– Ах, сами знаете! Очень трудно такое пережить.

– Ну что вы! Эти две недели я ужасно счастлив.

– Счастливы?

– Я в своей стихии. Мои предки – парикмахеры, и в атмосфере лосьонов я просто обретаю мир. Голос крови, ничего не попишешь…

Полли пила вино мелкими, птичьими глотками. Лицо ее было задумчиво.

– Неужели вы во все это верите? – наконец спросила она.

– Конечно. А вы?

– Нет. Она просто напилась.

– Как интересно! Возьмите сандвич.

– Мало того, она сама признается, не выдержит.

– Да?

– Да.

– Почему вы так думаете? Она вам что-то говорила?

– Еще бы! Ее мучает совесть.

– Бедняга, – сказал Тони. – Глупое положение. Как будто уронил спичку в пороховой погреб.

Полли посмотрела на него через столик. Больше всего она любила тех, кто легко проигрывает.

– Да и всем нелегко, – сказала она. – Сэру Герберту, леди Лидии.

– Или Фредди. Бедный старый Фредди! Вот уж кому несладко.

– А Слингсби? Называть своего племянника «ваша милость»!

– Ничего не скажешь, беда. Даже думать о ней не хочется. Давайте лучше подумаем, куда нам сегодня пойти.

– А мы куда-нибудь пойдем?

– Естественно. В такой хороший день вы должны развлечься. Я человек деловой. Если работник развлекся, он будет лучше работать.

– Не надо меня портить, – сказала Полли. – Мне придется зарабатывать и потом, когда вы опять будете графом.

– Дался вам этот граф! Нет, я им не буду. Через сорок лет вы увидите меня здесь в халате и шапочке, с седыми усами. Так и слышу, как все говорят: «Смотрите-ка, настоящий добрый старый цирюльник! Не будем его обижать, сядем к нему».

– Через сорок лет вы будете графом с подагрой, который ворчит, что страна дошла до ручки.

– Вы думаете?

– Я знаю.

Тони покивал.

– Что ж! Если, как сказал мистер Труффит, вы настаиваете, дело ваше. А я вот не думаю. Однако мы отклонились от темы. Куда мы сегодня идем? Точнее, куда мы сегодня едем? У нас ведь машина. На реку? В солнечный Сассекс? Только скажите.

Полли странно посмотрела в сторону.

– Не стоит мне никуда ездить, – тихо сказала она.

– Почему?

– Не знаю…

– Нет, Полли, почему?

Она взглянула ему в глаза, но губы ее дрожали.

– Что ж, слушайте. Когда я была маленькой, меня посылали летом на две недели к бабушке, в Коннектикут. Там был истинный рай. Но однажды я отказалась ехать. Понимаете, мне это слишком нравилось. Я знала, как будет плохо, когда все кончится.

Она снова отвела взгляд. Тони охнул и взял ее за руку.

– Полли, – сказал он. – Вы что, правда? О, господи!

Он выпустил ее руку. Скрипнула дверь, и воздух Мотт-стрит коснулся его затылка, предупреждая о том, что они уже не одни. Тони сердито обернулся. Сперва он подумал, что это Д. К. Мич, но оказалось, что это Слингсби.

Дворецкий был исключительно хорош в сюртуке и котелке, в которых посещал столицу. Он негромко пыхтел, поскольку прекрасная погода соблазнила его пройтись пешком от Арлингтон-стрит.

– Привет! – сказал Тони.

– Добрый день, милорд, – сказал Слингсби, глядя на него с той почтительной нежностью, с какой пастух глядит на потерянную овцу, которую особенно любил. Решение сэра Герберта пожить немного в Лондоне он искренне одобрил. После отъезда Тони ему пришлось много вынести, и он хотел излить душу своему сюзерену.

Увидев, что люди едят, он автоматически вошел в привычную роль – подошел к столу, молча взял бутылку и разлил вино, а потом встал у Тони за стулом.

– Ну-ну, дядя Тед! – сказал Тони. – Уж нам-то служить не надо.

– Я бы предпочел служить, милорд.

– Я не лорд. Я ваш племянник.

– Я бы предпочел рассматривать вас как лорда.

Полли разрешила проблему с женским тактом.

– Мы уже поели, – сказала она, – во всяком случае, я. А вы?

– Я тоже, – сказал Тони.

Полли встала и начала убирать со стола, причем очень умело – собрала сразу весь мусор, от помощи Тони отказалась, быстро уставила поднос.

– Вы это все не унесете.

– Унесу. Спасибо.

– Очень тяжело.

– Я сильнее, чем вы думаете.

Она ушла в женский зал. Тони встал и закурил сигарету.

– Рад, что зашли, – сказал он. – Я слышал, все сейчас в Лондоне. Как там дома?

Дворецкий мрачно нахмурился.

– Одно скажу, милорд, – отвечал он. – Упадок и крах.

– Упадок?

– И крах, милорд.

– То есть все плохо?

– Да, милорд.

– Что ж, ничего не поделаешь. – Тони снова сел к столу. – Понимаете, дядюшка…

Слингсби заморгал.

– Понимаете, дядюшка, надо смотреть правде в глаза. Мы оба знаем, что я – не лорд Дройтвич.

Слингсби никогда не прерывал хозяев, но тут не удержался.

– Я этого не знаю, милорд. Я смотрю на Сида и вижу, что он, извините, из простых. Настоящий аристократ, быть может, станет есть рыбной вилкой закуску, но вымазывать хлебом соус!..

– Да он научится, дайте срок.

– С удовольствием, милорд. Десять лет без обжалования.

Он продолжал бы, но дверь снова открылась, и вошла особа, при которой он этого делать не мог.

– Хо! – заметил он. – Явилась, а? Тебя-то мне и надо.

Мамаша Прайс молча крякнула. Она очень изменилась с тех пор, как бродила в слезах по замку. Слезы были и теперь, но не пьяные, а, скажем так, духовные. Лучше всего определят ее слова «черный шелк и сокрушение».

Полли, встретившая ее, увидела, что корпулентный Слингсби уподобился туче.

– Не сердитесь на нее, пожалуйста! – попросила она. – Ей плохо.

Мамаша Прайс издала звук, соответствующий «Слушайте, слушайте!» Слова Тони о спичке и погребе были провидческими. Можно сказать и по-другому: ей казалось, что она проткнула пальцем плотину.

Дворецкий тем временем не сдался.

– А почему ей должно быть хорошо? – безжалостно спросил он.

Мамаша Прайс горестно всхлипнула.

– Я ничего такого не хотела!

– Конечно-конечно, – сказал Тони, подошел к ней и положил руку на пышное плечо.

– Вам виднее, милорд, – сказал суровый Слингсби. – Хотела или не хотела, но что она наделала? Я не привык, – горько прибавил он, – служить человеку, который предлагает за столом обследовать голову гостя и выяснить, почему тот лысеет.

Полли ахнула.

– Он так сделал?

– Да, мисс. И сказал сэру Грегори Пизмарчу, что скоро придется носить меховой парик.

– Меховой?

– Как говорится, тупэ, милорд, – пояснил дворецкий. Тони это понравилось.

– Надо записать. Хорошее слово. Скажу какому-нибудь клиенту.

Мамаша Прайс наконец дала волю слезам.

– Не огорчайтесь так, миссис Прайс! – взмолилась Полли.

– Что я наде-е-лала! – пропела несчастная.

– Сейчас скажу, – отвечал непреклонный Слингсби. – Ты выгнала его милость из родного замка и подкинула туда чудовище, которое сравнило с луковицей лорда Певенси.

– Старого Певенси? – обрадовался Тони.

– Да, милорд. В лицо. Его светлость, как обычно, был несколько властен, и Сид посоветовал ему вспомнить, что он – не единственная луковица в супе.

– Сколько лет я хотел ему это сказать!

Слингсби посмотрел на Тони с упреком.

– Вы вправе, милорд, подходить к делу с некоторым юмором, но зрелище было не из легких. Я боялся, что его светлость хватит удар.

– Божемой-божемой-божемой-божемой! – заголосила мамаша Прайс, поглядывая с упреком на Полли, которая оставила бутылку на столе, а теперь уносила. – Не пей, дочка! Берегись! Сколько от него горя!

Без Полли дворецкий почувствовал себя свободней.

– Эй! – сказал он. – Давай, говори! Что думаешь делать?

– Божемой-божемой-божемой!

– Хватит! Разоралась!

Тони вмешался в беседу:

– Не надо, Слингсби. Сдержите себя.

– Милорд! – укоризненно вымолвил дворецкий. – Ну как, сестрица? Что будем делать?

– Голова кругом идет! Сама не знаю.

– Не знаешь? Что ж, я скажу. Признайся, что наврала.

– Может быть, может быть. Схожу-ка я в церковь, помолюсь. Дочка, – обратилась она к снова вошедшей Полли. – Я пойду помолюсь. Проводи-ка меня до угла.

– Хорошо, миссис Прайс.

Мамаша Прайс вытерла глаза.

– Надо мне было знать. Я тогда зеркало разбила.

– А нечего было смотреться, – заметил Слингсби.

– Суровый вы человек, – сказал Тони, когда дверь закрылась. – Мастер диалога, но – суровый.

Дворецкий попыхтел.

– Мне тяжело, милорд. Только подумаю, волосы шевелятся.

– Волосы? Может, постричь?

– Нет, спасибо, милорд.

Тони вздохнул.

– Работать хочется. Какой я парикмахер, пока не пролил крови?

Дворецкий почтительно, но строго нахмурился.

– Мне не нравится, милорд, когда вы так шутите.

– Виноват. Знаете, мы, мастера…

Остановил его громкий и неожиданный звук. Кроме того, Слингсби побагровел. Обернувшись, Тони понял, в чем дело. Вошел человек в костюме для верховой езды, но без соответствующей беспечности.

– Чтобы мне лопнуть! – воскликнул Тони. – Пятый граф собственной персоной! Заходите, милости просим.

Сид мрачно смотрел на дворецкого. Трудно было сказать, кто из них мрачнее.

– О! – сказал он. – И ты здесь.

– Да. Здесь. А тебе что?

– Ну, змий!

– Мерза…

– Для тебя – милорд.

– Друзья мои, – вмешался Тони, – прошу вас! Садитесь, – прибавил он, обращаясь к гостю.

– Лучше постою.

– Почему же?

– Катался.

Тони его понял и пожалел.

– Да, сперва нелегко. Зато скоро будете скакать.

– Скорей подохну. Одни синяки, одни…

Он замолчал, не зная, как реагировать на неприятный смех дворецкого. Потом решил его презреть.

– Говорят, – сказал он Тони, – два моих предка свалились с лошади.

Тони кивнул.

– Да. На охоте. Дед и дядя. Получается два.

– Скоро будет три.

– Что поделаешь, noblesse oblige!

– Чего-чего?

– Да так, неважно.

Дворецкий счел нужным вмешаться.

– Так тебе и надо.

– Лезут тут всякие слуги!

– Друзья мои, друзья мои!

Сид нахмурился.

– Все она, мамаша. Сказала бы мне пораньше, я бы привык.

– Горбатого… – вставил Слингсби.

– Опять лезет!

– Горбатого могила исправит, – твердо продолжал дворецкий. – Как был, так и будешь обезьяной, разве что дрессированной. Научишься тому-сему, а что толку? Вот женщины делают подтяжку, а потом улыбнуться не смеют.

– Что ж, по-твоему, отказаться от своих прав?

Ну, дурак!

– Не смей меня так называть!

– Кто-то ж должен!

– Друзья мои, друзья мои!

Слингсби не впервые решил, что словами Сида не проймешь. Умней его не замечать; что он и сделал.

– Разрешите откланяться, милорд.

– Да, так будет лучше, а то подеретесь. Заходите, всегда рад.

– Благодарю вас, милорд.

И дворецкий окинул Сида презрительным взглядом.

– Значит, мучают вас? – спросил Тони.

– А то! – отвечал Сид, напоминая жертву инквизиции, которую между прочим спросили, как там в подземелье. – Вздохнуть не дают. Все борются против этих, как их, инстинтов. – Он тяжело вздохнул. – Я понимаю, они хотят как лучше…

– Какая у вас программа?

– Ну, вот сегодня… Братец повел к портному, а потом мы в полтретьего катаемся. В пять с леди Лиди концерт. После обеда лекция. Потом еще Слингсби, гад, учит, как есть-пить. Вилки там, ножики…

– Вы не опоздаете на встречу с Фредди?

– Еще как! – Сид горько хмыкнул. – Совсем не пойду. Ну его.

– Побудете на старом месте?

– А то! – Сид вдохнул воздух. – Как пахнет!

– Значит, скучаете?

Сид с подозрением взглянул на Тони.

– Да нет, – быстро сказал он. – Так зашел.

– Понятно.

– Мы, Дройтвичи, люди эмпульсивные. И взять кой-чего надо.

– Берите, берите. Все на месте.

– Тут ночуете?