Жар ее губ, трепет женского тела в руках и пронзительная боль, что иглой вошла в сердце. Засела занозой.

Нет, не боль вывела из себя. Ещё бы он на такую мелочь внимание обратил. Но девчонка… Почти его! Она осмелилась противоречить! А потом… Сбежала! Скрылась!

И так, что он со всей своей силой только и успел учуять след нечисти и портал куда-то далеко на север.

Несколько его стражей тут же отделились от толпы, оттеснили всех с места происшествия.

А он все стоял, замерев, и потирая грудь слева. Впрочем, недолго.

Губы приподнялись, обнажая клыки.

Воздух затрещал от загустевшей силы.

И в ту же секунду в его плечи вцепились острые сильные пальцы. Попытались удержать.

– Повелитель, нет!

– Ли, нет! – Вторил звонкий, казавшийся юным голос.

Миг – и перед Ллиошэсом, опустившись на одно колено, замер невысокий, хрупкий на вид молодой парень с волосами цвета запекшейся крови, очень темной смуглой кожей и странными светло-оранжевыми глазами.

Моэри Ашарис. Его воспитанник, ближайший и вернейший соратник. Тот, в ком течет его кровь. Тот, кому, пожалуй, Ллиошэс Норитэли доверял безоговорочно.

Это – и то, что пол под ногами стал трескаться, отрезвило.

– Драгоценный тир! – В трёх шагах замер император эйцеров.

Напряжен. Не спускает глаз. Но не осмелится напасть или попытаться ограничить. Умен, ничего не скажешь.

– Я немедленно велю отследить канал перемещения…

– Нечисть, – глухо заметил гибко поднявшийся с колен Моэри.

На его губах заплясали привычная улыбка. Опасная. Задумчивая. Обманчивая.

– Мелкая пакость по типу ширхура, если не ошибусь. Тем и опасна, что ее перемещения почти не отследить. Даже архимагу. Только примерное направление. Прикажете заняться, мой Повелитель?

Вежливо уточняет, игнорируя окружающих. Как будто здесь просто больше никого нет.

По телу прошла дрожь нетерпения. К дарху, что с ним происходит?

– Найди ее! – Прошипел.

И почему-то представил, как вместо того, чтобы потащить беглянку на ритуальный камень или прилюдно высказать свое неудовольствие, несёт ее в спальню. Как разворачивает спиной, медленно касается пальцами шнуровки. Как распускает ее… Как касается слишком светлой кожи…

И почему-то даже при мысли об уродливых пятнах, изрывших чужую кожу, он не почувствовал отвращения.

А ведь в его времена таких могли убить. Некрасивая женщина – гнев богов.

Бред. Даже он. Даже тогда. Точно знал. В женщине главное не внешность. Хотя она… Приятное дополнение. Безусловно.

Что с девчонкой сейчас? Как она завела дружбу с нечистью, как имела глупость ей довериться?

И почему он, идиот, даже капли крови ее себе не оставил, как будто стал безмозглым мальчишкой.

Зал содрогнулся. По полу стелился алый туман.

От замершей фигуры прянуло такой жутью, что кто-то потерял сознание.

– Найдите мне ее, Моэри! И ты, Керрант, – кивнул он императору, – и чтобы волоса с ее головы не упало!

Кто-то закричал, не выдержав напора его силы.

Никогда не злите эльфов крови, если хотите остаться в своем уме и при своем наборе конечностей.

– Держите себя в руках, – прошипел златовласый император. И снова улыбнулся. Величественно и спокойно.

Только в глазах существа напротив него зарождался кровавый шторм. Совсем не то, что нормальные люди и нелюди желают на Новый год!

– Эй, остроухий, щяс покусаю. Тоже важный какой, мррау, – раздалось вдруг басовитое, – в лапы себя взял! Тоже мне, покоритель вершин и требухи!

Внушительные темно-рыжие с подпалинами лапы опустились на плиты пола. А также большое пушистое тело почти по пояс взрослому мужчине, хищная морда с усами, уши длинные с кисточками, две штуки, и хвост-метелкой.

– К-котик, – икнул кто-то из охраны.

Котик зевнул во всю пасть и расправил перепончатые крылья.

Бровь Ллиошэса невольно дернулась.

Хранитель деймаров? Один из фамильяров эльфов крови? Что он тут делает?!

А пушистое чудовище раскрыло пасть и как заурчит:

– Повелитель, вы бы нашли мою девочку, а? Долг жизни у меня перед ней, хоть и человек! Повели-утель, нижайше прошу-с, у меня же лапки, – продемонстрировали лапку. Из подушечки показались острые когти.

Дернулись губы Владыки эйцеров изменяющих. Переглянулась охрана. Кто-то тихо охнул.

А Ллиошэс запрокинул голову – и расхохотался. Смех, правда, был на любителя, но кто скажет, что ему не понравилось? Дураков нет!

– Как твое имя, эшери? – Становилось все интереснее.

Его человечка приручила существо, которое по определению никогда не могло попасть в руки людей.

– Мэйкелиндж. Но девочка звала меня Микеланджело, – просительное выражение на морде существа, которое также называли драк-котом за дивный вид, больше пошло бы уголовнику из ближайшей подворотни.

– Какая… прелесть, – холодно улыбнулся Ллиошэс.

Он легко мог наказать глупого эшери, который оскорбил своего создателя. Пусть и по незнанию. Но не стал.

Давно, очень давно он не испытывал такого интереса и азарта. Беги-беги, маленькая глупая белка, далеко все равно не убежишь!

В тот момент он был в этом совершенно уверен.

И даже не обратил внимания на то, когда саднящая боль в сердце наконец-то унялась.

Глава четыре. О сложности работы в трактире.

Три дня. Ровно столько я уже работала в таверне "Весёлый змей" уборщицей, подавальщицей и девочкой принеси-подай.

Празднества по случаю Перелома Зимы походили с размахом – аристократы праздновали едва ли не месяц, а вот простой люд… Ну, первые несколько дней тоже праздновал.

Вообще система праздников в северной Гарате, куда меня перенесло волей лилово-золотой и пушистой поганки была интересной.

Первый Перелом праздновали по меркам Земли в декабре, здесь – в вотане. Потом, спустя несколько недель, наступал Иртхе – день обновления природы, Снежный день, когда морозные духи благословляли землю на долгую мягкую зиму.

Так что до Иртхе было ещё… Далеко.

Но в таверне который день было многолюдно. И уж тут я искренне порадовалась своей уродливой физиономии. Остатки иллюзии полностью развеялись. Мужики морщились. Видимо, проклятой считали. Другие подавальщицы… С ними как-то не сложилось. Я была здесь, на севере, чужачкой. И даже моя легенда о том, что я была служанкой в богатом доме и господа поиздевались надо мной, велев надеть платье юной леди и выгнав на мороз… Мол, к жениху-бабнику приревновала леди. Едва спасала легенда.

И это ещё украшения мне хватило ума отдать белке. Пусть уж лучше так, чем меня за них в самом деле закопают.

Платье дорогое, но его уже утащила дочка хозяина – на нее не сядет, там три меня, хоть продаст.

Белка, кстати, никуда не сгинула. Так и ошивалась рядом. Смотрела, как я кашляю, борюсь каждый день с ломотой в костях и пытаюсь не протянуть ноги, и… Предлагала то поскорее их протянуть, то наоборот – взять у нее взаймы мои же драгоценности и бежать к ближайшему целителю.

Только не было на севере сильных магов, а кто был – те на праздники в загул ушли.

А самочувствие в самом деле оставляло желать лучшего. Вон снова туман перед глазами. А мне к мяснику бежать, хозяину, мощному разбойного вида тиру Риктору нужна баранина и телятина. А все и так с ног сбиваются.

– Пошли уже, недоразумение, – шипела на меня белка.

Я ее назвала Иголкой. Коротко – Игги. А что? Имени мне не сказали, на "просто белка" – не откликается! Сама виновата, напросилась!

В общем, что и говорить, настроение у меня было… Специфическое.

От «ааа, мы все умрем", до "сейчас ещё немного, и прискачет какая-нибудь рыцарская образина на белом единороге и как возьмётся меня спасать»!

Но… Похоже, одна глупая попаданка была не нужна ровным счётом никому. Совсем никому. Разве что белка потом со товарищи вспомнит неудачный капризный заказ, который никак не хотел убиваться… Ну а что такое? Почему это никак не помираешь? Все там будут, давай, не кочевряжься, сделай белочке приятное!

А я не хотела. Преступница! Нет, чтобы подарочек под ёлочку в виде замерзшего тельца!

Вот и сейчас брела, спотыкаясь, в больших безразмерных унтах, которые мне выделил в счёт оплаты ушлый хозяин. Ещё на мне была старая латаная юбка, нижняя рубашка, верхняя – плотная, теплая, колючая и тулуп. На волосы набросила платок. Сугробы намело такие, что еле пробралась.

Холодно! Очень.

Усталость ломит, жар заливает тело.

Игги ворчит.

– Нет, ну что это такое? Мне же все, уже жалко даже стало! Тьфу! Вот правильно мне троюродная тетушка говорила – Идгельмель, тебе нужно быть вежливой, ласковой и аккуратной – передничек повязала, метательные кинжалы взяла, и вперед – тихо стучать в окошко в ночи!

Белко-нечисть была в ударе.

– А ты, значит, по дурной дорожке пошла, – хмыкнула я тихо, – разбоем занялась да воровством. Впрочем, хочу тебе порадовать, – закашлялась, уперевшись рукой в стену ближайшего дома, – это ты вовремя меня пожалеть решила, это ты правильную сторону выбрала! Статистику местных жертв сурового севера будем до последнего портить!

– Тоже мне, – хвост нежно хлестнул по щеке и меня по-хозяйски барственно ущипнули в щеку, – дохлятина. Шевели булками давай, а то этот идиот тебя хворостиной поперек задницы вытянет!

Да, на севере с послушанием строго. А женщины… Как по мне – что-то вроде сторожевых собак. На цепи у хозяина, гавкать строго по расписанию. Тьфу, волшебный мир, Клары Цеткин на вас нет и Розы Люксембург!

Зашмыгав красным носом, я пошлепала вперёд. Обувка на три размера больше – мой конек! Зато как скользят! Почти как на лыжах – главное, чтобы на повороте не занесло.

Да-да, с моими сапожками пришлось расстаться, потому что в них я на здешнем морозе бы долго не проходила.

Снег аппетитно хрустел. Светло-оранжевое местное солнце дразнилось в вышине. Солнечное сплетение, а, вернее, странный узор на нем, тревожно жгло. Не иначе, как татуировки у брюнета тоже были ядовитыми.

Снежинки лёгким кружевом матушки Зимы порхали по небу, то и дело дразнясь перед немногочисленными прохожими. То шмелем прикинутся, то пчелой снежно-полосатой, то бабочкой.

А сосульки такие, – остренькие, ледяные, как застывшие сверкающие шпили дворцов.

– Почти пришли.

В горле першило, перед глазами – мушки.

– Не помри мне посередь улицы, – заботливо заметила Игги, устраиваясь меховым воротником и грея больное горло, – это дурной тон, да и вообще… Давай, притащим пожрать, а потом попробуем улизнуть и добраться до окраины, там один старый хрыч живёт, в травах и целительстве кое-что понимает. Он только похмелился после праздников, в отъезде был, но, говорят, вернулся.

– Что-то ты добрая сегодня, – пробормотала, с трудом открывая тяжёлую дверь и шагая внутрь лавки.

Навстречу уже спешил тот самый мясник – высокий, огромный, красноносый, с большими губами, такими же здоровенными руками и лысиной во всю голову.

А вот глаза – совсем неправильные. Неприятные сальные буравчики. Он ещё меня взглядом облизывать будет! Кому микробов и бактерий почти даром?

– А, от Рика пришла, девка, – пробасил довольно, – деньги давай!

Вот так, с порога. Добрые здесь люди, отзывчивые.

В лавке жарко натоплено. В углу у прилавка копошатся двое мальчишек-погодок, а в глубине мелькает темный плат жены лавочника. Я видела ее только мельком – усталую женщину старше своих лет, тихую и всего пугающуюся.

– Вот, – расчихалась, протягивая на ладошке два полновесных серебряных. И можно было бы сбежать с ними, но если поймают – лучше не думать, что сделают, – как и говорили, два серебром к тем пяти, что тир на прошлой неделе передавал.

– Ла-адно, – мясник басит медленно. Сам идёт отмерять огромные шматы к отдельному столу – мне тащить не придется, пошлет со мной мальчишку.

Потом отдает упаковать и манит ручищей в подсобку.

Приправы. Ужасно дорогие.