О Алор! Объятия раскрой
Благословенные свои,
Брата нашего прими,
Чей срок земной истек.
О Алор! В свое золотое царство
Его забери нашею мольбой.
О Алор! Грехи его прости
И душу вечную возьми
В великое единение с тобой!
О Алор! Ты наше рождение
И в тебе наше упокоение.
О Алор! О Алор! О Алор! О Алор!

Каждый раз, когда воззвание к богу проносилось по толпе собравшихся, один из служителей, стоящих по углам погребального костра, опрокидывал белую свечу на тело короля. По традиции, это делалось посолонь, символизируя цикл жизни и смерти. Уже от первой свечи покрывало, укрывавшее костер, загорелось, и каждая новая лишь добавляла огня.

Когда отзвуки последнего воззвания затихли, костер полыхал ярче, чем заходящее солнце. Рыжие отблески огня смешались с алыми лучами заката, бросая на лица собравшихся в большом дворе тревожные тени. Двор накрыла неестественная тишина. Все безмолвно смотрели за тем, как тело короля Фридриха растворяется в погребальном огне. Воздух заполнил запах дыма, горелой плоти и сандала. От такого сочетания ароматов слезились глаза и мутило, но никто не шелохнулся, соблюдая заветы Церкви. Лишь Десница и его служители отошли от костра на безопасное расстояние и застыли у балюстрады дворцового крыльца.

Не шелохнулись и члены королевской семьи. Ее величество, теперь уже вдовствующая королева Матильда, облаченная в траурное, но все же роскошное черное платье с плотной вуалью, холодным пустым взглядом смотрела на пожираемое пламенем тело человека, с которым прожила больше сорока лет. Она не плакала и вообще не выражала никаких эмоций, что было совсем несвойственно этой яркой эмоциональной светской львице. Рядом с ней ее дочь Эсмеральда, грустная и растрепанная, не скрывающая текущих по щекам слез, казалась рыжеволосым островком жизни. Ее черное платье, отливавшее красным не то из-за окрашивающих его лучей заката, не то потому, что известная модница не захотела соблюдать обычаев, лишь подчеркивало, как опустились плечи принцессы и как вся она будто сжалась.

Мужчины Паулиц вели себя сдержанно. Принц Регин стоял чуть позади, задумчивый и печальный. Лицо юноши осунулось, под глазами легли темные тени. Принц потупился, будто не желая смотреть на погребальный костер своего отца. Принц Вернон, которому завтра суждено было стать королем, наоборот, не отрывая глаз смотрел на пламя. Он обеими руками оперся на балюстраду, и его кисти настолько сильно сжимали поручень, что побелели костяшки. На напряженном лице Вернона отражалась сложная гамма эмоций. Его брови были сдвинуты, а губы плотно сжаты, будто бы принц испытывал ярость, но на глазах проступали слезы. Возможно, дело было в том, что ветер приносил дым от костра в его сторону.

Когда солнце окончательно скрылось за горизонтом и город погрузился в розово-синий полумрак, Десница вновь взял слово:

– Наш брат Фридрих готовится отправиться в объятия Алора. Мы должны проводить его в этот путь. Ешьте и пейте, братья и сестры, земная жизнь коротка, и боги создали нас, чтобы насладиться ею.

Слуги внесли во двор столы с заранее заготовленными блюдами, которые по традиции подавались на похоронах. То же сделали и трактирщики, и просто богатые люди в городе. Блюда были простыми, такие мог позволить себе почти каждый житель королевства, а запивать их положено было лишь водой и отварами трав.

В ночь похорон всем близким усопшего полагалось бодрствовать, чтобы с первыми лучами солнца развеять его прах и отпустить его душу навстречу Алору. А когда умирал король, все подданные считались его близкими, и потому в этот день в Лорице и везде, куда успела долететь весть о кончине монарха, никто не спал.

Дворяне, собравшиеся в большом дворе, привычно разбились на группки. Седрик, Квентин и Реймонд, взяв со столов немного еды, отошли в сторону, где в тени одного из флигелей их не было видно.

– Ее величество ведет себя странно… – заметил Квентин, бросив нервный взгляд на темный в свете погребального костра, факелов и жаровен силуэт королевы.

– Полноте, Квентин, – покачал головой Реймонд, – ты слишком переживаешь. Ее просто потрясла гибель мужа.

– А я слышал, – протянул Седрик, оторвавшись от ножки запеченной курицы, – что Матильда обычно очень ярко и громко демонстрирует, что ее что-то потрясает.

– Седрик! Как ты можешь говорить такое здесь и сейчас? – прошипел Квентин, прекрасно понявший намек некроманта. – Мы на похоронах нашего короля!

– Жизнь… Смерть… Разница всегда казалась мне незначительной.

Квентин отвернулся, заскрипев зубами, и вновь направил свой взор на королеву Матильду. Седрик был прав. Королева была знаменита своим страстным нравом и эксцентричным поведением, а также любовью к мужчинам значительно моложе себя. И ее необычная холодность ярко контрастировала с тем образом, который остался в памяти герцога фон Аурверна. Квентин поморщился, прогоняя неприятные воспоминания, и продолжил оглядывать присутствующих.

– А где Вернон? – спросил Квентин, пытаясь глазами найти принца.

В тусклом и неровном свете костра и факелов это было непросто.

Вдруг в погребальном костре что-то затрещало, и часть сооружения с громким треском обвалилась, подняв в воздух сноп ярких искр. В этой внезапной вспышке стало возможно разглядеть Вернона. Тот стоял в дальнем углу двора, окруженный людьми в одеждах из шкур.

– Кто это с ним? – спросил Квентин, оборачиваясь к первому министру и указывая в их сторону.

– Где? В такой темноте и с моим-то зрением я никого не могу разглядеть.

– Вернон говорит с какими-то странными людьми в шкурах, там, в углу.

– А, это, должно быть, северяне. Вернон привез их с собой.

– Эти варвары? Почему их пустили в столицу? Они же постоянно пытаются разграбить Льеж!

– Вернон настоял, что это его приближенные. Если честно, они довольно неприятные люди. Я пытался заговорить с ними, но их главная даже не удостоила меня взглядом.

– Мне это не нравится…

– Расслабьтесь, ваша светлость, – Седрик доел куриную ножку и бросил кость в стоящую неподалеку бочку для отбросов, – этой ночью никто не посмеет действовать.

За два часа до рассвета Десница Алора дал сигнал потушить уже догорающие остатки погребального костра. Пепел его величества собрали в изящный позолоченный ковчег, украшенный выложенным из драгоценных камней гербом династии Паулиц.

Откуда-то выехала запряженная двумя лошадьми повозка с водруженным на нее колоколом. Десница поднялся на повозку и ударил в колокол. Священнослужители в алых одеждах тут же выстроились в два ряда за повозкой. В руках у каждого из них был тяжелый посох с металлическим наконечником и символом Алора на навершии. Четверо слуг с благоговением подняли ковчег с пеплом короля Фридриха на плечи и встали за спинами священников.

Десница ударил в колокол снова, и вся процессия двинулась вперед к арке, ведущей прочь из большого двора. За ними потянулись и другие, сперва члены королевской семьи, а после и остальные дворяне. Для безопасности их окружили королевские гвардейцы и солдаты из городского гарнизона, которым выпала честь охранять последний путь своего короля.

Когда процессия покинула пределы дворца и выехала на мощеные улицы Лорица, к ней присоединились и другие жители города. Все они шли в благоговейной тишине, нарушаемой только звуком погребального колокола, в который непрерывно звонил Десница.

Они прошли по богатым, мощенным ровной и тщательно подметенной брусчаткой улицам верхнего города. Рассвет уже забрезжил, и в его холодном белесом свете высокие строгие особняки знати, несмотря на светлые фасады и ажурные белые колонны, казались мрачными великанами. Скульптуры мужчин и женщин, поддерживающие крыши и балконы, провожали траурную процессию угрюмыми взглядами со своих мест на стенах.

Постепенно помпезные особняки уступили место зданиям попроще – последний путь короля Фридриха привел его в мещанский квартал. Здесь всё еще сохранились простые деревянные одноэтажные дома с окнами, закрытыми слюдой. Но встречались и более богатые двухэтажные каменные строения, в которых располагались магазины и мастерские. Процессия прошла и мимо нескольких крупных, скрытых высокими каменными заборами мануфактур. В обычный день уже в этот ранний предрассветный час из их многочисленных труб валил дым, но сегодня фабрики стояли без работы.

Чем ближе к границе города, тем больше на пути процессии встречалось обычных деревенских домов с большими дворами, отгороженными простыми деревянными заборами. То и дело откуда-то доносилось кукареканье ранних петухов, приветствующих солнце, мычание коров и лай собак. Недалеко от тщательно выровненной земляной дороги весело журчал небольшой полноводный ручей.

Вскоре процессия свернула с главной дороги и двинулась дальше вдоль ручья по узкому проселку, петляющему между чьими-то огородами и городскими садами. Когда первые лучи солнца показались над горизонтом и прорезали легкие весенние облака яркими бело-золотыми копьями, процессия вышла к краю небольшого оврага, по которому проходило русло реки Лориц. Отсюда открывался прекрасный вид на едва начавшие зеленеть квадраты полей королевских земель.

Десница ударил в погребальный колокол последний раз и дал указание остановиться. Он подошел к краю оврага и обратил свой взор на восходящее прямо перед ним светило. Его первые лучи омыли лицо главы Церкви Алора нежным теплым светом. Десница возвел руки к небу и провозгласил:

– Пришла пора нашему брату Фридриху Паулицу воссоединиться с Алором и обрести вечное блаженство!

Окружающие его священники подняли свои тяжелые посохи и резко ударили ими по земле. Низкий звук быстро растворился в окружающем пространстве, но его тут же подхватили тысячи собравшихся людей. Будто огромный великан, все они в едином порыве громко топнули ногами по земле. Священники вновь и вновь ударяли посохами, и великан толпы вторил им. Бум! Бум! Бум!

По сигналу Десницы четверо слуг, держащих ковчег с прахом короля, поднесли его к самому краю обрыва, подняли вверх на вытянутых руках и начали осторожно, медленно наклонять. Пепел короля тонкой струйкой полетел вниз в овраг, развеиваясь по ветру. Король Фридрих Паулиц воссоединился с Алором.

Когда весь пепел из ковчега был развеян и слуги опустили изящный сосуд на землю, священники перестали бить посохами по земле, и вместе с ними затихла и толпа. Еще несколько минут все стояли молча, наблюдая, как теплое весеннее солнце поднимается над горизонтом, заливая ярким золотым светом все вокруг. А затем постепенно начали расходиться, чтобы вернуться к своим делам. Тишину нарушало лишь радостное пение птиц и недовольное мычание ожидающих дойки коров.

Баригор, Лориц, 18 мая 3607 года

На следующее утро после похорон короля всем придворным было приказано собраться в тронном зале, чтобы присягнуть новому королю. Зал представлял собой просторное длинное помещение с высоким потолком. Он освещался двумя хрустальными светильниками со многими рядами свечей. Но сейчас через огромные окна, кое-где украшенные цветными витражами, в зал проникало достаточно света, и свечи были погашены. Лучи солнца отражались от хрустальных бусин и разлетались по залу яркими бликами.

На гладком паркетном полу с выложенным из дерева разных пород гербом стояли несколько сотен изящных стульев с голубыми подушками. На каждом лежала карточка с выведенным аккуратным почерком именем дворянина, для которого стул предназначался.

К полудню первые лорды и леди начали собираться в зале. Они всё еще были одеты в траурные темные одежды, но на них уже блестели яркие украшения и небольшие, но броские аксессуары. Мужчины вернули запонки и перстни, играющие золотом и драгоценными камнями, а женщины – сверкающие колье, изящные серьги и изысканные шпильки. Привычная светская игра вновь началась.