Итальянская армия рассчитывала легко и уверенно разгромить австрийцев в долине реки Изонцо и дальше быстрым наступлением взять Триест. Война, однако, оказалась вовсе не такой, как обещал Д’Аннунцио – славной и героической, и не такой, какой ее описывал в своих предсказаниях футурист Филиппо Томмазо Маринетти – «единственной гигиеной мира». Она оказалась грязной и смертоносной: линия фронта двигалась то в одну, то в другую сторону, оставляя за собой горы трупов. В общей сложности на Изонцо произошло одиннадцать сражений, престарелый и не способный менять тактику генерал Кадорна отправлял в бой одну за другой волны солдат, каждая из которых под пулеметным огнем неизменно превращалась в кровавое месиво человеческих тел. К концу ноября 1915 года число погибших итальянцев составило 110 тысяч человек. Уделом уцелевших были холод, голод, крысы и блохи.

В Милане при звуках сирены воздушной тревоги Ракеле, Эдда и Анна прятались в подвале. Однажды в дверь к ним постучали двое полицейских. В небольшом отеле поблизости случился пожар, и вину за него возлагали на синьору Муссолини. Выяснив, что виновницей пожара была Ида Дальзер, к тому же только что родившая мальчика, которого она назвала Бенито Альбино, Ракеле решила действовать. Муссолини к тому времени заболел свирепствовавшим в боевых частях тифом и был отправлен на лечение в госпиталь в городе Чивидале-дель-Фриуле. Взяв с собой Эдду, Ракеле отправилась к нему через военные конвои и минуя многочисленных раненых.

Ноябрьским днем в три часа пополудни, в маленькой боковой комнатке госпиталя, в присутствии местного мэра и свидетелей, Муссолини и Ракеле заключили брак. С желтыми от тифа глазами, с небритой в течение нескольких дней щетиной и в шерстяном берете на голове, жених был едва в состоянии говорить и мог только шептать. Вся церемония заняла пять минут. Монахиня дала всем присутствующим по куску пирога панеттоне и по стаканчику вина. Эдда, в свои четыре с половиной года, стала, наконец, законным ребенком. Был у нее теперь и сводный брат Бенито Альбино. Как говорила Ракеле, свадьбы могло бы и вовсе не быть, если бы не quella maniaca, эта сумасшедшая.

К Рождеству Муссолини вернулся на фронт, жалуясь в письмах, что единственной его едой были пять каштанов. «Снег, холод, бесконечная скука, – писал он. – Порядок, беспорядок, хаос». В конце концов, получив отпуск, он приехал в Милан. Ида от него не отставала и, зажатый в угол, он снял для нее комнату в отеле Gran Bretagna и в присутствии нотариуса признал Бенито Альбино своим ребенком. К моменту его возвращения на фронт, в снег, лед и холод Карнийских гор, Ракеле была беременна. 16 марта 1916 года Муссолини присвоили звание капрала. Его письма Эдде, с неизменно вложенными туда сухими цветами и листьями, были скорее письмами любовника, чем отца. По этим письмам Ракеле учила дочь читать.

Чтобы обеспечить пропитание для Ракеле с рождением ребенка, Анна купила молодого петушка. Откармливали его во дворе, и Эдда привязалась к птице: гладила его, кормила, гуляла с ним на привязанном к его ноге поводке. Однажды, вернувшись домой после некоторого отсутствия, она увидела, что петушок исчез, а вместо него в доме появился младенец, мальчик по имени Витторио. Замалчивание тех или иных событий – характерная черта семейной жизни Муссолини. Позднее Эдда писала о замешательстве, которое она в связи с этим испытала, и своем негодовании от исчезновения любимца.

Почти год спустя, в феврале 1917, когда Муссолини находился за линией фронта, от перегрева в стволе миномета разорвалась мина. Стоявшие рядом с ним пять человек были убиты, Муссолини ранен в бедро, а в теле застряло множество осколков. На носилках его отнесли в близлежащий госпиталь. Среди первых посетителей там оказалась Сарфатти, которая описывала «42 раны… как у пронзенного стрелами святого Себастьяна». Обзаведясь с помощью друга формой Красного Креста, Ракеле пробралась в госпиталь. По случайному совпадению там же в это время оказалась и Ида с Бенито Альбино на руках. Увидев соперницу, Ида стала кричать, утверждая, что Муссолини ее соблазнил и бросил, и что на самом деле она его настоящая жена. Пока находившиеся в той же палате раненые солдаты со смехом наблюдали за разгоравшимся скандалом, Ракеле потеряла терпение и, набросившись на Иду, стала выдирать ей волосы и осыпать ее тумаками. Ида в панике бежала.

В апреле Муссолини перевели в госпиталь в Милане, где ему предстояло перенести несколько операций. Поначалу казалось, что ногу придется ампутировать. Он лежал в постели, учил русский и английский и хвастал своей стойкостью перед лицом непереносимой боли. В августе, демобилизованный и на костылях, он провел несколько дней с Ракеле и Эддой, удя рыбу на озере Лаго-Маджоре на границе между Италией и Швейцарией. С бронзовой медалью на груди Муссолини вернулся на работу в Il Popolo d’Italia, и тут же у здания редакции объявилась Ида вместе с сыном. «Мерзавец, свинья, убийца, предатель!» – орала она в окна. Загодя она обзавелась визитными карточками с подписью «Синьора Муссолини». Вмешалась полиция, и Иду выслали из Милана, как угрозу Муссолини и общественному порядку, и отправили на юг, в город Кассет, где ее интернировали, как «подданую враждебного государства». Больше не «его маленькая Ида» исчезла из жизни Муссолини, по крайне мере на время.

Эдда, в ярости от того, что внимание старших переключилось с нее на маленького брата Витторио, становилась все более и более необузданной, терроризируя других детей в доме. Когда на пустыре поблизости разбили табор цыгане, она была очарована их разноцветными платьями, золотыми кольцами и рассказами о бродячей жизни и, как она рассказывала позднее, умоляла их взять ее с собой. Они отказались со словами, что ей нужно жить с родителями. Однажды Эдда настолько вывела Ракеле из себя, что та сказала ей, что она может отправляться жить к цыганам. Получив разрешение, девочка ринулась в табор, только чтобы обнаружить, что ее новые друзья уже уехали. Слишком гордая и упрямая, чтобы идти домой – качества, которые, как она потом говорила, были для нее спасительными, – она слонялась по пустырю еще долго после наступления темноты, пока, наконец, ее там не нашла бабушка.

Эдда была вечно в ссадинах и порезах, ее поведение становилось все более и более дерзким. Однажды, увидев, как бабушка убаюкивает лежащего у нее на руках Витторио, она выдернула из-под нее стул, и Анна рухнула на пол. Бабушка ее за это хорошенько отколотила. Услышав шум, Ракеле добавила и от себя. Много лет спустя Эдда говорила Витторио, имея в виду их разницу в возрасте: «Тебе повезло, ты был избавлен от шести лет побоев».

Со сделанной в это время фотографии на нас смотрит сидящая на скамейке и болтающая ногами крепко сбитая девочка с копной густых волос и хмурым, злым взглядом. Превращение дочери в маленького деспота было явно по нраву Муссолини. Он потакал ее капризам и, будь его воля, учил бы ее дома, если бы Ракеле не настаивала на необходимости отправить ее в школу. Вспоминая это время, Эдда говорила: «Я была босая, злая и голодная… несчастный ребенок».

Двенадцатое сражение на Изонцо между 24 октября и 7 ноября 1917 года, получившее название битва при Капоретто, где австрийские и германские войска применяли газ и огнеметы, закончилось разгромом итальянской армии. За минувшие с начала войны два года были убиты и ранены 300 тысяч человек, еще многие тысячи дезертировали или попали в плен. Среди убитых был и сын Маргериты Сарфатти Роберто. К окончанию войны в 1918 году Италия превратилась в страну вдов и сирот. Среди всех участников войны итальянская армия оказалась одной из хуже всего управляемых и хуже всего экипированных, офицеры покидали линию фронта, оставляя солдат на произвол судьбы. Были случаи, когда солдатам приходилось бежать, перерезая колючую проволоку садовыми ножницами. Правительство отказывалось отправлять попавшим в плен продукты, считая, что это будет стимулом и остальным сдаваться в плен. Большинство воевавших держались стойко, но, если сила и мужество им изменяли, ожидавшие их наказания были варварскими. Капоретто стало символом того, насколько прогнила воюющая Италия.

Возвращавшийся с фронта рабочий класс был полон злости, горечи за судьбу погибших товарищей и осознания бесплодности бойни, свидетелями и участниками которой они стали. За свои страдания они хотели вознаграждения. Многие социалисты в их рядах с самого начала были против войны. Раздаваемые перед войной парламентом обещания новых рабочих мест, земли и лучших условий труда на заводах и фабриках обернулись пшиком, в то время как те, кто на войну не пошел, обрели новые специальности и процветали. Вернувшись домой, в страну, частью которой они себя больше не ощущали, ветераны чувствовали себя преданными и мечтали действовать. Чувство отчуждения и желание хоть какой-то справедливости, подпитываемое завистью и гневом, распространялось по всей Италии и стало прекрасной питательной почвой для вспыхнувших в Умбрии, Эмилии-Романье, Тоскане и Ломбардии забастовок. На севере рабочий люд захватывал заводы, на юге – землю. Поезда и трамваи в городах остановились, бастовали пекари, медсестры, электрики, учителя и печатники. Производство рушилось, инфляция росла, началась нехватка самого необходимого. Курс лиры по сравнению с предвоенным 1914 годом упал в четыре раза. Любые повышения зарплаты немедленно съедал галопирующий рост цен.

Преданными чувствовали себя не только вернувшиеся с фронта солдаты. Средний класс, мужчины которого пошли на войну офицерами, испытывал давление pescecani, акул, разбогатевших на военном производстве, правительства, которое им это позволило, и всплывших на поверхность из глубины масс «большевистских» агитаторов. В апреле 1919 года в Милане начались стычки между бастующими социалистами и националистами; редакцию Avanti подожгли, и в пожаре погибли четыре человека. В театре разорвалась бомба, опять-таки было много убитых и раненых. Правительство, опасаясь, что жесткий ответ с его стороны может спровоцировать социалистическую революцию, бездействовало. Восьмилетняя Эдда, проводившая теперь много времени с отцом, была свидетелем множества столкновений; временами она даже помогала раненым.

В отсутствие Муссолини продажи Il Popolo d’Italia резко упали, и он ринулся на поиски денег и инвесторов. Положение было незавидным: социалисты его презирали, правые игнорировали, умеренные ему не доверяли. Со страниц газеты он предупреждал, что вернувшиеся с фронта одними обещаниями не удовлетворятся. Он заговорил о trincerocrazia, аристократии окопов, выкованном в боях клане людей, которые создадут новую Италию. Отказывать этим людям в признании понесенных ими жертв, говорил он, чревато расколом социальной структуры Италии «на мелкие щепки».

В апреле 1918 года Ракеле родила второго сына, Бруно. Муссолини, находившийся в это время на сборе средств в Генуе, велел ей придержать роды до его возвращения, так что вернувшись и увидев младенца в люльке, сильно ее отругал. Пару дней он пытался помогать, но скоро Ракеле выгнала его из кухни, обвинив в мотовстве и хаосе. Летом они переехали в большую по размеру и более удобную квартиру на улице Форо Бонапарте, недалеко от Замка Сфорца. Здесь уже была нормальная гостиная и длинные коридоры, по которым Эдда бегала наперегонки с соседскими детьми. Арнальдо, брат Муссолини и теперь его правая рука в Il Popolo d’Italia, нашел себе квартиру поблизости. Возвращающиеся с фронта солдаты привезли с собой испанку, и кормящая грудью Ракеле заболела. У Бруно развилась дифтерия, затем бронхиальная пневмония, и мальчик чуть не умер. У него было красивое лицо, но огромная голова, рос он тощим и слабым.

Муссолини хорошо понимал то, что никак не могли взять в толк политики в Риме: с наступлением мира Италия окажется кардинально расколота между теми, кто воевал, и теми, кто оставался дома. Именно с учетом этого расслоения он изменил подзаголовок Il Popolo d’Italia: теперь «социалистическая газета» называлась «газетой солдат и рабочих». Настал момент выйти на политическую сцену. 23 марта 1919 года Муссолини выступил на площади Сан-Сеполькро в Милане перед группой сторонников, многие из которых были «ардити» – ветеранами штурмовых отрядов итальянской армии, они носили ножи и дубинки, а под мундирами – черные рубашки. Именно здесь он провозгласил новое движение Fasci Italiani di Combattimento, или Итальянский союз борьбы. Муссолини планировал провести учредительное собрание первых фашистов в зале театра, но людей собралось слишком мало, так что его пришлось перенести в обычную комнату.