Фурия Первого консула (страница 21)
– Почтенные собратья по Сенату, – не скрывая презрения, заговорил Теогинус. – Едва ли не все консулы и патриции в последний год войны работали рядом с Гаем Секстусом. Не предполагаете же вы, что множество граждан страны, в большинстве – одаренных водяных магов, не заметили его безумия?
– Брат… – начал Валериус.
– Если же он в самом деле впал в умственное бессилие, – продолжал Теогинус, – то и усыновление им Аквитейна Аттиса должно считаться точно таким же подозрительным, как признание Октавиана.
– Ха! – Амара оскалилась в ухмылке и кулаком стукнула Бернарда по колену. – Додумался!
Бернард накрыл ее кулак ладонью:
– Полегче, милая, синяков наставишь.
– Аквитейн Аттис, – продолжал Теогинус, обращаясь ко всему Сенату, – бесспорно, один из лучших образцов таланта, способностей и управленческого гения, какие может предложить сообщество граждан. Невозможно оспорить его искусство и личную отвагу в битвах против ворда. – Он набрал в грудь воздуха и прогремел: – Но все это не оправдывает тех, кто пренебрег законом государства! Ни Аквитейна. Ни граждан. Ни Сенат! – Он медленно повернулся, обводя взглядом ряды сенаторов. – Не сделайте ошибки, почтенные сенаторы. Презреть сейчас волю Гая Секстуса было бы изменой закону, правившему этой страной с ее основания, – закону, который позволил нам пережить столетия волнений и войн.
– То есть во имя традиции, – перебил его Валериус, – мы должны без нужды разбрасываться жизнями наших воинов? Это вы хотите сказать, сенатор?
Теогинус в упор взглянул на Валериуса:
– Мы лишились половины страны, сударь. Потеряли несчетное множество жизней. Сама столица Алеры пала, поглощенная землей и огнем. Но главное, что есть в нашем государстве, неподвластно никакому врагу. Оно высечено в нерушимой твердыне умов и сердец – и это закон. Он закован в добрую сталь легионов, которые готовы своими жизнями защищать Алеру. Он струится в жилах граждан, призванных к оружию против грозящего народу врага. – Оратор картинно взмахнул рукой, указывая на запад. – И он там, в живом памятнике того Дома, что с незапамятных времен направлял нашу державу. В Гае Октавиане.
Амфитеатр накрыло молчание. Теогинус умел говорить с толпой. Умел, когда надо, воззвать к чувствам – и к непрестанному заглушенному голосу страха, что слышался во всей Алере в эти отчаянные времена.
Теогинус снова впился глазами в лица сенаторов:
– Помните об этом, когда будете голосовать. Помните принесенные вами клятвы. Помните простую истину: законный наследник Секстуса встает на защиту наших земель и народов. Отвергнув этот закон, отвергнув суть нашего государства, вы уничтожите Алеру. Выстоим ли мы или падем, Алеры больше не будет. И убьем ее мы – убьем тихим словом, громкими речами и поднятием рук. Помните!
Взгляд, которым Теогинус наградил Валериуса, мог бы сжечь того живьем. Затем сенатор вернулся на свое место и скрестил руки.
Валериус долго молчал, глядя на противника. Затем оглядел остальных. Амара прямо-таки читала его мысли. Теогинус затеял опасную игру. Неизвестно, подвигнет ли его страстная речь Сенат в задуманном направлении, однако говорил сенатор Цереры хорошо. Отзвук его слов еще витал в зале. Сейчас любые возражения ничего не дадут Валериусу, кроме возмущенных взглядов. Лучше всего для него идти дальше, положившись на заранее подготовленных сторонников. Голоса разделятся почти поровну. Возможно, сделанного раньше окажется достаточно, чтобы на самую малость склонить весы.
Медленно кивнув, Валериус возвысил голос:
– Я призываю Сенат проголосовать по вопросу законности предполагаемого брака Гая Септимуса с некой свободной жительницей Исаной из долины Кальдерон. Голоса «да» подтвердят законность этого брака. Голоса «нет» его опровергнут.
Амара затаила дыхание.
– Кто голосует «нет»? – спросил Валериус.
В рядах Сената стали подниматься руки. Амара поймала себя на том, что лихорадочно ведет счет.
– Сколько? – шепнул ей Бернард.
– Им нужно тридцать шесть, – ответила она, продолжая считать. – Тридцать два, тридцать три, тридцать четыре…
Валериус добавил к поднятым рукам свою.
– Тридцать пять! – шепнула она.
– Кто голосует «да»? – спросил Валериус.
Поднялись первые руки – и тут же завыли трубы.
Амару омыла волна взволнованных шепотков. Люди оборачивались. К далекому голосу трубы присоединился еще один, и еще, и еще. Шепотки перешли в ропот.
– Что это? – спросила мужа сидевшая за Амарой матрона. – Сигнал?
Пожилой супруг похлопал ее по руке:
– Точно не скажу, дорогая.
Амара встретила серьезный взгляд Бернарда. Тот был спокоен, но подтянулся, не хуже ее распознав призыв.
Труба звала легион за южной стеной Ривы к оружию.
– Не могли они подойти, – сказала Амара. – Рано.
Бернард ответил полуулыбкой и встал. Вставали и другие граждане вокруг них, быстро и деловито продвигаясь к выходам из амфитеатра, забыв о сенатских прениях.
– Похоже, они взяли привычку заставать нас врасплох. Давай готовиться к худшему и надеяться на лучшее.
Она пожала ему руку и встала. Они уже выходили, когда сквозь толпу к ним кинулась молодая женщина – спешащие навстречу грубо отталкивали ее. Она была стройной, с удлиненным серьезным лицом и длинными, тонкими, как паутинка, волосами цвета светлого золота.
– Граф Кальдеронский! – кричала госпожа Верадис. – Граф Кальдеронский!
Бернард нашел глазами махавшую ему руку и легко прорезал людскую гущу. Амара, чтобы не затолкали, держалась у него за спиной.
– Верадис! – позвал Бернард. И взял девушку за плечи, поддерживая и успокаивая. Та была заметно потрясена, лицо бледное, глаза широко распахнуты. – Что случилось?
– Первая госпожа, граф! – всхлипнула она. – Там такой хаос, я не нашла Пласиду и не знала, кому верить…
Бернард огляделся и последовал знаку Амары, указавшей на проулок между двумя зданиями – затишье в людском потоке. Добравшись до сравнительно тихого места, он заговорил:
– Помедленней, Верадис. Помедленней. Что случилось?
Девушка с заметным усилием овладела собой – Амаре вспомнилось, что она одаренная заклинательница воды. Наверное, эмоции всполошенной толпы были для нее непрекращающимся мучением.
– Ваша сестра, граф, – уже ровным голосом проговорила она. – Вашу сестру похитили. И Арариса.
– Похитили? – резко повторила Амара. – Кто?
Кричали всё новые трубы, их призыв делался громче.
– Не знаю, – сказала Верадис. – Когда я к ней вернулась, дверь была взломана. И кровь – но не так много, как если бы кого-то убили. А их не было.
Среди других труб Амара расслышала сигнал консула Ривы, призывающий к сбору его размещенный в глубине города легион. Бернард с Амарой как граждане на службе консула Ривы обязывались поддерживать Первый риванский легион. Бернард поднял голову – он тоже услышал.
– Я пошел, – бросил он. – Попробуй разобраться.
Амара закусила губу, но кивнула и снова повернулась к Верадис:
– Госпожа, ты летаешь?
– Конечно.
Снова обернувшись к мужу, Амара обняла ладонями его лицо и поцеловала. Он ответил коротко и яростно. Когда они разорвали поцелуй, он тыльной стороной ладони коснулся ее щеки, а потом развернулся и скрылся в толпе.
Амара кивнула госпоже Верадис.
– Покажи, – попросила она.
Они взвились в ночь – две фигурки среди многих, мелькающих в небесах над Ривой под крики легионных труб.
Глава 11
– Ты не представляешь, сколь разрушительные силы готов призвать, – холодно проговорила Алера. – Совершенно не представляешь.
Тави стоял в штабной палатке, вглядываясь в покрывшую весь стол карту страны, прижатую по углам белыми камнями. Воздух гудел от ветряной магии, не позволявшей их голосам проникнуть наружу. Парадный мундир Тави, приготовленный для ужина с Китаи, свернутым лежал на койке в углу.
– Может быть, ты меня просветишь? – буркнул он.
Алера выглядела как всегда – безмятежной, далекой и прекрасной: серое одеяние, переливающиеся в глазах оттенки металла и драгоценных камней.
– Даже тебе трудно будет понять. За оставшееся нам время.
Тави выгнул бровь и внимательнее всмотрелся в ее лицо. Человекоподобная фурия сложила ладони по обыкновению почтенных алеранских матрон. Уж не дрожит ли она? И ногти… неровные? Будто обкусанные.
«Что-то с ней определенно не то», – подумал Тави.
– Может быть, ты бы потрудилась объяснить, с какими осложнениями я столкнусь, исполняя этот план?
– Не вижу смысла, – возразила Алера. – Ты в любом случае его исполнишь.
– Возможно.
Она покачала головой:
– То, о чем ты просишь, приведет в движение определенные циклы. И в конечном итоге сдвиг этих циклов может привести к постепенному остыванию мира. Ледники будут расти год от года, медленно пожирая землю.
Тави как раз глотнул разбавленного вина из бокала. И чуть не поперхнулся.
– Клятые во́роны, – прохрипел он. – Когда?
– Не при твоей жизни, – сказала Алера, – и не при жизни твоих детей или внуков. Возможно, не при жизни вашего народа. К тому времени почти наверняка сотрется ваша письменная история. Тысяча лет, или две, три, или двадцать. Но это будет.
– А если я этого не сделаю, – сказал Тави, – ворд уничтожит мой народ до снежных мух нынешнего года. – Он покачал головой. – И через тысячу лет не останется никаких алеранцев, которым ты могла бы сказать: «Я же говорила». Пусть гипотетические алеранцы завтрашнего дня сами о себе позаботятся.
Он почти готов был увидеть ее улыбку. Она всегда ценила такой тихий интеллектуальный юмор. Но Алера не отозвалась на его слова.
– Ты нам поможешь? – спросил он.
Она медленно склонила голову:
– Конечно.
Тави вдруг шагнул к ней, взял за сложенные перед грудью ладони. Сердце у него подкатило к горлу. Стоящая перед ним фурия обладала почти немыслимой силой. Если она сочтет его поступок оскорблением…
Но она так и стояла, спокойно глядя на него.
Он перевел взгляд с ее лица на пальцы.
Они выглядели помятыми, пожеванными. Тави довелось однажды видеть тела солдат, упавших в реку во время боя. Люди утонули, а тела нашли только на второй день. Рыбы и другие речные жители потрудились над ними, обкусывая, срывая крошечные кусочки плоти. Раны не кровили. Оставались холодными, застывшими и серыми, словно тела были вылеплены из мягкой глины.
Вот так выглядели пальцы Алеры – как вылепленные из воска и погрызенные какой-то усердной мышью.