Рон Рэш: Серена

© Ron Rash, 2008 All rights reserved

© А. Б. Ковжун, перевод, 2024

© Серийное оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024 Издательство Иностранка®

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024 Издательство Иностранка®

* * *

Посвящается моему брату, Томасу Рэшу

Вот та рука, что может мирозданье сжать целиком своей железной хваткой.

Кристофер Марло

Часть первая

Глава 1

Когда Пембертон вернулся в горы Северной Каролины, проведя три месяца в Бостоне за оформлением бумаг на отцовское наследство, среди встречающих на платформе присутствовала девушка, беременная его ребенком. Девицу сопровождал ее отец-фермер, который прятал под полой потертого плаща длинный бойцовский нож, с великой тщательностью заточенный этим утром ради единственной цели: как можно глубже всадить лезвие в сердце Пембертону.

Кондуктор выкрикнул: «Уэйнсвилл!», и поезд замер, дернувшись напоследок. Выглянув в окно, Пембертон увидел на платформе своих деловых партнеров; готовясь к первой встрече с его супругой, оба нарядились в лучшие костюмы. Свадьба состоялась всего два дня тому назад: нежданная награда за месяцы пребывания в Бостоне. Бьюкенен, как и подобает денди, подкрасил усы и умастил волосы помадой. Его начищенные туфли блестели, а накрахмаленная сорочка из белого хлопка была прилежно выглажена. Уилки, по обыкновению, был в серой фетровой шляпе – он носил ее в надежде уберечь от солнечных лучей оголившуюся макушку. На цепочке часов старшего из двоих мужчин поблескивал ключ принстонского отделения «Фи-Бета-Каппа»^[1], а из нагрудного кармана торчал уголок синего шелкового платка.

Откинув золотую крышку собственных часов, Пембертон обнаружил, что поезд подошел к перрону точно по расписанию, минута в минуту. Лесопромышленник повернулся к своей новоиспеченной жене. Та дремала; прошлой ночью сны Серены были особенно тревожны. Дважды за ночь Пембертона будили ее рыдания, и только в надежных объятиях мужа Серене вновь удавалось уснуть. Теперь же она проснулась от легкого поцелуя в губы.

– Не лучшее местечко, чтобы провести медовый месяц?

– Оно вполне нам подходит, – возразила Серена, приникая к плечу супруга. – Главное, что мы здесь вместе.

Вдохнув бойкий аромат талька «Тре жур», Пембертон вспомнил, как на рассвете сумел ощутить его не менее яркий вкус, проводя губами по коже молодой жены. По проходу вагона стремительно прошествовал носильщик, насвистывая незнакомую мелодию; взгляд Пембертона вновь обратился за стекло.

Хармон с дочерью дожидались прибытия поезда у билетной кассы; фермер небрежно прислонился к стене из каштановых досок. Пембертону вдруг подумалось, что мужчины в здешних горах редко стоят прямо. Вместо этого они по возможности опираются на какое-нибудь дерево или забор, а если таковых рядом нет, то садятся на корточки. В руке Хармон держал пинтовую банку, содержимое в которой едва покрывало дно. Его дочь подчеркнуто прямо сидела на скамейке, словно выставляя напоказ свое положение. Пембертон никак не мог припомнить имени девушки, но при виде отца с дочерью не удивился, как и не был изумлен ее беременностью. Девушка носила именно его ребенка, о чем Пембертон узнал накануне их с Сереной отъезда из Бостона. «Сюда прибыл Эйб Хармон, – предупредил Бьюкенен по телефону. – Говорит, у него к тебе важное дело, что-то насчет дочери. Может, просто чушь несет по пьяни, но мне подумалось, что тебе стоит знать».

– Среди встречающих будет и кое-кто из местных, – заметил Пембертон невесте.

– О чем нас любезно уведомили заранее, – кивнула Серена.

Она на мгновение задержала правую ладонь на его запястье, и Пембертон кожей ощутил твердые бугорки у основания ее пальцев и холодок простого золотого кольца, заменившего Серене обручальное колечко с бриллиантом. В точности такое же, не считая диаметра, украшало и руку самого Пембертона. Поднявшись, он потянул на себя ручки заброшенного на багажную полку саквояжа. Поклажу он вручил носильщику; тот на шаг отступил, пропуская вперед пассажира, который повел жену по проходу и ступеням вагона к платформе. Между сталью ступенек и деревом настила оставался зазор в добрых два фута, однако, спрыгивая на доски, Серена не искала опоры в мужниной руке.

Бьюкенен первым поймал взгляд Пембертона и многозначительно повел бровью в сторону Хармона с дочерью, после чего в формальном поклоне учтиво склонил голову перед Сереной. Уилки сорвал с лысины фетровую шляпу. Ростом Серена превосходила обоих мужчин, но Пембертон догадывался, что очевидному удивлению Бьюкенена и Уилки способствовали и другие детали ее внешности: вместо платья и шляпки клош на его спутнице были бриджи и ботинки; бронзовый загар не выдавал принадлежности к определенному социальному кругу; ни мазка румян или помады, а коротко подстриженные волосы, светлые и густые, сообщали лицу строгость, пусть и не противоречащую женственности.

Подойдя к старшему из мужчин, Серена протянула ему руку. Хотя Уилки в свои семьдесят с лишним лет был как минимум вдвое ее старше, он уставился на Серену с видом восхищенного школьника и прижал к груди шляпу, словно в тщетной попытке защитить уже сраженное сердце.

– Уилки, полагаю?

– Да-да, это я, – запинаясь, подтвердил тот.

– Серена Пембертон, – представилась она, все еще протягивая руку.

Уилки еще немного повозился со шляпой, прежде чем высвободить правую ладонь и пожать руку Серене.

– А вы Бьюкенен, – определила Серена, оборачиваясь ко второму партнеру мужа. – Правильно?

– Да.

Бьюкенен принял протянутую руку и неловко накрыл своей.

Серена улыбнулась:

– Разве вас не учили рукопожатию при знакомстве, мистер Бьюкенен?

Весело щурясь, Пембертон наблюдал за тем, как Бьюкенен исправил ошибку, чтобы тут же убрать руку за спину. За год работы в местных горах Бостонской лесозаготовительной компании жена самого Бьюкенена приезжала сюда всего однажды, в розовом платье из тафты, которое основательно выпачкалось еще до того, как она успела пересечь единственную улицу Уэйнсвилла и войти в дом мужа. Она провела здесь единственную ночь и уехала первым же утренним поездом. Теперь Бьюкенен и его жена проводили вместе одни выходные в месяц, встречаясь в Ричмонде; выезжать еще дальше на юг миссис Бьюкенен отказывалась наотрез. Жена Уилки вообще не покидала Бостон.

Меж тем партнеры Пембертона, казалось, утратили всякую способность говорить членораздельно. Взгляды обоих обратились на джодпуры^[2], на бежевую рубашку Серены и ее черные ботинки. Безупречное произношение и прямая осанка подтверждали, что миссис Пембертон, как и их жены, получила образование в Новой Англии. Впрочем, родилась Серена в Колорадо, где и росла до шестнадцати лет. Отец-лесопромышленник научил дочь лихо скакать на коне, метко стрелять и прямо смотреть мужчинам в глаза, крепко пожимая им руку. На восток девушка перебралась только после смерти родителей.

Носильщик выставил саквояж на платформу и направился к багажному вагону, где находились прибывшие из Саратоги пожитки Серены и гораздо более скромный багаж Пембертона.

– Надо думать, Кэмпбелл уже доставил арабского мерина в лагерь? – поинтересовался Пембертон.

– Да, – ответил Бьюкенен, – хотя эта коняга чуть не прикончила мальчишку Вона. Твой мерин не только высок, но и крайне боек. Как говорится, с норовом.

– Что новенького в лагере? – спросил Пембертон.

– Без серьезных проблем, – покачал головой Бьюкенен. – Кто-то из рабочих наткнулся на следы рыси в лощине Лорел и решил, что там бродит горный лев. Уже несколько бригад отказались туда возвращаться, пока Гэллоуэй не сходит проверить.

– Горные львы? – оживилась Серена. – И часто они тут встречаются?

– Вовсе нет, миссис Пембертон, – поспешил обнадежить Уилки. – Рад сообщить, что последнего в этом штате застрелили в двадцатом году.

– Хотя местные жители упорно верят, будто один точно остался, – добавил Бьюкенен. – Всем здешним рабочим известны легенды о нем: не только о его огромных размерах, но и об окрасе, который меняется от рыжеватого до черного. Как по мне, эти сказки хороши, пока остаются сказками, но ваш супруг считает иначе. Он надеется, что чудище вполне реально, и мечтает на него поохотиться.

– До бракосочетания так и было, – внес уточнение Уилки. – Но теперь, раз уж Пембертон стал женатым человеком, я убежден, что он остепенится и откажется от охоты на мифических пум в пользу менее опасных развлечений.

– Надеюсь, мой муж не прекратит преследовать свою пуму, – возразила Серена, развернувшись так, чтобы обращаться не только к Пембертону, но и к его партнерам. – Он разочаровал бы меня, отказавшись от охоты. Пембертон из тех, кто не боится трудностей, потому я и вышла за него замуж… – Выдерживая короткую паузу, Серена улыбалась. – …А он женился на мне.

Носильщик выставил на платформу второй дорожный чемодан, и Пембертон распрощался с парнем, выдав ему четвертак. Серена же оглянулась на отца и дочь, которые теперь вместе сидели на скамейке, настороженные и молчаливые, точно актеры, выжидающие верный момент для своих реплик.

– Мы не знакомы, – заметила Серена.

Девушка продолжала угрюмо разглядывать ее, а первые, не совсем внятные слова были произнесены отцом:

– К тебе у меня нету дел. Я пришел потолковать с тем, кто стоит рядом.

– Его дела – мои дела, – отрезала Серена. – И наоборот.

Хармон кивнул на живот своей дочери, затем снова повернулся к Серене:

– Только не это дельце. Его провернули еще до твоего приезда.

– Вы намекаете, что она носит ребенка моего мужа?

– Я ни на что не намекаю, а говорю как есть, – сдвинул брови Хармон.

– Значит, вам крупно повезло, – поздравила его Серена. – О лучшем кобеле для случки нельзя и мечтать, на что указывает хотя бы размер живота. – После чего она перевела взгляд на дочь, чтобы обратиться к ней напрямую: – Только на этом везение кончается. Отныне место занято. Остальных его детей я выношу сама.

Фермер рывком выпрямил спину, и Пембертон успел заметить блеснувшую перламутром рукоять ножа, прежде чем та скрылась под полой плаща. Его удивило, что тип вроде Хармона мог обладать таким прекрасным оружием. Вероятно, случайный выигрыш в покер или семейная реликвия, доставшаяся от более обеспеченного предка. За стеклом кассового окошка мелькнуло лицо начальника станции – задержалось на мгновение и пропало. От стены расположенного рядом хлева для передержки крупной скотины за происходящим бесстрастно наблюдала группа крепких ребят, уроженцев местных гор; все как один служили в Бостонской лесозаготовительной.

Среди них был и управляющий по фамилии Кэмпбелл, в чьи многочисленные обязанности входило служить связующим звеном между работниками и владельцами. В лагере Кэмпбелл всегда носил серые хлопковые рубашки и холщовые брюки, но сегодня был облачен в комбинезон, подобно остальным трудягам. Нынче воскресенье, сообразил вдруг Пембертон и на миг ощутил беспокойство: он не мог припомнить, когда в последний раз смотрел на календарь. В Бостоне, рядом с Сереной, время представлялось ему сжатым в тисках смазанных циферблатов и стрелок: летящие часы и минуты не могли вырваться на свободу, составив дни. Так или иначе, миновали уже и дни, и месяцы, что подтверждал вздувшийся живот девицы Хармон.

Большие, пестрые от веснушек руки Хармона вцепились в край скамьи, и он слегка подался вперед, не отводя от Пембертона пристального взгляда голубых глаз.

– Вернемся домой, папа, – шепнула фермерская дочка, накрывая отцовскую ладонь своей.

Тот отмахнулся, словно от назойливой мухи, и слегка качнулся, поднимаясь на ноги.

– Черт бы драл вас обоих, – выдохнул Хармон, делая шаг к Пембертонам.