Для Мирона тема с предательством Богояра была сложна по многим причинам. Здесь и без женщины не обошлось, ну и сотник Богояр был ранее непосредственным командиром Мирона. И десятник сейчас испытывал бурю эмоций, противоречащих друг другу. Это была и ненависть, и признательность, желание убить и желание обнять и простить.

И все же Мирон верил в то, что сотник Богояр, не был виноват, значит, нужно помочь его сыну. Если сотник погиб, что весьма вероятно, то Мирон был готов принять опеку над сыном своего командира, пусть даже другие будут против. К тому же сейчас он выполнял приказ князя.

А еще была одна тайна у Мирона, его личная тайна, любил он мать Влада, Агату. Видел, как Богояр к ней плохо относится и тихо любил, о чем знала и женщина.

– Князь едет, – Воисил первым заприметил полсотни ратников, которые приближались к площади, где уже закончилась агитация вступать в дружину к Ивану Ростиславовичу.

Старик Воисил только притворялся пожилым и болезненным, на самом деле, его зрению могли позавидовать многие молодые воины, а его ловкость во владении топором могла бы соперничать с умениями самого князя. Старик никогда не стремился быть командиром, он вообще хотел бы сесть на землю, но и оставить Ивана Ростиславовича не мог, сдерживаемый клятвами, как на кресте православном, так и на капище Перуновом. Может, были еще какие причины, что не позволяло старику закончить свою карьеру воина.

– Князь, ты поговорил с Геркулом? Он с нами? – спросил Воисил у подскакавшего Ивана Ростиславовича.

Именно к этому сотнику, старому товарищу многих дружинников князя, отправился с поляны Иван Ростиславович, потому не видел, как уводят отрока, облик коего был знаком князю.

Князь лишь покачал в отрицании головой. Ему было неприятно понимать, что после того, как он лишился и Галича, и своего Звенигорода, в котором ранее сидел, не многие будут видеть в нем силу. Важно же попасть в дружину того князя, который на земле сидит, да кормит своих воинов не только походами, но и с земли. А еще семьи… Многие дружинники лишились своих семей, когда отправились за князем. Геркул, видимо, так не хотел.

– Мирон, сколь люда решили пойти за мной? – спросил князь, не спешиваясь, гарцуя на своем коне.

– Меней трех десятков, князь, и… – Мирон замялся.

– Ну же, Мирон, чай не девица в мужской мыльне, сказывай! – потребовал князь, находящийся не в самом лучшем расположении духа.

Город Берлада, как и его сельскохозяйственная округа и ряд небольших городков, управлялись Кругом. По сути, это были самые знатные купцы вольных земель, а также командиры самых больших отрядов берладников, свободных воинов. Нанять такие отряды считалось немалой удачей, умели здесь люди воевать. Вот только Берладе сейчас было не интересно вступать в новую междоусобицу. На их отряды и торговые поезда в отместку за активность берладников нападали половцы и черные клобуки, потому сумма, которую запросили берладники за свои услуги, была невозможной для Ивана Ростиславовича.

Вот и расстроился князь, что не получится хотя бы забрать свой Звенигород. Сто восемь воинов у Ивана Ростиславовича, это те, кто решил быть со своим князем до конца, кто не нарушил клятву, не загинул во время отчаянной атаки для прорыва кольца осады Галича. Прибавится к этому числу еще тридцать воинов – хорошо, пусть решительно это не изменит ситуацию.

– Ну же, Мирон! – потребовал Иван Ростиславович и в голове князя было уже немало раздражения.

– Сын Богояра, Владислав, он тут, – сказал Мирон.

Князь сверкнул молнией из своих голубых глаз. Казалось, что окладистая, постриженная борода Ивана Ростиславовича встопорщилась. Так князь гневался.

– Пошто имя предателя поминаешь при мне? – выкрикнул князь.

– Прости, князь, думал, что… – Мирону не дали договорить.

Князь потребовал все пересказать.

– За космы того попа привести ко мне! – вспылил князь.

После начались увещевания, просьбы смиловаться. Да и сам Иван Ростиславович понимал, что поспешил приказывать бить попа.

– Я приду на вечернюю службу в храм, там видно будет, – принял для себя компромиссное решение князь.

Иван Ростиславович пустил своего коня в голоп, уходя в степь порезвиться.

Следом за князем направились и другие воины. Только Мирон вновь собирался направиться в Берладу, ожидая прихода новых будущих воинов дружины Ивана Ростиславовича. На самом деле, просились не двадцать семь человек, а сильно больше. Но Мирону было сказано брать только самых-самых, у дружины были высокие требования, здесь собрались добрые воины.

– Иди, Воисил, да приведи Влада! – приказал Мирон

– А князь? Не веришь, что он вызвалит? – усмехнулся Воисил.

– Я приказ дал тебе, ратник! – резко нахмурился десятник.

– Не кручинься, десятник, все правильно, по праву и справедливости, – сказал Воисил и отправился на поиск того отрока, которого зовут Влад.

Забрать отрока из цепких рук настоятеля храма может оказаться непростым делом.

– А ты до конца разумеешь, для чего князю потребен Влад? Отрока не жалко? – спросил, уже уходя Воисил.

Глава 3

Берлада

15 апреля 1145 года

– Лена? Ты же должна была умереть, – сказал я девушке, которая в миг растворилась, превращаясь в белесую дымку.

Чувствую нахождение людей у себя за спиной, разворачиваюсь и вижу необычайно красивую женщину. Рядом с ней возвышающегося рослого, мужественного воина, обряженного в кольчугу и с ножом в руке.

– Агата, я не дозволю тебе осрамить меня. Убью каждого, кто посмотрит на тебя желанным взором, – кричал мужчина, размахивая ножом у заплаканных глаз женщины.

– Где ты? Я ищу тебя, – произнес Богояр, отвлекаясь от угроз моей матери.

Отец, это мой отец! Приходит узнавание и очередные два образа тают, оставляя на своих местах дымок, который необычайно быстро устремляется вверх, там, где небо…

Агата – это моя мать, она мозовшанка, ее отец привел себе в полон. В такую женщину нельзя не влюбиться. И отец просто помешался на ревности. А еще…

*................*...............*

Проснулся, или очнулся от того, что рядом со мной, связанным и даже с кляпом во рту, громко разговаривали два мужчины.

– Ты с глузду съехал, аль за дурня меня принял? – услышал я возмущение кого-то, кого не могу рассмотреть, так как руки связаны и я лежу лицом к деревянной стене, спиной к разговаривающим людям. – Какие десять гривен виры? С него, со Влада столь серебра? Он что, боярин какой, али руку тебе отрубил?

– А что ты хотел, мил человек? Глянь волот какой превеликий! Такого прокормить, это как семью на ноги поставить. А мы кормили, не отощал, чай, твой Влад, – этот голос я уже узнал.

Вторым спорщиком был Вершила.

– Купу он брал у меня в рост, – продолжал Вершила.

– А не позор ли христианину в рост давать? Да и видаки кто? Твои подельники? – не принял незнакомый мне человек доводы Вершилы.

– А ты ратник Воисвет не говори мне, что добро, что илжа и кривда. Тута, на земле Берлады своя правда, нам ярославово слово не едино, – продолжал противиться Вершила.

Более вникать в то, что говорят два спорщика я не стал. Руки-ноги затекли и частью болели, а частью онемели. Из-за нехватки сил, меня вырубило, а мои мучители видимо смекнули, что я буйны и решили по рукам-ногам связать.

Я все же подергал своими конечностями, чтобы понять насколько имею шансы выпутаться из веревок. Они были. Веревка не особо качественная, да и тот, кто меня вязал не такой и профессионал в этом деле. Однако, чтобы развязаться, мне нужно проявить изрядную активность, потерпеть боль и, скорее всего, быть обнаруженным. Без обличительных телодвижений не обойтись.

Я не мыслю, как реципиент, но кое-какие обрывки эмоций все же проступают, и это меня… удивляет. Вот передо мной, у изголовья, стоит крест. И я… нет тот человек, чье тело я захватил, боится этого креста. Набожность на уровне секты. Вот, наверное, правильно было бы с чем сравнить. И я в этой секте. Нет страха перед людьми, ни у меня, человека из будущего, ни у меня, человека из этого времени, явно средневековья. Скажи лжепоп Илья кого убить, но обоснуй, что этого хочет Бог, то я сделаю. И нет страха быть убитым, избитым, но есть страх перед крестом, который поставит передо мной Илья.

Я всерьез считаю, что в меня вселились бесы, ну или один бес. И вот этой службой, полной унижений и боли, я изгоняю из себя его. Жесть! Какой же уровень промывки мозгов! Сделать из большого и сильного парня раба, готового стерпеть все? Этот Илья, который священник, не божий человек, он монстр, раз получается подчинять сильных людей.

Я всегда уважал силу, даже хитрость, если она на войне или для благого дела. Но никода я не терпел манипуляторов, тех, кто подлостью, или какими психологическим уловками проникают в голову человека и копаются там.

И вот сейчас я смотрю на крест и уже улыбка посещает мое лицо. А чем меня могут остановить, если вот прямо сейчас я направлюсь к Илье и сломаю ему челюсть, так смеха ради? Он покажет мне крест? А я должен пасть ниц?

Всегда относился к вере с почтением, как известно, на войне не бывает атеистов. Но вера для меня это… Сакральное, то, чем нельзя манипулировать, что должно быть внутри и помогать, а не разрушать, унижать, убивать. И теперь я понимаю, что та вера, которую насаживает Илья, это только манипуляция для улучшения материального обеспечения манипулятора.

– Развяжи его! – потребовал человек, которого, как я понял, зовут Воисвет и он ратник.

– Ты не будешь здесь приказывать, ратник, тут божье место, – не стушевался Вершила.

– Ты Бога не поминай, нет тут его, – отвечал воин.

Уже ясно, что Воисил из дружины того князя, что прибыл в город, дабы пополнить свое воинство.

– За Бога говори с отцом Ильей. Мне до того дела нет, тут земля вольная. И я не стану развязывать. Принесешь десять гривен серебром, вот тогда и отдам, – Вершила был неуклонен. – Я в праве своем.

– Ты же понимаешь, что более он не будет покладистым, коли раз ударил, ударит и второй. Вона какой у тебя глаз заплывший, – усмехнулся Воисил. – Отдай за две гривны, более у меня и нет и не будет.

– Батагами отхожу, строптивость выбью. А за порушение обета… – Вершила не договорил, был перебит Воисилом.

– Да не тебе он обет давал, не тебе с него и спрашивать! Десяти гривен за него не дам, подумай, и приходи, когда второй глаз затечет! Не брал он у тебя купу под рост, никак не брал. Даже тут, в вольном граде вашем позор сие, жидовство, давать серебро в рост. Еще спросить бы с тебя, где его доброе оружие, кое-быть должно, да кони. Он же половцев побил? На коне приехал? Думай, Вершила! А я, коли было бы время, так круг городской собрал бы, чтобы спрашивать с тебя, – жестко говорил пожилой воин.

Послышались шаги, говорившие выходили из того помещения, где я валялся. Наверняка, это был Воислав, ушедший ни с чем.

И вообще… А десять гривен, это сколько? Память молчит. Нет, я не темный человек, историю учил и делал это добросовестно. Но имею смутное представление о нынешних ценах. Хотя… Была же история, что князь Ярослав Владимирович платил виру за человека и там было восемьдесят гривен за персону. Обидно, если честно, что за меня только десять и то, покупатель сдулся. Впрочем, еще нужно доказать свою значимость.

– Хех, – прилетел удар рядом со мной в стену.

Это, видимо, Вершила так эмоции проявляет. Но не решается, паразит, бить по мне. Надеюсь, что от страха передо мной, а не от того, что не хочет испортить «товар».

В этом времени за все можно откупиться, если я хоть чуточку понял период, куда попал. Убил человека? Сколько там, восемьдесят гривен и дело с концом? А сколько мне нужно будет оплатить, чтобы спалить здесь все, вместе с паразитами, такими, как Вершила? Наверное, дорого. Так что эмоциями не фонтанируем, а думаем.

– Вот же стервь… Жил бы и далее при храме, да обет свой исполнял. И серебро на тебя давали, когда прослушивали историю про половцев и работал зело справно. Нет жа, заговорил, образина! Ешо и око подбил! – причитал Вершила так же удаляясь.