Праздник Циси – его ещё иногда называют китайским Днём святого Валентина – не слишком известен в китайских общинах Америки, но бабушка Лия́ оживила его для нас, и он приобрёл немалую известность на местном уровне – о нём всегда пишут в газетах и указывают в каталогах летних событий Чикаго.

Лия́ продолжает:

– Это наш самый большой праздник до истечения двухмесячного срока оплаты долга.

Два месяца? Она говорила, что всё плохо, но я даже не представлял насколько.

Стараясь сохранить в голосе надежду, я отвечаю:

– И ты хочешь, чтобы фестиваль стал ещё больше и лучше прежнего?

– Ага. Я открыта для любых идей. Это лучший шанс заработать много денег.

Я задумчиво киваю. Она прикусывает нижнюю губу.

После нескольких неудачных идей я опускаю взгляд на воду в прозрачном стакане, и тут меня осеняет.

– Вода! – выпаливаю я.

Её лицо тут же загорается оптимизмом, она радостно кивает. Блин, мне надо несколько секунд, чтобы прийти в себя. Сколько ещё людей, услышав такие странные слова, не уставятся на меня так, словно у меня вода из носа полилась, а заинтересуются?

– Вот, смотри, – говорю я, закрывая глаза и сопровождая слова жестами. – Что, если… мы зажжём не только небо, но и… – я делаю драматичную паузу, – воду?

Я открываю глаза и радуюсь, видя, что Лия́ всё ещё воображает, жмурясь.

– Водные фонарики! – заканчиваю я. – Кто-то же их делает, верно? А если нет, мы сможем сделать их сами!

Лия́ моргает и достаёт телефон. Её пальцы мелькают над экраном – она вводит поисковые запросы и, закусив губу, прокручивает результаты.

Через несколько минут она показывает мне экран.

– Смотри.

Фотография угловатых светящихся бумажных фонариков, усыпавших поверхность воды. Я улыбаюсь.

– Красивые.

Лия́ указывает на экран.

– Это как раз то, что надо, чтобы вывести празднование Циси на новый уровень. Но, думается мне, это только начало.

Приносят остальную еду. Я беру зелёный лук из её тарелки и перекладываю в свою. Лия́, словно пулемёт, излагает одну идею за другой. Я пытаюсь помогать, но ей это особенно и не нужно. Она рулит, а я – просто пассажир. И это офигенно.

Когда нам приносят чек, мы уже полны до отвала. Уткой, лапшой и (для меня) счастьем. (Не беспокойтесь, ужин закончился, уже можно сказать что-нибудь приторное.)

Лия́ быстро хватает чек, намного опередив меня – мне даже двигаться тяжеловато. Я стону. Она тоже стонет – но совсем по другой причине.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Ничего, – лжёт она.

– Нет, не ничего. – Я отбираю у неё счёт.

Вот ведь… Утка по-пекински довольно дорогая.

– Это и благо, и проклятье, да? – говорит она, пожимая плечами.

Я точно знаю, что она имеет в виду. Я обожаю нашу общину и жизнь в ней, но к ней всегда примешиваются определённые трудности. Например, мы не можем выбирать, что есть, и не знаем, сколько придётся заплатить.

– Я заплачу, – говорю я, но она уже качает головой.

– Этот ужин устроила я в благодарность тебе, – возражает она.

– Давай разделим пополам.

Она колеблется.

– Пожалуйста, – пытаюсь настаивать я. Это у её семейного магазинчика трудности, а не у моего. Она не должна тратиться на меня.

Она едва заметно кивает.

– Ладно. Спасибо. Не только за это. За всё.

– Всегда пожалуйста, Лия́, – отвечаю я совершенно искренне. – Всегда.

С таким же успехом я мог бы облить её патокой. Но когда она мне улыбается – широко, показывая зубы, – я вспоминаю, что она любит всё приторное не меньше, чем я.

8. Операция «Лунный пряник»

Лия́

– Это… мама, Баба… – У меня вспотели ладони, и я отчаянно сопротивляюсь желанию сбежать в своё любимое тайное укрытие в магазинчике «Фонарики желаний» (за плюшевую панду в натуральную величину, которую я хотела, когда была ещё совсем маленькой, и которую бабушка купила мне на шестилетие). Мы с мамой и папой никогда не делились всеми чувствами, но раньше хотя бы больше разговаривали. Я ещё никогда так не нервничала – но, с другой стороны, мы никогда столько не скрывали друг от друга.

Но потом перед глазами снова встают написанные жирным шрифтом слова ДВА МЕСЯЦА и ВЫСЕЛЕНИЕ, и я всё-таки продолжаю:

– У меня, э-э, есть кое-какие идеи для магазина. Случайно придумала, – вру я, потому что мне кажется, что нужно притворяться, что я ничего не знаю. – Решила, что будет здорово. Надо больше продвигать наш бренд.

Да, совсем не подозрительно прозвучало. Родители, моргая, смотрят на меня и встревоженно хмурятся. Надеясь, что подробности удастся изложить более гладко, я говорю:

– Может, начнём продавать ещё и плавающие фонарики? Они станут отличной парой для небесных! Просто представьте: на следующем празднике мы осветим не только небо, но и воду.

Я театрально взмахиваю рукой, словно это движение сотворит ряд свечек на воображаемом озере за моей спиной. Я умалчиваю о том, что это идея Кая: не хочу, чтобы мне прочитали очередную лекцию о его характере.

Родители ничего не отвечают, поэтому я продолжаю говорить, но, поскольку заранее подготовленные реплики закончились, уже начинаю путаться.

– Понимаете? Водные фонарики! Представьте, какие классные фотки мы сделаем на следующем празднике для витрины и интернета!

– Интернета? – удивлённо переспрашивает отец.

– Ага, я тут подумала… может, нам открыть сайт? Я этим займусь, – быстро добавляю я. – На бесплатном домене. А ещё надо внести магазинчик в каталог «Магазинной лихорадки», приложение Джека. Но нам для этого понадобится сайт, чтобы покупатели могли делать заказы напрямую.

Папа качает головой.

– Это всё слишком сложно, Лия́. Нам это не нужно.

Я (вроде) понимаю, почему родители не рассказывают мне о проблемах магазинчика, но сейчас они просто лгут мне в глаза.

– Это из-за Найнай? – неуверенно спрашивает мама.

Мне ещё никогда не казалось, что мы настолько далеки друг от друга. Как можно понимать смысл одних и тех же слов настолько по-разному?

– Я сама всё сделаю! – в отчаянии кричу я. – Вам вообще не надо напрягаться! Вы беспокоитесь, что новый товар не будет продаваться и принесёт убытки? Нам необязательно заказывать слишком много фонариков! Проведём пробный запуск! Опросим клиентов!

Мама выставляет перед собой ладони в отвратительном жесте, которым она обычно пытается меня успокоить. Он всегда оказывает противоположный эффект: раздражает меня ещё больше, потому что мне кажется, что она не понимает всей серьёзности ситуации.

– Ли Я. – Она делает акцент на обоих слогах и произносит их с преувеличенными китайскими интонациями. Звучит почти так же, как когда европейцы называют своего ребёнка полным именем. – Мне кажется, это не очень хорошая…

– Мы закажем немного, – перебивает папа, и по его тону сразу становится ясно, что разговор окончен.

Теперь я беспокоюсь, что он согласился просто для того, чтобы заткнуть меня. Что, если у них действительно есть причины так сопротивляться – например, они считают, что на новом, непроверенном товаре мы в самом деле потеряем деньги? Я вдруг жалею, что начала так настаивать на идее, которую и сама ещё толком не продумала.

– Нам необязательно… – начинаю я. – То есть, если это слишком рискованно…

Я очень хочу просто сказать им, что знаю о просроченных платежах. Слова даже начинают складываться на кончике языка, но для меня это неизведанная территория. Я боюсь представить, что будет, если они узнают, что я читаю их почту – пусть даже по совершенно невинным причинам.

– Ничего страшного, – тем же тоном, что и раньше, говорит папа.

Мама плотно сжимает губы, явно не соглашаясь. Потом добавляет:

– Для начала закажем парочку и проведём пробный запуск. Чтобы убедиться, что качество хорошее.

Отец кивает, и они внезапно ретируются, чтобы я не смогла сказать что-то ещё. Отлично – теперь я могу скрыть, что на самом деле уже заказала больше, чем «парочку», причём на адрес пекарни Кая – на случай, если родители скажут «нет».

* * *

К счастью, сегодня я могу отвлечься на второй этап операции «Лунный пряник». День Милой Встречи. Ну, или День Катастрофической Встречи – слишком многое зависит от вещей, которые я не могу контролировать: действительно ли мистер Тан заинтересуется бабушкой Шуэ, придут ли они оба вовремя, скажет ли мистер Тан хоть что-нибудь (в отличие от бабушки Шуэ, он человек немногословный)?

Я смотрю на часы. 15:12. Внимательно слежу, как тикает секундная стрелка – тик-тик-тик… я не слишком долго смотрю? Сердце стучит в одном ритме с тиканьем, и с каждым ударом моё волнение нарастает.

А потом ровно в 15:15 открывается дверь и играет песня «Луна означает моё сердце».

– Лия́! – Бабушка Шуэ раскрывает объятия. – Любимица моя! Я так рада тебя видеть!

Пунктуальная, как всегда. Я обнимаю её. От неё пахнет растительным маслом и мукой.

Я заманила бабушку Шуэ в магазинчик под предлогом выигрыша в лотерею Летнего фестиваля фонариков, которая была, кхм, конкурсом, «проходящим тестовую стадию» и «не очень публичным» (ну, или совсем не публичным). К счастью, как только я сказала «вы выиграли», бабушка Шуэ радостно запищала и не стала выспрашивать подробности.

Мои родители сидят в офисе, скорее всего, изучая отчёты, и кажется мне, уже точно не выйдут, раз пришла бабушка Шуэ. Печально, но с другой стороны – большая удача.

Я пытаюсь сосредоточиться на бабушке Шуэ и не смотреть на часы. Это, конечно, не главная причина, но если я посмотрю на часы, то стану похожа на всех остальных её собеседников – нетерпеливых и раздражённых. Так что я заставляю себя внимательно слушать каждое слово и в конце концов полностью теряюсь в её рассказе. И даже рада, потому что её история напоминает мне, почему же я так хочу, чтобы её желание сбылось.

Бабушка Шуэ – живое воплощение слова «боец». Младшая из шести детей, она сражалась за внимание. Она выросла в богатой семье землевладельцев, которая лишилась всего, когда в Китае пришли к власти коммунисты; она отчаянно боролась, чтобы поддерживать на плаву себя и семью: торговала на улице каллиграфическими рисунками, бралась за любую работу, которую предлагали.

Когда богатый американский путешественник, приехавший в Шанхай по делам, купил у неё рисунок журавля, она сумела рассказать ему историю одними жестами и кистью, хотя они не знали языков друг друга. Он пригласил её на ужин, и они весь вечер смеялись – всё так же почти не разговаривая. После стремительного, почти бессловесного романа он увёз её в Америку. Она мечтала об этом с детства, вырастая под сказки о том, что в Америке золото можно найти прямо на улице, но даже представить не могла, что её туда приведёт любовь.

Она нашла своё счастье. У них родилось двое детей-погодков. Бабушка Шуэ учила английский язык, мечтая, как поступит на работу в финансовую компанию мужа – для удовольствия, а не ради денег, – когда детишки немного подрастут.

Но потом её муж внезапно погиб. Автомобильная авария. Все мечты бабушки Шуэ тут же испарились. Компанию ей пришлось продать. Она в отчаянии переехала в китайский квартал, чтобы жить рядом с людьми, говорящими на её родном языке, чтобы находиться в обществе, которое поддержало бы её. Гибель мужа настолько её сломила, что она отказывалась садиться за руль и запрещала детям учиться водить. Америка из страны золотых возможностей стала тюрьмой. Бабушка Шуэ сама слишком боялась покидать пределы китайского квартала и детей старалась оттуда не выпускать. Поэтому при первой же возможности они сбежали из родительского дома и почти не возвращались.

Бабушка Шуэ очень благодарна общине, которая поддержала её и подарила дом в чужой стране, поэтому всячески пытается отплатить добром за добро. Старается заботиться о других так же, как другие заботились о ней, даже тогда, когда им этого не хотелось.