И приступаю к такому процессу со вторым, потом привязываю оба конца веревки к углу повозки и глажу испуганно выглядывающего на крики из своего убежища Мурзика.

– Ничего, мужики вели себя дерзко, напали на меня, защитника закона, как разбойники с оружием в руках, теперь они арестованы мной и будут отведены к судье для оформления правосудия.

Хозяин постоялого двора, наконец, понимает, что его родня сильно вляпалась, но еще пытается спорить со мной.

Что в его родной местности слова троих очень уважаемых жителей будут весить не меньше слова одного проезжего воина в отставке и этого негодного слуги.

И что нам никак не объехать его постоялый двор, если мы едем в Ликвор, куда явно направляемся.

– А кто тебе сказал, что мы поедем мимо твоего двора? – притворяюсь удивленным я. – Ветрил, вон на том перекрестке поворачивай налево, мы поедем в ту сторону искать справедливости! Есть там какой-нибудь городок или большое село?

– Есть, ваша милость, – слабым голосом отвечает слуга, держась за голову. – Паронил называется, четыре тысячи жителей, полтора дня пути до него по этой дороге.

Ну, четыре тысячи – это уже настоящий город для средних веков, там закон должен поддерживаться постоянно.

– А господин имперский судья там имеется?

– Наверно, господин воин!

– Вот, туда и поедем. Там-то слово уважаемого воина будет значить гораздо больше, чем слова напавших на его повозку, него самого и его слугу бандитов.

Потом я убедительно доказываю мужику, что для самурая, то есть воина в почетной отставке, нет вообще никакой разницы, куда именно ехать за справедливостью.

– Есть только путь длиною в жизнь, и с него нельзя сойти, – привожу его в замешательство непонятными словами.

Придется ему все еще раз наглядно разъяснить, а то что-то он тупит и не понимает ничего, что влипли его братья по самое не хочу. Как все это звучит в моем изложении, а больше здесь ничего и не требуется для правосудия.

Такие здоровяки смогут много руды рубить на рудниках или с большой силой крутить ворот с клетью в шахте.

– Я разбойников обезоружил, арестовал своим правом и данной мне обязанностью так поступать самим Великим Императором Плугиным Шестым. Кто ты такой, чтобы спорить с императором? – нагоняю я страху на мужика.

– Теперь сопровождаю к месту вынесения приговора. И все дела! Куда хочу, туда и сопровождаю! Это только мне решать! Что они будут есть и где спать? Да в канаве полежат связанные, а что есть – не мое дело! Поголодают немного, пару дней всего-то, потом их определят на каторгу, а там вволю накормят плетью! Мое дело – арестовать и сопроводить! – выступаю я таким тупым служакой.

Еще с полчаса переговоров с демонстрацией заряженного арбалета всем троим родственникам, что попытка к бегству будет сурово пресечена путем нанесения ранений в отдельные члены, приводят наш диалог к тому, что хозяин постоялого двора признает свой личный долг передо мной выкупить родню из-под ареста.

Братаны пока сидят на обочине дороги, это уже по моему приказу и угрозе отвесить еще по головам. Сидят и руки свои могучие напрягают, но хорошую веревку, завязанную уже опытным в этом деле воином, так просто не порвешь.

Дело это такое немного скользкое, за личный урон я могу денег взять, а вот за побои своего слуги уже нет, насколько я помню, согласно замысловатым уложениям местных законов. За это отпустить здоровяка может только сам Ветрил или судья, но понятно, что это не очень серьезные мелочи для заключения соглашения между всеми сильно заинтересованными сторонами.

Организатор погони сильно заинтересован выкупить братанов, я же хочу получить достойное финансовое возмещение за нападение на меня и нанесение серьезных побоев моему слуге.

Мы все же направляемся не спеша в сторону города, а хозяин спешно нахлестывает лошадь к себе на постоялый двор.

Договорились, что сейчас уже стемнеет, нет смысла шарахаться в ночи, поэтому расчет за правосудие и понесенные побои с выдачей арестантов произойдет только утром. Ждет их непростая ночь с веревками на руках и сон на сырой траве без подушки всякой.

Естественно, что добираться с ними до его постоялого двора я предусмотрительно отказался, вести такие скользкие дела на чужой территории – это сразу получить проблемы нешуточные.

Поэтому они топают с обоих сторон повозки, с крайне недовольным видом оглядываясь на меня назад. Ветрил лежит на сене, ему и правда здорово досталось от здоровенного мужика, наверняка, получил серьезное сотрясение мозга.

На неделю из строя выбыл. Ничего, раз я снова не дворянин, то могу и сам повозкой на въезде в город управлять.

Я шагаю сбоку от повозки, заходя и одной стороны, и с другой, чтобы присматривать за бузотерами.

Понятно, что забили бы бедолагу до смерти, если бы поймали, так что жалеть их нечего.

Забили бы и скинули в канаву подальше от дороги, никто бы его и искать не стал. Так и остался бы в памяти родителей и родственников по напрасному оговоренным и трусливо убежавшим после насилия над женой хозяина.

Убежавшим и навсегда пропавшим где-то в бескрайних полях.

А то и лесным разбойником впоследствии ставший в Баронствах, где и должен был бы сложить свою буйную головушку…

Глава 5

Так мы заранее договорились на выкуп с хозяином постоялого двора, что за отбившего мое копье в сторону и фактически напавшего на меня с вилами он платит двенадцать золотых, а за побившего моего слугу – всего шесть. Как примерно оно и получается по годам каторги для каждого теперь уже его родственника-преступника.

Тут, правда, и несчастному любовнику всего на одну жалкую минуту может каторга достаться, так что доводить до суда братьев и Ветрила точно не стоит, но сыграть на этом вполне можно.

Он мне, как бы, вообще никто- я его десять минут знаю и вижу впервые в жизни, а вот братья для Кромила, хозяина постоялого двора – явно, что близкие люди, раз ходят к нему посидеть.

В общем, люди в сто раз более для него значимые, чем страстотерпец для меня, так он должен думать.

Я же надеюсь, что беглец будет мне первым более-менее преданным человеком за свое спасение и поэтому не хочу его терять. Но блефую смело, типа, что все они преступники и заслуживают наказания, только сильно разного по своей сути.

Если суд признает их таковыми, что довольно спорный вопрос, но очень страшный в своей неопределенности для мужика и его незадачливых братьев. Я-то в любом случае внешне рискую только своим потерянным временем, лишними хлопотами и дальней дорогой, как донес до незадачливого мужика, даже если их судья отпустит совсем бесплатно.

Тут адвоката не зарядишь, на пересуд не подашь и в СИЗО год за полтора не идет, сразу вставай в строй в кандалах и шагай на каторгу с песней под охраной суровой стражи. Которой только дай повод, чтобы выбить из тебя всю дурь прямо на месте.

Понимает мужик, что обвел я его с братьями вокруг пальца, но правильно осознает, что очень его братаны поспешили выложить свои козыри в виде большой физической силы. Которые оказались сразу же беспощадно биты умелым и продуманным служивым. Хладнокровно дождавшимся явного нарушения закона и тут же покаравшим, как и должен, неугомонных бузотеров.

Поэтому очень зря не прислушались к моим предупреждающим словам, как самого настоящего полноценного воина.

Но куда теперь может завести суровая тропа жизни его братанов – сейчас не очень понимает, а должен предполагать самое худшее, что навсегда на каторгу. Поэтому не такие уж большие для него деньги, эти восемнадцать золотых, может вполне выплатить, чтобы вернуть родственников в нормальную жизнь.

Столько в месяц чистыми не зарабатывает, наверно, но за два или три точно кладет себе в карман, если постоялый двор стоит в проходном месте и торговать хорошо умеет. Продавать комнаты и еще нормальную еду плюс всякие услуги для лошадей.

Однако я чувствую в его сознании явное несогласие с таким кабальным договором и совместным нашим решением, а значит, нас ждет с утра немаленький такой сюрприз. Это он на словах со всем согласился, а вот сам поступит точно по-другому, попробует меня серьезно огорошить, чтобы моментально перехватить инициативу.

Тем более, что ему есть кого спросить о том, что сейчас фактически случилось с точки зрения закона и даже получить правильный совет.

Он же возвращается в свои родные места, может попробовать привлечь знакомых чиновников, стражников или военных, или даже какого благоволящего ему благородного к решению вопроса в свою пользу.

Время уже позднее, конечно, но все равно, здесь и он, и его все знают.

Оно ему обойдется не дешевле по монете, наверно, но тогда уже он будет чувствовать себя победителем, а не его слуга, сильно провинившийся с неверной женой, или этот наглый вояка в отставке, так ловко все разыгравший.

А если я сам поведу себя неправильно, то могу уже лично попасть на тот же суд. Все же кумовство в эти времена здорово развито, впрочем, как и во все остальные тоже. Могут меня самого попробовать спровоцировать на явно противоправные действия и лишнее насилие люди служивые или какой-никакой дворянин.

Дома, как говорится, родные стены помогают. И знакомые чиновники или служивые тоже.

Если они будут равны мне по статусу, да еще местные, то и решение судьи окажется очевидно не в мою пользу.

Ветрил тут никто по большому счету, а я, хоть и имею большие права от Императора, но подменять правосудие при других полномочных представителях закона тоже не смогу. Могу задержать и доставить, а вот выносить приговоры не мое сермяжное дело.

Могу даже убить при оказании сопротивления во время задержания – вот это мне проще всего устроить, тут мой голос при отсутствии свидетелей окажется решающим для суда.

Но, раз уже не убил, а арестовал, то все уже не от меня теперь зависит.

И разойдемся мы тогда по своим, вот и все, что получится в итоге, да еще моего нового слугу могут забрать по обвинению от его хозяина все равно.

И времени придется потратить немало на все эти судебные тяжбы, чтобы остаться с длинным носом.

Поэтому мы немного проехали следом за мужиком, а когда он скрылся в наступающей ночи, сразу же свернули на параллельную дорогу и с последними лучами светила заняли место для ночлега в небольшой рощице лесополосы в одном примерно километре от прежней дороги.

Братаны попробовали было поспорить с изменением маршрута, они же все наши договоренности своими ушами слышали. Только правильный удар под ребра каждому спорщику копьем и закрученные за спиной руки не дали им никакого решающего голоса.

Приняли, как неизбежное, мое силовое доминирование и свою теперь явную беспомощность в решении любых вопросов.

– Ветрил, сколько тут примерно ехать до Ликвора? – спросил я все так же отлеживающегося ничком слугу.

Тот поднял голову, что-то прикинул и сказал слабым таким голосом:

– До постоялого двора восемьдесят лиг примерно. До города еще восемьдесят.

Гляди-ка, мне попался немного грамотный слуга, это здорово, другой бы на его месте просто ответил про пару часов ходьбы до постоялого двора и потом еще пару часов до города. Узнаю потом, откуда он взялся, такой грамотный?

Впрочем, это я по пять километров в час считаю из своих современных понятий, когда хорошая обувь на ногах имеется и дорога тоже приличная под ними, даже асфальтированная. Здесь скорее по три-четыре километра выйдет в местных опорках, да еще по кривой и кочковатой дороге, на которую мы свернули. Если не по два всего.

Ага, местная лига – сто двадцать метров по-нашему, значит это будет десять и десять километров, а всего двадцать.

Кромил, хозяин постоялого двора, должен с утра привезти деньги, как договорено, а мы должны ждать его на главной дороге, съехав на своей повозке на обочину.