– Она только что вернулась с прослушивания и обеда с Тарин. Видимо, все прошло хорошо! – ответила мама, схватив пульт прежде, чем я до него добралась. – Хелен вернется нескоро.

Я уставилась на пульт в ее руке.

– Мне что, нельзя уже посмотреть телевизор?

Она глубоко вздохнула.

– Я хочу с тобой кое о чем поговорить.

Мамины разговоры никогда не сулили ничего хорошего. Они всегда были о чем-то неприятном: например, разговор о том, что моя бабушка умерла; разговор о том, что мама и папа собираются переделать нашу игровую комнату в кабинет для папы; и самое ужасное – разговор о С-Е-К-С-Е, который был настоящим апогеем неловкости. Тактика моей мамы в неловких ситуациях заключалась в том, чтобы проходить через них настолько мучительно медленно, насколько это вообще возможно. В той конкретной беседе она подробно рассказала о различных видах контрацептивов и обо всех известных человечеству заболеваниях, передающихся половым путем, и все это привело к тому, что мне надолго расхотелось думать о сексе. Я даже задумалась тогда, не податься ли мне в монахини.

Но это было что-то другое. Мама выглядела смущенной. Почти испуганной. Что-то определенно было не так.

– Ты в порядке?

– Конечно! – ответила она бодрым тоном, явно солгав.

– Я что-нибудь не то сделала? – спросила я, прокручивая в голове возможные причины ее необычного поведения.

– Вовсе нет, – быстро ответила она. – Ты… я люблю тебя.

Несмотря на то что мне было приятно, внезапное признание мамы в любви меня смутило.

– Мама, серьезно, в чем дело? Ты меня пугаешь.

Мама пригладила свои и без того прямые волосы.

– Может, пройдешь на кухню? – Затем она окликнула сестру, глядя наверх. – Даниэль, спустись, пожалуйста.

Подойдя к распашной двери, мама открыла ее передо мной. Желая поскорее разобраться в этой странной ситуации, я шагнула в кухню.

Там было жутко тихо, как в одной из тех звуконепроницаемых комнат, где обитые мягким материалом стены поглощают любой шум. Казалось, что воздух здесь куда-то подевался.

За нашим кухонным столом сидела девушка-подросток.

Она выглядела примерно моей ровесницей, у нее были блестящие черные волосы, которые длинными мокрыми прядями свисали за спиной. Ее худые плечи были ссутулены, и создавалось впечатление, что она пытается от чего-то укрыться. От чего именно, я не могла понять. На ней была слишком большая ей розовая толстовка, на которой красовалась нарисованная блестками кошка. Выглядела эта толстовка так, как будто долго валялась где-то скомканной. Из-за объемной кофты девушка казалась еще тоньше, чем была, а манжеты толстовки свободно болтались вокруг ее хрупких запястий. На ней были синие штаны, какие носят в больнице моей мамы. Выглядело все это так, как будто ее одевали в больничном бюро находок.

– Присаживайся, – пригласила меня мама.

Я села за стол напротив девушки. Ее лицо было бледным и выглядело почти призрачным при свете лампы, висевшей над кухонным столом. Ее огромные ярко-зеленые глаза были устремлены на стоящую перед ней тарелку – там лежал сэндвич с арахисовым маслом и желе, который мама, вероятно, приготовила для нее. Еда так и осталась нетронутой.

Несмотря на то что девушка выглядела так, будто не спала несколько месяцев, и, похоже, не пользовалась косметикой, она была очень красива. Как модель. Меня охватил прилив зависти, но я постаралась его подавить. Я даже не знала эту девушку, и у меня не было причин делать о ней скоропалительные выводы. Но кто она такая и почему сидит на нашей кухне?

Мама словно прочитала мои мысли.

– Джулс, – начала она, усаживаясь на стул. – Это Мэй. Мэй, это Джулс – мой средний ребенок.

Я обиделась, что меня называют средним ребенком, но по какой-то причине мама вела себя совершенно не так, как обычно, поэтому я ничего не сказала по этому поводу.

– Привет. – Я слабо помахала рукой девушке, которая даже не подняла глаз.

– Привет, – пробормотала она в ответ, натягивая манжеты толстовки на запястья.

Сидеть напротив этой Мэй было как-то… странно. От нее исходило сильное притяжение, как будто в ней было что-то магнетическое.

Я не понимала, почему эта девушка оказалась у нас дома, но ей явно было не по себе, и я изо всех сил постаралась разрядить обстановку.

– Прикольная кофточка, – с некоторой иронией пошутила я.

Мэй посмотрела вниз – на кошку из блесток на своей толстовке. Затем подняла огромные зеленые глаза и уставилась на меня.

У меня перехватило дыхание. Я не знала, что сказать. То, как она смотрела на меня, заставило меня почувствовать себя беззащитной, как будто она могла заглянуть мне в мозг.

– Я… я пошутила, – заикаясь, пролепетала я, отводя взгляд.

Жутковатый взгляд: имеется. Отсутствие чувства юмора: имеется.

– Мам, завтра в интернете объявят результаты кастинга. Я так нервничаю! – На кухню вошла Даниэль и увидела Мэй. – Привет! – Она широко улыбнулась.

– Даниэль, это Мэй. Мэй, это моя младшая дочь, Даниэль.

Мэй едва заметно кивнула.

– Приятно познакомиться, – произнесла она так тихо, что нам всем пришлось податься ближе, чтобы расслышать. Даниэль взяла из шкафа пакет с сушеным горохом и присоединилась к нам.

– Можешь звать меня Дани, – предложила моя сестра, протягивая Мэй пакет с закуской. Мэй с любопытством посмотрела на упаковку, но отказалась.

Мама бросила на меня взгляд, призывая продолжить общение с Мэй, как будто именно я должна была поддерживать эту неловкую беседу. Я не знала, что еще сказать.

– У Даниэль сегодня было прослушивание для школьного мюзикла, – сообщила я, сваливая непосильную задачу по общению с этой молчаливой незнакомкой на мою болтливую сестру, которая в том, что касалось умения разговаривать с людьми, была оскароносным фильмом, а я – курсовой работой студента режиссерского факультета.

– Я собираюсь сыграть одну из главных ролей, – подхватила Даниэль, клюнув на мою наживку. – Мы будем ставить «Злую».

Мэй посмотрела на Дани, ее лицо выразило замешательство.

– Это название мюзикла, – пояснила моя сестра. – Он очень хороший. Он основан на одноименной книге, а та – на «Волшебнике страны Оз», и его ставили на Бродвее.

Все эти слова для Мэй явно звучали как иностранная речь, но Дани это не остановило.

– Я претендую на роль Эльфабы, одну из двух главных ролей. Я очень хочу получить ее, но если не выйдет, я знаю, что сыграю хотя бы на втором плане.

Я была уверена, что Дани получит хорошую роль – она, по общему мнению, прекрасно пела и брала уроки танцев с тех пор, как научилась ходить.

– Ты поешь? – раздался слабый голос с другой стороны стола.

Мы все посмотрели на Мэй. Она продолжила:

– Я когда-то пела.

– В школе? – спросила Даниэль.

Мэй покачала головой:

– Нет.

– В церкви? – предположила я. Дани, Хелен и я пели в церковном хоре, когда были маленькими.

Мэй обдумала вопрос.

– Вроде того.

– Это замечательно, Мэй, – вмешалась мама, сложив руки на столешнице, прежде чем Мэй успела сказать что-то еще. – Спасибо, что поделилась с нами. Итак, девочки, я привела Мэй со своей работы.

Я попыталась скрыть удивление на лице. Для моей мамы было странно приводить домой пациентку. Мама даже почти не говорила о своей работе, когда была дома, не говоря уже о том, чтобы приглашать к обеденному столу больного. Ее профессия требовала строгой конфиденциальности, и она относилась к этому очень серьезно.

Я внимательно рассматривала нежную кожу и пронзительные глаза Мэй. Если не считать худобы, то с виду с ней все было в порядке.

Мэй обратила внимание на сэндвич и дотронулась до него костлявым пальцем. Под рукавом ее мешковатой кофты на запястье виднелись багровые отметины. Откуда они у нее? Она из-за этого попала в больницу? Она пыталась покончить с собой?

Может быть, с ней все не так уж и хорошо?

Я вдруг почувствовала себя виноватой за то, что так критично отнеслась к ней. Кто знает, через что пришлось пройти этой девушке? Она была маминой пациенткой, значит, что-то с ней все же было не так. Я должна была постараться быть добрее к ней.

Прежде чем я успела что-то сказать, мама откашлялась, затем посмотрела на нас с Даниэль.

– Мэй останется у нас на несколько дней.

Мы с Даниэль в недоумении уставились на маму. Говорить о ее работе дома – это одно, но привозить домой пациентку, чтобы она пожила у нас?

– Почему? – выпалила я, не успев остановиться.

Мама взглядом отчитала меня за бестактность. Затем спокойно объяснила:

– Мэй не может вернуться в свой дом, поэтому она будет жить у нас, пока не появится другой подходящий вариант.

Я не могла поверить в то, что услышала. Пациентка психиатрической клиники будет жить у нас? Это было невероятно странно.

– Это всего лишь на несколько дней, – проговорила мама, глядя на клеенчатую подложку на столе. Она смахнула с нее несколько крошек, затем подошла к раковине, чтобы смыть их с рук.

– Итак, у нас в доме гостья! – жизнерадостно констатировала мама, выключая воду.

Я бросила взгляд на Мэй, которая почти улыбнулась, края ее алых от природы губ чуть заметно приподнялись.

Похоже, вся эта ситуация ничуть не тревожила Даниэль.

– Круто, хочешь пожить в моей комнате? – предложила Дани. – Я буду спать на раскладушке.

Мама вытерла руки о посудное полотенце.

– Вообще-то я думала, что Джулс может переселиться к тебе, Дани. Тогда у Мэй будет своя комната, – объяснила она. – И немного личного пространства.

Было и без того странно, что незнакомая личность будет жить с нами, но чтобы я еще и уступила свою комнату? Меня беспокоило не столько то, что меня переселяют, сколько то, что мама приняла это решение, не посоветовавшись со мной. Она всегда любила все обсуждать. Почему она просто объявила об этом, не поговорив сначала со всей семьей?

Мама заметила, что мое лицо омрачилось.

– Это всего на несколько дней, Джулс, – пообещала она. – Ты ведь не против, правда?

Последнее прозвучало скорее как настоятельное предложение, чем как вопрос.

Я задумалась. Что такого, если я посплю в комнате сестры ночь или две? Если это лишь на время, пока Мэй не найдет, куда пойти, то ничего страшного. И, может быть, тогда мама купит мне новый фотоаппарат, который мне так нужен.

– Конечно, я поживу у Даниэль, – согласилась я, взглянув на Мэй.

– Хочешь послушать мое прослушивание для «Злой»? – щебетала Даниэль, обращаясь к Мэй. – Я записала его на свой телефон!

Прежде чем наша новоявленная гостья успела ответить, я заметила что-то на плече Мэй.

– Что это? – Я указала пальцем. Сквозь розовую толстовку с изображением кошки проступило темно-красное пятно, которое поползло вверх по спине к плечу.

– Это кровь? – ахнула Даниэль. Она не переносила вида крови и клялась, что от этого у нее кружится голова. Я с ужасом думала о том, что будет, когда у нее начнутся месячные.

Мама поспешно развернула посудное полотенце и положила его на расплывающееся пятно крови. Должно быть, Мэй что-то почувствовала, но даже не пошевелилась.

Я смотрела, как Мэй зажмуривает глаза, реагируя на боль практически полной неподвижностью. Я никогда не видела подобной реакции. Когда кому-то было больно, он обычно начинал кричать, но Мэй просто не двигалась.

Почему у этой девушки течет кровь по спине? Ее били? Издевались?

– Джулс, ты не могла бы найти для Мэй какую-нибудь одежду? – попросила мама. – И, пожалуйста, поменяй простыни на своей кровати.

– Конечно, – отозвалась я, вставая.

Я не сводила глаз с Мэй, гадая, откуда она взялась и что с ней случилось. Я пыталась прочитать что-либо по ее лицу, но, в отличие от мамы, Мэй словно носила маску полной безучастности. Глядя на нее, никто бы не догадался, что сейчас она обливается кровью под розовой толстовкой.

– Давай поменяем тебе повязку, – ласково предложила мама.

Мэй ничего не ответила. Она просто сидела, не шевелясь.