На миг мне привиделось, что плечи жнеца приподнялись и опустились, как при тяжелом вздохе. Скрежеща доспехами, он легко, несмотря на свои внушительные размеры, подошел к отцу и протянул руку. Король достал из той же шкатулки небольшой кинжал – оказывается, он лежал под свитком – и передал его жнецу. Я по-прежнему не мог оторвать глаз от сумеречного создания и наблюдал за каждым движением. Почему-то мне казалось, что он должен двигаться резко и грубо, но, на удивление, жнецу была присуща плавность и изящество, словно не кинжал держали его пальцы, но флейту.

Жнец провел лезвием по руке там, где перчатки переходили в наручи и небольшой участок кожи оставался открытым. Сжав пальцы в кулак, он капнул на свиток своей крови. Тот, как живой, впитал в себя всю ее без остатка. Жнец ловко ухватил меня за руку и проделал то же самое. От неожиданности я успел только позорно пискнуть. Холодный металл больно обжег запястье, и вот на свиток уже пролилась моя кровь. Старый пергамент приглушенно засветился, и на нем проявились неизвестные символы, из которых сложился знак, напоминающий соединение печатей трех миров. Мне доводилось их видеть на рисунках в древних книгах, когда я искал способ обхитрить договор.

Печати представляли собой символы трех миров. Подобие крыльев, устремленных ввысь, – мир небожителей, Тинсингуо. Круг с острием, уходящим вниз, – мир людей, Экнориан. Клинок с каплей в основании, похожей на стекающую кровь, – мир демонов, Хэйдерес. Сейчас они объединились в одну замысловатую печать.

В дневнике одного старца, который покинул Экнориан, оставив после себя лишь записи, говорилось о единении трех миров. Тысячи лет назад благодаря союзу великих правителей появился Лимбус. В дневнике он описывался как огромный процветающий город с порталами, ведущими в три мира. В нем бок о бок жили люди, демоны и небожители.

Я посчитал все это стариковским бредом. Такое даже в сказке вообразить было сложно: чтобы гордые небожители снизошли до людей, а демоны не пытались нас сожрать. Но каждый раз я возвращался к этим строкам, перечитывая их вновь и вновь, грезя о чудесном месте, пока одержимость не довела меня до бреда. Я грезил Лимбусом наяву и во сне, считая его решением всех проблем, пока не понял, что эти записи – лишь пустые слова обезумевшего старика.

А теперь печать, угасающая на моих глазах, служила подтверждением правдивости того дневника. Так много вопросов жужжащим роем пронеслось в моей голове!

– Договор продлен.

Жнец положил кинжал в шкатулку и, больше не говоря ни слова, направился к дверям.

Я растерянно замер, ничего не понимая и боясь пошевелиться. На запястье щипал порез, а кровь впиталась в манжету рубашки. Возле дверей жнец остановился.

– Я не стану ждать тебя тысячу лет, принц Бреанейн.

От моего имени, произнесенного его низким голосом, по телу пробежала ледяная дрожь. Нестерпимо захотелось снова стать ребенком, чтобы топать ногами, как в первый раз, когда я узнал, для чего был рожден, и кричать: «Не хочу! Не буду! Не заставите!» Но выбора не оставалось: принц Бреанейн больше не принадлежал ни королевству, ни себе. Теперь моя жизнь находилась в руках сумеречного создания, и он вел меня на погибель этим голосом, лишающим желания сопротивляться. Так вот почему людям запрещалось выходить из своих домов до рассвета: они были обречены последовать за ним и умереть.

Я не стал смотреть на отца и брата, боясь увидеть жалость на их лицах, и даже слов прощальных не произнес. Не оглядываясь, шаг за шагом я пошел вперед, в новую и, возможно, очень короткую жизнь.

Второй принц Экнора умер, а юноша Нейн стал подношением для слуги Тьмы.

Часть 4

Ветер не стихал, и я поплотнее запахнул полы плаща. Стоило одеться еще теплее для такой скверной погоды, но, пока меня согревало вино, правильных мыслей не возникало. Мы шли по пустой площади, усеянной белыми лепестками. Ночью они выглядели как нечто таинственное, прибывшее из другого мира. Особенно когда на них падал лунный свет.

Жнец шел, не оглядываясь на меня, как будто был уверен, что жертва никуда не убежит. Я опустил взгляд и с удивлением заметил, что, несмотря на громоздкие доспехи, определенно весящие немало, он ступал осторожно и каким-то чудом не помял ни одного лепестка.

Мы подошли к статуе, и внезапно жнец остановился, подняв голову к небу, словно хотел увидеть звезды, спрятавшиеся за тучи. Но мне показалось, что его взгляд был направлен на лицо Энделлиона. Жнец поднял один из уцелевших цветков и, с легкостью запрыгнув на постамент, положил хризантему к ногам статуи.

– К ногам немого короля.

Мне даже послышалось, что он произнес эти строчки вместе со мной. Порыв ветра взметнул полы плаща, и на мгновение алый цвет закрыл собой белые цветы. Так вот как это выглядело тысячу лет назад: кровь, пролитая на земли Экнора. Битва под Кровавым Дождем.

Жнец спрыгнул с постамента, гремя доспехами, и двинулся вперед, минуя пустые лавки и столы с забытой едой. Больше мы не останавливались, пока не покинули стен города через боковые ворота. Скрип опускаемой решетки за спиной оповестил о том, что дороги назад нет. Я покрутил головой в поисках лошадей, но их нигде не наблюдалось, а впереди нас ждал только крутой обрыв. Мне уже порядком надоела неизвестность и гнетущая тишина. Страх, опутавший тело липкой паутиной так, что было трудно дышать, прошел, оставляя прежнее раздражение ко всему происходящему.

– Господин Верховный Жнец, не знаю, как вас зовут…

– Шеол.

Я замер с приоткрытым ртом, не сумев сдержать удивления. Вот так просто, без пыток и упрашиваний, можно узнать его имя? Разве жнецам не полагается быть более таинственными и мрачными? Нервный смешок сорвался с губ.

– Шеол, замечательно, а я…

– Бреанейн, второй принц Экнора. Знаю.

Видимо, сумеречных созданий не учили хорошим манерам: не перебивать, когда другие говорят.

– Нейн, меня зовут Нейн. Не стоит называть меня полным именем, оно оста…

– Не имеет значения.

Да что с ним не так? Если мое имя не имеет значения, зачем тогда он назвал свое? Раздражение и холод все больше брали верх над голосом разума, так и хотелось подойти и треснуть жнеца чем-нибудь тяжелым по голове. «Книгами, к примеру», – усмехнулся я про себя, ведь мастерство владения мечом обошло меня стороной.

– А что, по-вашему, имеет значение, господин Шеол?

Он опустил голову, чуть скрипнув шлемом, как будто задумался или подбирал ответ.

– Покинуть земли Экнориана до рассвета.

Какой же неразговорчивый жнец попался! Они всегда такие или мне сегодня повезло больше остальных? Язвительность помогала не утратить рассудок и не дрожать от ужаса.

– Ты знаешь, что бурчишь вслух?

Я удивленно прижал ладонь ко рту, но быстро понял, что надо мной нагло пошутили.

– У тебя очень говорящее лицо, принц Бреанейн.

Он еще и на «ты» ко мне обращается, великолепно! Совсем не важно, что чуть ранее я сам велел называть меня Нейн. Шеол этим правом не воспользовался, а значит, его можно было справедливо попрекнуть.

– А жнецов не учат уважению по отношению к особам королевской крови? – Я вздернул подбородок и ткнул пальцем в его сторону. – Я к вам обращаюсь в соответствии с этикетом, и вы в ответ могли бы проявить почтение и обращаться ко мне «ваше высочество», раз ранее так нагло пренебрегли возможностью называть меня по имени.

– Я вижу, тебе совсем не страшно, принц Бреанейн, – с нажимом на слове «тебе» произнес жнец.

Да что же это такое? Почему все свелось к склокам, будто у детей, которые делят любимую ложку или спорят, чей отец имеет больше влияния в королевстве?

Зато благодаря нашему обмену любезностями страх действительно ушел.

– Как и куда мы направляемся, господин Верховный Жнец Шеол? – Я упрямо решил подыграть ему в манере общения, но по-своему.

– В запредельные земли, принц Бреанейн. К остальным жнецам.

Он стянул перчатку и запустил руку под нагрудник, что-то там выискивая. На удивление, пальцы у него были тонкие и изящные, как у музыканта или художника. Сложно представить, что он мог держать ими тяжелое оружие, притом что они явно не соответствовали размерам его доспеха.

Шеол вытащил круглый предмет и, поднеся его к забралу, прошептал несколько слов. Язык был мне незнаком, но звучал красиво и даже мелодично, словно журчание ручья в знойный день. Воздух над обрывом заколебался и покрылся рябью. Шеол провел по нему ребром ладони, будто разрезая мечом, и, убрав в доспехи круглую штуку, протянул мне руку. Вопреки ожиданиям, его пальцы оказались теплыми, а кожа мягкой, без мозолей от меча. Он сильнее сжал мою ладонь и потянул за собой. Я хотел заголосить, что слишком жестоко убивать меня, сбросив с такой высоты в море, но падения за шагом не последовало. Тело увязло в странной жиже сродни болотной. Она обхватила меня со всех сторон и сдавила, выбивая воздух из легких, но вскоре все прекратилось, и способность дышать вернулась.

Перед глазами раскинулись пустынные земли. Никогда еще я не видел более унылого пейзажа. Мертвые деревья, потрескавшаяся почва, сухой ветер, гоняющий кучки пыли, и чуть красноватый свет то ли луны, то ли солнца. Определить время суток оказалось невозможно: небо было почти черное.

– Это запредельные земли? – сипло спросил я.

Пересохшее горло плохо слушалось, оно саднило и требовало живительной влаги, а язык покалывало, как будто мне засунули в рот репейник и заставили проглотить не жуя.

– Нет, пограничные. До запредельных земель нам придется добираться пешком через Бесплотные города.

Бесплотные города? Я с любопытством посмотрел на жнеца. Из-под забрала послышался тяжелый вздох.

– Не надейся на мои объяснения, принц Бреанейн. – Он повернул голову в мою сторону, словно хотел укоризненно взглянуть. – Наш путь будет долог, тебе стоит сменить одежду на более незаметную: здесь не любят белый цвет^[13].

Я и сам понимал, что для длинной дороги через пыльную пустыню выгляжу нелепо, но из вредности соглашаться не хотелось.

– А чем вас не устраивает мой королевский костюм?

Шеол задумался, чуть склонив голову набок, и потом сказал то, чего я совсем не ожидал:

– Священная река, на чьей безмятежной глади отражаются солнечные блики, не должна порочить свою чистоту алыми каплями.

Я замер от удивления. Такой красивый слог явно принадлежал писателю или поэту. Казалось, что мрачный жнец не способен изречь нечто столь прекрасное. Хотя смысл строк остался за гранью моего понимания. Может, белый праздничный костюм напоминал ему реку, а плащ – кровь?

– И где же нам купить новую одежду?

Я обвел взглядом скрученные деревья и поежился. Вряд ли по щелчку пальцев здесь откроется торговая лавочка с лучшими шелками и нарядами.

– Впереди должен быть один из Бесплотных городов.

Значит, непонятных городов несколько.

– А у него есть название?

Шеол опустил голову. Я понимал, что веду себя слишком приставуче, но из-за шлема мне не было видно его лица, а значит, и считать эмоции становилось невозможно. По одним плечам и покачиваниям головы сложно определить, о чем он сейчас думает.

– Твой страх выливается надоедливым потоком вопросов, принц Бреанейн. С этого момента ты вправе задать мне только четыре вопроса^[14], не более, и получить четыре ответа. Тебе стоит лучше обдумать их и не тратить на бессмысленные беседы. Я предупредил, но ради справедливости дам ответ и даже не засчитаю его. Да, у Бесплотных городов есть названия. Сейчас нам нужен Предрассветный город.

– Сумеречный, – упрямо поправил я, остро желая просто поспорить. На мой взгляд, понятие «сумеречный» подходило больше, чем «предрассветный». От него веяло чем-то мрачным, пробирающим до костей, как и от жнеца. «Предрассветный» навевал совсем другие чувства.

– Я сказал лишь то, что сказал, принц Бреанейн.