– Нет, в клубе.

– А мамаша… это, миссис Прайс, еще тут?

– Да. Сейчас пошла в церковь.

– Хотел бы я ее повидать…

– Пойдите за ней. Кстати, потом вас не побрить?

– Эт вам? Нет уж, мерси. Я еще жить хочу.

– Ну-ну! Где дух крестоносных Дройтвичей?

– Не знаю. Я человек осторожный. А вам брить не советую. Хотите – стригите, хоть живы останутся. Только не подпаливайте! Тут нужна твердая рука. Огонь, как-никак.

И с этой максимой он вышел.

– Огонь… Твердая рука… – пробормотал Тони. – Каждый день чему-нибудь учишься.

Он еще обдумывал эту истину, когда явился новый гость.

14

Фредди переоделся и в костюме для верховой езды выглядел еще элегантней. На Тони он смотрел с торжественной нежностью.

Тони ему обрадовался.

– Старый хрыч! Заходи. Хочешь масла для волос? Нет, лучше шампанского, но его унесли.

– А ты в порядке, Тони! – сказал Фредди. – Я утром тут был, тебе передали?

– Да. Жаль, что ушел. Закусили бы.

– Я был в ресторане с Кубиком и его будущим тестем. Богатый как Рокфеллер, лысый как яйцо.

– Какое яйцо?

– Любое.

– Зачем ты мне об этом говоришь?

– Затем, что я ему вручил бальзам Прайса.

– Какой ты, однако, прыткий! – восхитился Тони. – Да, мне это выгодно.

– Тебе?

– А кому? Теперь я тут хозяин.

– Не дури. Ты тут недолго просидишь.

– Ты думаешь, Сид откажется от иска?

– Думаю? – Фредди засмеялся. – Я знаю. Он слабеет на глазах. Вчера вспоминал свою вольную жизнь, чуть не плакал. Игры там всякие, заливной угорь… Поверь, он при последнем издыхании.

Бродя по салону, он подошел к зеркалу и сразу замолчал, поднеся руку к подбородку.

– Ничего себе!

– В чем дело?

– Зарос.

Каждый, кто видел боевого коня при звуке трубы, легко представит Тони. Он задрожал. Он облизал губы. Глаза его сверкнули.

– Зарос? – сказал он тем голосом, каким, наверное, говорил Моисей, глядя на Обетованную землю. – И правда!

Фредди тем временем сел в кресло.

– А где этот тип? Такой, в очках.

– То есть Мич?

– Он самый. Кликни его, а? Я спешу.

– Не беспокойся, – сказал Тони, оборачивая его простыней.

– Что ты делаешь? – испугался Фредди.

– Так, все готовлю.

– А!

Фредди откинулся на спинку, Тони стал взбивать пену. Иногда он думал, зачем таких, как Фредди, посылают в мир. Теперь он знал. Промысел Божий ничего не делает зря.

Сид появился в ту самую секунду, когда он взял бритву. Фредди закрывал глаза, когда его брили, тем более сейчас, и думал, что это вошел Мич. Точнее, думал он о том, не лучше ли добрый старый мартини, чем все эти модные штучки. В эти размышления сочился ласковый голос Тони.

– Знаешь, Фредди, каждый парикмахер помнит ту великую минуту…

Фредди открыл глаза, словно лесной зверек, заметивший ловушку под листьями.

– Эй! Ты что?

– Ничего, старик, все в порядке.

– В по-ряд-ке???

Сид больше не мог сдержаться. Эта сцена разбудила в нем былую страсть. Он кинулся вперед с криком:

– Дайте мне!

И, выхватив у Тони бритву, взмахнул ею смело, дерзко, решительно, как взмахивал мечом Роланд.

– Ой, не могу! – сказал он. – Дюлютанты безрукие!

Чем благодарить небеса, Фредди испугался.

– Эй, что вы делаете?

– Садитесь!

– Да я…

– Сидите тихо, ясно? – сказал Сид сквозь зубы. Он уже не чувствовал, что судьба играет им в футбол. Сильный и властный человек был на своем месте.

Фредди смирился. О том, почему эта морда здесь, а не в манеже, он решил пока не думать. Побриться надо? Тогда лучше, чтобы тебя брил мастер. Он закрыл глаза и снова откинулся на спинку.

Тони смотрел на Сида с немалым удивлением.

– Вы ли это, милорд? – воскликнул он. Сид метнул в него холодный взгляд.

– Да, я-то лорд. А об этом две недели мечтал.

– Как я вас понимаю!

– Вы только поглядите!

– Я и гляжу.

– Может, чему научитесь.

Тони подошел ближе.

– Мысль я схватил, – сказал он. – Держать покрепче, водить туда-сюда.

– Глядите! – вскричал гордый Сид. – Главное – корень, ясно? Куда волос растет, туда и ведем. Как говорится, по шерсти. А против шерсти что будет?

Обращался он к Тони, но у него были и другие слушатели. В дверь незаметно вошли три человека. Мысль зайти к Тони посетила и леди Лидию с мужем, и Вайолет.

При виде субъекта, который, если не чудо, станет лордом Дройтвичем, они застыли, поскольку он брил клиента в своей парикмахерской.

– Что будет, а? – продолжал Сид. – Выдернете луковицу. Работал у меня такой Перкинс. И что ж, научился он? Да боже мой! Говорю, говорю: «Альф, ты что, спятил…»

Повесть эту, несомненно – с моралью, кончить не удалось. Первая из вошедших больше не могла сдерживать чувства.

– Та-ак!.. – сказала леди Лидия.

15

Все разумные люди знают, что творца надо судить по всему его творчеству, а не по отдельным ошибкам. Тем самым мы не осудим Сида Прайса за порез на подбородке. Он был и остался лучшим мастером к западу от Мраморной арки.

Однако клиента он порезал, испуганный внезапным вторжением, и тот с печальным воем зарылся лицом в полотенце.

Сид этого почти не заметил. Он смотрел на посетителей.

Первым заговорил Тони.

– Так, так, так, так! – сказал он. – Семейство в сборе!

Леди Лидия едва взглянула на него.

– Как поживаешь, мой дорогой? – наскоро осведомилась она и обратила взор к Сиду. – Вот как вы себя ведете, если вас на секунду оставить без присмотра!

Фредди тоже страдал, оглядывая себя в зеркале.

– Что вы наделали? – воскликнул он, и голос его дрогнул от жалости к себе. – Какая рана! И это – парикмахер!

Сид мог бы сказать, что и парикмахер не устоит, если заорать на него сзади, но сдержался и подошел к делу с другой стороны.

– Я не парикмахер, я граф.

Сэр Герберт громко фыркнул.

– Хорошенький граф!

Тони присмотрелся к профилю Сида и переспросил:

– Хорошенький?

Сэр Герберт выразил мысль иначе:

– Тоже мне, граф! Бреет клиентов!

– Я думаю, – заметила Вайолет, – он соскучился по своим лосьонам.

Вайолет мало кто любил, и слова эти, быть может, объяснят такие чувства.

Тем временем Сид достаточно оправился, чтобы спорить. Он знал, что спорит мастерски.

– Хорошо, хорошо, хорошо, – начал он. – Простите, виноват. Как говорится, поддался порыву. Мы, Дройтвичи, люди эмпульсивные. Зашел сюда кой-что взять, а братца моего вот-вот зарежут. Ну, подскочил. Ну, спас. Чего тут плохого?

– Ничего, если, по вашему мнению, резать его не надо, – сказал Тони.

– Все равно порезали, – напомнил Фредди.

Сид этого не вынес. Положив бритву, он горестно махнул рукой.

– А ну это все!.. – сказал он. – Не могу, хватит! – Согнувшись под грузом страданий, он подошел к окну и посмотрел на улицу. Сэр Герберт и леди Лидия обменялись многозначительными взглядами.

– М-да… – сказала леди Лидия и немного помолчала, являя образ доброты, сраженной неблагодарностью. – Я вижу, вы устали от нашей помощи? Мы стараемся, чтобы вы не посрамили своего титула, а вы… вы… Ничего не цените! Что ж, воля ваша…

Сид в тревоге обернулся.

– Да я что!.. Да я…

– Тогда о чем вы думаете, любезный? – спросил сэр Герберт. – Сейчас вы должны сидеть на лошади. Однако вы проникаете в этот сало-он, чтобы заняться своим, с позволения сказать…

– Что вы, что вы! – воскликнул несчастный Сид. – Я просто подумал, надо помочь. Как-то в голову не пришло, стоит ли овчинка выделки.

– Какой отвратительный образ! – сказала леди Лидия.

– Ну, варенье – сахара.

– Ненамного лучше! Что ж, оставим эту тему. Вам пора.

– Пора? – проговорил Сид, надеявшийся, что в суматохе об уроке забыли.

– Мергатройд ждет вас с половины третьего.

– Если вам безразлично имя Дройтвичей, – заметил сэр Герберт, – пожалейте хотя бы животных.

Это повлияло даже на Фредди при всех его страданиях.

– И правда! – воскликнул он. – Они там совсем замерзли.

Дух рыцарственных Дройтвичей совсем угас в их предполагаемом потомке. Сид буквально окаменел.

– Не могу я, – взмолился он. – Одни синяки! Нога прям как туча какая-нибудь…

– Мне кажется, – предположила Вайолет, – что нам собираются показать лодыжку.

Тони стало не по себе, словно его затащили на очень уж неравный матч.

– Синяки или не синяки, – твердо сказал сэр Герберт, – учиться надо. Вам не приходило в голову, что граф Дройтвичский охотится?

– Вероятно, вы думаете, – прибавила леди Лидия, – что можно охотиться на мотоцикле?

Сид поник под грузом упреков, но все же проговорил:

– А чего лис губить? Тоже, знаете, животные.

Повисло тяжкое молчание. Потом сэр Герберт с угрожающим спокойствием обратился к жене:

– Что ж, Лидия, оставим все это. Не хочет соответствовать своему положению, его дело.

Сид перепугался.

– Нет-нет, иду! – закричал он. – Иду, иду!

– Постойте, – сказал Тони. – Подождите минутку. Ну что вы, честное слово! Они над вами издеваются.

– Тони! – вскричала леди Лидия.

– Зачем вам учиться верховой езде? Не хотите – не учитесь.

Сид остановился и прищурился.

– Чего это вы за меня вступаетесь?

– Да мне вас жалко!

– Вон как? – Сид горько засмеялся. – Умный какой выискался!

– Что вы имеете в виду?

– Знаю я вас! – сказал Сид голосом хорошего человека, разоблачающего змею. – Не хотите, чтобы я учился, да? Хотите, чтоб все надо мной смеялись, да? Как бы не так! Всему выучусь, себя не пожалею!

– Не забудьте, в пять концерт, – напомнила леди Лидия.

– Концерт? – огорчился Сид. – Тьфу ты!.. Хорошо, тетя. Приду. Нет, собачья моя жизнь…

Он побрел к выходу. Фредди последовал за ним, так же мрачно глядя в будущее.

– Ну и вид у меня! – сказал он. – Все лицо порезано.

16

Семейный совет мгновенно утратил прежнюю суровость. Из грозного судьи, обличающего уж очень подлого злодея, сэр Герберт превратился в приятного джентльмена, каким и был по природе. Дамы улыбались счастливой улыбкой. Только Тони невесело смотрел на эту веселую кампанию.

– Замечательно! – сказал сэр Герберт.

– Да, – согласилась Вайолет. – Просто блеск!

– Еще недельку, – подхватил баронет, – и ему конец.

Леди Лидия улыбалась Тони. Вайолет тоже его одобрила:

– Мастерский удар, ничего не скажешь!

– Да, – поддержала ее леди Лидия. – Очень умный ход.

– Истинный Макиавелли ^[11], – заметила Вайолет. – Не знала за вами такой тонкости.

Тони ничуть не обрадовался.

– Быть может, – осведомился он, – вам интересно узнать, что я его действительно пожалел?

– Что?!

– Да, мне его жалко.

– О чем ты говоришь? – удивился сэр Герберт.

– Тони, – сказала Вайолет, – вы бредите.

– Нет, я его жалею, – упрямо ответил Тони. – Мне и раньше не нравилась эта затея, а теперь и подавно.

Леди Лидия почти заблеяла от чувств.

– Как же его иначе урезонишь?

– Как хотите, а это нечестно.

– Нечестно! – фыркнул сэр Герберт.

– Да, – отвечал Тони, – у таких, как мы, одно оправдание – честь. Когда мне было стыдно, что я живу за чужой счет, я утешался тем, что я – человек чести. И вот, пожалуйста, вступаю в заговор, чтобы обмануть этого беднягу!

Сэр Герберт был слишком потрясен, чтобы фыркать.

– Что за дурацкая мысль!

– Такие речи, – язвительно прибавила Вайолет, – произносят в Гайд-парке.

– Ну и ладно, – сказал Тони. – Хорошо, я оратор из Гайд-парка. Но ничего не поделаешь, игра – нечестная.

– Разреши заметить, – сказал сэр Герберт, обретя былую велеречивость, – что мы это делаем ради твоего блага.