Краснота и медленное движение. Будто погружаешься в вязкий океан. Сперва – очень медленно. Дрейф, темнота, и все манящие огоньки где-то там, далеко-далеко впереди. Скорость моя потихоньку росла. Вспышки света, неопределимо далеко. Еще быстрее. Насколько – непонятно. Я стал точкой осознанности в неопределенной системе координат. Зная о движении, зная о структуре, к которой я приближался, уже, можно сказать, быстро… Краснота практически исчезла, как и ощущение окружающей среды. Пропало сопротивление. Скорость все нарастала. Все это происходило в одно мгновение, в то же самое мгновение, когда и началось, удивительное ощущение безвременности всего процесса. Скорость моя, учитывая мою цель, казалась чудовищной. Маленький искаженный лабиринт рос и разворачивался в нечто, смахивающее на трехмерную вариацию Образа. Окутанный вспышками разноцветных огней, он вырастал передо мной, словно галактическая туманность, заблудившаяся во мраке вечной ночи и осиянная ореолом тускло светящейся звездной пыли. Спирали ее были составлены мириадами мерцающих точек. Она расширялась – или я сжимался… Она приближалась ко мне – или я к ней, и мы были совсем близко друг от друга, и вот она заполнила все пространство сверху донизу, оттуда и отсюда, а моя скорость, если она у меня была, все увеличивалась. Сияние охватило меня, овладело мной, и я увидел узкую прямую ленту – начало… Я был слишком близко, и вообще заблудился, так что не мог уже видеть всю структуру целиком, но ее изгибы, ее мерцание, пробегающие по ней волны зарождали сомнения в том, что трех измерений достаточно, чтобы описать испытываемые мной головокружительные ощущения. Теперь в моем сознании сравнение всего этого с галактикой уступило место иной предельной аналогии, субатомному гильбертовому пространству^[11]. Впрочем, скорее тут была метафора, порожденная отчаянием. Честно и откровенно: я просто ничего не понимал. Однако во мне зрело ощущение – порожденное то ли Образом, то ли моей собственной интуицией, – что мне необходимо преодолеть и этот лабиринт, чтобы выйти на новый уровень взыскуемого мною могущества.

Я не ошибся. Меня затянуло в круговорот, ни на йоту не замедлив при этом. Я мчался, вращаясь и кувыркаясь, по световым лентам, сквозь бесплотные облака сияния и огня. Ни тени сопротивления, как в Образе снаружи, моего изначального импульса хватило, чтобы протащить меня от начала до конца. Полет на смерче по Млечному Пути? Нырок утопленника сквозь коралловое ущелье? Метания лунатика-воробья над парком аттракционов ночью Четвертого июля^[12]? Вот какие мысли мелькали у меня, пока я летел сквозь это преображенное нечто…

Наружу… насквозь… через… И все, и в ярко-красной вспышке я вновь стоял в центре Образа и держал кулон, в котором был заключен Образ, в котором был заключен я^[13], все было во мне, и красный свет угасает, и вот его уже нет. Остались только я, кулон и Образ, все по отдельности, и привычная схема отношений «субъект-объект» – только на октаву выше, так, пожалуй, лучше всего описать все это дело. Между нами словно возникла связь, я как бы обрел дополнительное чувство, новое выразительное средство. Удивительное ощущение. Радостное.

Мне не терпелось проверить их на практике, и я опять сосредоточил волю и отдал Образу приказ перенести меня в другое место.

И оказался в круглой комнате на верху самой высокой башни в Амбере. Пересек комнату и вышел на крошечный балкончик. Контраст оказался потрясающим, почти как те ощущения, которые я только что испытал во время сверхчувственного полета. Несколько долгих мгновений я просто стоял и смотрел.

Море в переливах. Небо частично заволокло облаками, день клонился к вечеру. Сами облака переливались образами мягкого сияния и грубой тени. Дул береговой бриз, так что запахи моря пока до меня не долетали. Темные птицы парили вдали, пикируя к волнам и стрелой взмывая ввысь. А прямо внизу дворцовые площади и городские террасы утонченными уступами сбегали к подножию Колвира. Людские фигурки на таком расстоянии казались крохотными и ничего не значащими. Мне стало очень одиноко.

И тогда я прикоснулся к рубиновому кулону и призвал грозу.

Глава четвертая

Рэндом и Флора ждали в моих покоях. Взгляд Рэндома первым делом метнулся к кулону у меня на груди, затем встретился с моим. Я кивнул.

Потом повернулся к Флоре и слегка поклонился.

– Сестрица, – сказал я, – сколько лет, сколько зим…

Вид у Флоры был немного испуганный, вот и прекрасно. Однако она улыбнулась и пожала мою протянутую руку.

– Брат, – промолвила она, – я вижу, ты сдержал слово.

Волосы как бледное золото. Флора подрезала их, но сохранила кудряшки. Я пока не решил, нравится ли мне новая прическа. Волосы у нее были роскошные. А еще синие глаза и гора тщеславия, с которой все должно было выглядеть в ее любимой перспективе. Временами казалось, что она дура набитая, но иногда я в этом изрядно сомневался.

– Ты уж извини, что так пялюсь, – сказал я, – но при прошлой нашей встрече я тебя видеть не мог.

– Я счастлива, что эта ситуация исправилась, – отозвалась Флора. – Было просто… Сам понимаешь, я тут ничего не могла поделать.

– Понимаю, – согласился я, вспоминая ее случайно услышанный смех по другую сторону тьмы в одну из годовщин некоего события. – Понимаю.

Я отошел к окну и распахнул его, зная, что дождь внутрь не попадет. Обожаю запах грозы.

– Рэндом, – спросил я, не оборачиваясь, – удалось разузнать что-нибудь интересное насчет возможного почтальона?

– Пока нет, – ответил Рэндом. – Я навел кое-какие справки. Похоже, никто не видел никого в то время в том месте.

– Ясно, – сказал я. – Спасибо. Позже, наверное, еще увидимся.

– Ладно, – проговорил он. – Я тогда весь вечер у себя.

Я кивнул, обернулся, прислонился к створке окна и пристально посмотрел на Флору. Рэндом тихо прикрыл за собой дверь. С полминуты я молчал и слушал шум дождя.

– Что ты собираешься со мной делать? – не выдержала Флора.

– Делать?..

– В твоей позиции удобно собирать старые долги. Полагаю, так ты сейчас и поступишь.

– Может быть, – ответствовал я. – Как правило, многое зависит от многого другого. И наш случай не исключение.

– Ты о чем?

– Дай мне то, что я хочу, а там поглядим. Я ведь иногда бываю хорошим парнем.

– И чего ты хочешь?

– Правды, Флора. Начнем с нее. Как ты оказалась той, кто присматривал за мной в Тени Земля. Все ключевые детали. Как все устроили? Что выяснили? Все досконально.

Флора вздохнула.

– Это началось… – проговорила она. – Да… Дело было в Париже, на вечеринке у некоего мсье Фуко^[14], года за три до начала Большого террора…

– Стоп! – оборвал я Флору. – Что ты там делала?

– Я прожила в той Тени лет пять по местному календарю, – сказала она. – Путешествовала, искала чего-нибудь новенького, соответствующего моим интересам. А оказалась я там и тогда точно так же, как все мы находим то, чего хотим: позволила своим желаниям вести меня и следовала инстинктам.

– Интересное совпадение.

– В свете того, сколько времени это заняло, – отнюдь. Учти еще, что все мы весьма много путешествуем. Для меня там был, если хочешь, мой Авалон, мой суррогат Амбера, мой дом вдали от дома. Называй как хочешь, но я попала на ту вечеринку именно в тот октябрьский вечер, и тут входишь ты с той рыжей крошкой – Жаклин, кажется, ее звали.

Тут разом вспомнилось то, что я не вспоминал очень и очень давно. Жаклин я помнил гораздо лучше, чем вечеринку у Фуко, но такая была, факт.

– Продолжай.

– Ну вот, – сказала Флора. – Я была там. Ты прибыл позже. И, конечно, я тебя сразу заметила. Да, когда достаточно долго живешь и часто путешествуешь, то и дело встречаешь тех, кто напоминает знакомых персон. Я так и подумала, когда улеглось первое волнение. Наверняка двойник. Ведь столько лет от тебя ни слуху ни духу. Однако у всех нас есть и свои тайны, и хорошие причины таковые иметь. Может быть, это одна из твоих тайн? Так что я устроила, чтобы нас познакомили, а потом потратила уйму времени, чтобы хоть на пару минут оторвать тебя от твоей рыжей подружки. Ты утверждал, что тебя зовут Фенневаль – Кордель Фенневаль. Я все еще сомневалась. То ли и правда твой двойник, то ли ты играешь в свои игры. Но была у меня и третья догадка: ты так долго обитал где-то в окрестной Тени, что стал отбрасывать Тень самого себя. Я бы так и уехала, мучимая сомнениями, если бы Жаклин ни с того ни с сего не проболталась мне о твоей удивительной силе. Не самая обычная тема для женской беседы, и то, как она мне об этом сообщила, доказывало, что она и впрямь впечатлена тем, что ты сотворил. Я постаралась выудить у нее побольше информации и поняла, что все это было как раз то, на что ты способен. Тем самым отпадала версия с двойником. Это или сам ты, или твоя тень. В таком случае, даже если Кордель не Корвин, он сам по себе четкий след. Доказательство, что ты жил или до сих пор живешь где-то в окрестностях этой тени, – первое реальное доказательство твоего местопребывания. Я должна была встать на этот след. Тогда я и начала следить за тобой, выясняя все, что могла, о твоем прошлом. И чем больше расспрашивала разных людей, тем более загадочным оно выглядело. Спустя несколько месяцев я по-прежнему ничего не могла решить. Слишком много темных пятен, так что все возможно. Впрочем, дело для меня прояснилось следующим летом, когда я на время заглянула в Амбер. Я упомянула Эрику об этом случае.

– Ну?

– Ну и он – в некотором роде – считал, что такое возможно.

Флора умолкла и поправила перчатки, что лежали на соседнем стуле.

– Ага… – понимающе кивнул я. – И что же он тебе сказал?

– Что это на самом деле можешь быть ты, – ответила Флора. – Он сказал, что был… несчастный случай…

– Да ну?

– На самом деле нет, – поправилась она. – Не несчастный случай. Он сказал, что вы подрались и он тебя ранил. Подумал, что ты умираешь, и не захотел, чтобы его обвинили в убийстве. Поэтому он перенес тебя в Тень и оставил там, как раз в том месте. Прошло много лет, он решил, что ты умер и между вами наконец все кончено. Моя новость его явно не порадовала. Эрик взял с меня клятву молчать и отослал обратно следить за тобой. Благо у меня было отличное оправдание для возвращения на Землю – я всем нашим успела наговорить с три короба о том, как мне там нравится.

– Ты не могла дать ему обет молчания за здорово живешь, Флора. Что он дал тебе взамен?

– Слово, что, если когда-нибудь придет к власти в Амбере, он меня не забудет.

– Несколько рискованно, – заметил я. – По большому счету у тебя оставался против него горяченький материал: информация о местонахождении главного конкурента плюс признание самого Эрика, что он именно туда его и отправил.

– Верно. Но потом все успокоилось, да и я, честно говоря, чувствовала себя его сообщницей, так что смысла раскрывать карты не было.

Я кивнул.

– С натяжкой, но допустимо, – согласился я. – А как ты думала, позволит ли мне Эрик остаться в живых, если у него появится реальный шанс занять престол?

– Это не обсуждалось. Никогда.

– Но думать об этом ты могла, правда?

– Думала, – сказала Флора. – Позже. И решила, что он не станет ничего делать. В конце концов, складывалось впечатление, что ты и впрямь потерял память. Не было причин что-то делать с тобой, пока ты безвреден.

– Итак, ты осталась следить за мной – и за тем, чтобы я оставался безвредным?

– Да.

– А что бы ты стала делать, появись признаки того, что память ко мне возвращается?

Флора посмотрела на меня и отвела взгляд.

– Сообщила бы Эрику.

– И что бы он тогда сделал?

– Не знаю.

Я негромко рассмеялся, Флора покраснела. Впервые видел, чтобы Флора краснела.

– Ладно, опустим очевидное, – сказал я. – Ну хорошо, ты осталась. Ты следила за мной. А потом? Что случилось потом?

– Ничего особенного. Ты продолжал жить своей жизнью, а я с тебя глаз не спускала.

– И все остальные знали, где ты находишься?

– Да. Я из этого секрета не делала. На самом деле все наши время от времени наведывались ко мне.

– И Рэндом тоже?

Флора брезгливо скривилась:

– И не раз.

– С чего такой вид?

– Слишком поздно притворяться, будто он мне симпатичен, – отрезала она. – Ты же знаешь, я терпеть не могу народ, с которым он якшается, – всякое отребье, лабухи джазовые. Я была вынуждена по-родственному принимать его, когда он навещал мою Тень, но Рэндом жутко действовал мне на нервы, когда заваливался в любое время дня и ночи со своими дружками, – то закатят попойку, то в карты режутся до утра. Дом потом неделями проветривать приходилось, и я всегда радовалась, когда Рэндом наконец убирался вон. Прости. Я знаю, он тебе нравится, но ты же просил начистоту.

– Понимаю, он задел твою тонкую натуру. Ну ладно. А теперь давай обратимся к тому краткому промежутку времени, когда я был твоим гостем. Рэндом весьма неожиданно присоединился к нам. За ним гналось с полдюжины жутковатых ребят, которых мы прикончили у тебя в гостиной.

– Это я помню очень даже живо.

– Помнишь, как они выглядели – те твари, с которыми мы дрались?

– Да.

– Достаточно хорошо, чтобы узнать, повстречай ты такого снова?

– Думаю, да.

– Отлично. А раньше таких видела?

– Нет.

– А потом?

– Нет.

– Не слышала, кто-нибудь рассказывал про таких?

– Не припомню. А что?

Я покачал головой: