ваш любимый Конан Дойл наградил бы вас каким-нибудь пороком, честное слово. Но все-таки, для полноты картины, скажите: во сколько Антон Савельевич вернул вам вчера автомобиль?

– Вернул? Но откуда вы… Где-то в половине девятого. Он отвозил дочь в деревню, в усадьбу матери. Да что здесь происходит?!

Маршал поднял с пола пепельницу, поставил ее на стол, раздавил почти докуренную сигару.

– Здесь сейчас происходит установление истины. Вы же сами меня об этом просили, так что пенять вам, кроме себя, не на кого. Просто истина не всегда радует. Хотя вот только что мы выяснили, что ваши намерения были искренними и участия в убийстве вы не принимали.

– Отлично, – кивнул удовлетворенно Заусайлов. – Благодарю за оправдание. Осталось теперь услышать, кто же убийца?

– А чего уж тут далеко ходить… Антон Савельевич, не созрели для признания с покаянием? Присяжными зачтется в вашу пользу.

Заусайлов опять взвился, будто чертик из дурацкой табакерки, сверкнул глазами:

– Константин Павлович, вы хоть лицо и неофициальное, но все-таки!.. Это же очень серьезное обвинение! Антон Савельевич у меня уже лет десять служит, я за него ручаюсь!

– Двенадцать, – тихо подал голос Ильин. – Двенадцать лет. Теперь уже служил.

Заусайлов вытаращил на управляющего глаза, дернул рукой воротничок, да так, что пуговички горошинами застучали по паркету.

– Да ты что, Антон? Ты в своем уме? Да ты же… Да ты же в театре был? Есть же свидетели?

Ильин грустно посмотрел сперва на хозяина, после на Маршала, отвернулся к раскрытому окну, опустил голову. Константин Павлович кивнул: