Я ложусь головой на парту и пальцем оттопыриваю креповую занавеску. За окном густая тьма. Жара и гудение усыпляют. Сколько мы уже сидим в этом душном царстве? Два часа? Три? Сутки? А может, вся жизнь прошла здесь, и больше ничего нет, и только ромбы и подобные треугольники топорщатся враждебным забором, криво ухмыляются биссектрисами, сплевывают, как семечковую шелуху, круглые обозначения углов? Может, нет и не было свежего холода и искристого снега? Только занавески цвета беж и раскаленные калориферы?

Допустим, искомый треугольник ABC построен…

Допустим! Конечно, построен, вот же он! Долго пытаюсь въехать в хитросплетение отношений катетов и гипотенуз. Кто это придумал вообще?

– Я решила.

– Так… Вот здесь недоработочка, – сладкий-сладкий голос. – Да. Иди оформи аккуратно.

Да как так?!

Я отворачиваюсь от учительского стола, закатываю глаза к потолку и поэтому не сразу вижу толпу людей в проеме двери. Впереди мой папа. По бокам от него, как гвардейцы гренадерского полка, – две очень толстые и большие чужие мамы. За ними – еще человек пять родителей.

– Десять. Часов. Вечера, – раздельно произносит мой отец.

Лично я пугаюсь, когда он начинает так говорить.

– Да что вообще тут происходит?! – вскрикивает мама-гренадер. – Мы с ума сходим! Ночь на дворе!

Нас пришли освобождать. Скоро Бастилия падет, и мы попляшем на ее руинах.

Ага, не тут-то было.

Она разворачивается медленно, с достоинством потревоженной чернью королевы. Она вся круглая и мягкая – круглые очки, круглые опавшие щеки, большая круглая грудь, пухлые руки, ноги как молочные бутылки, сиреневые волосы завиты колечками.

– Очень приятно, что вы подошли. Давно пора было… побеспокоиться. Особенно вам. – Строгий взгляд выхватывает чужую маму, и та вдруг делается меньше ростом. – Приходите чаще, интересуйтесь успехами вашей девочки. – Голос глубокий и сладкий, как столовая ложка старого меда, и ядовитый, как порция цианида. – Знаете, у меня есть семья. Муж. И дети. А я занимаюсь с ребятами до ночи. С вашими детьми. Совершенно бесплатно и без всякой благодарности. Я тут с самого утра. На ногах.

Чужая мама хлопает глазами из-под норковой шапки. Королева отворачивается. Аудиенция окончена.

– Будьте любезны, подождите в коридоре, – говорит она лежащим на столе методичкам. – Возможно, мы скоро освободимся.

Эй, куда вы? Черт, вы же взрослые! А как же спасти? Папа, ты-то чего очканул? Как за тройки отчитывать, так хлебом не корми… Но двери бесшумно закрываются.

– Нет, подумай еще… Какая это теорема?.. А тут?.. Эту задачу можно решить вторым способом…

Я вываливаюсь через полчаса и, волоча пальто по полу, молча прохожу мимо папы. Мы выходим в городскую ночь.

И от восторга у меня перехватывает дыхание.

Пока мы чертили трапеции, в мире произошло чудо. Ударил мороз – настоящий, колкий, сухо пронизывающий до самых костей. Он опустился на город в виде густого звездно-искристого тумана. Он окутал улицы и дома. И город превратился в сияющий, волшебный, инопланетный мир!

Боже, как красиво. Мы медленно идем сквозь звездный сумрак. Над нами сияют фонари – невероятные живые шары рассеянного белого, желтого и голубого света. Свет ощутим, осязаем – он висит в воздухе, переливаясь, медленно подрагивая…

– Пап, давай погуляем.

– Околеем.

– Не околеем.

– Мама с ума сходит.

– Она, наверное, уже сошла. Давай!

– Давай.

Мы бредем по пустынным улицам. Пар восходит от лица и сливается с туманом. Тишина и пустота. Машин нет, и мы шагаем прямо по проезжей части. Световые шары медленно плывут мимо нас.

– Пап, тебе меня жалко?

– Еще бы. Вообще дурдом!

– А я все сдала…

Медленно-медленно – сквозь звездную пыль. Молча. Каждый – о своем. Все позади. Это награда. Я поднимаю голову и провожаю глазами последний шар молочного света. Мы почти у дома.

Эпизод 13
Воровайка

Уроки кончились. Солнце светило нестерпимо. За окном капала вода. Хотелось туда – на слепящий свет, к ноздреватому сырому снегу, к хрустящим ледяным корочкам…

А мы сидели в классе как дураки – из-за какой-то ерунды.

– Мне просто интересно. Вот кому это надо, а? – учительница английского уперлась руками о стол и, чуть покачиваясь на каблуках, пристально оглядывала каждого.

Мне тоже это было интересно, но не так, как ее платье. Вот умеют же люди одеваться. И где только берут такое? Темно-алую ткань хотелось потрогать. Казалось, одежда сделана из пролитой масляной краски.

– Ладно. Никто не сознается, и не надо. Значит, среди вас вор и трус. Да к тому же – дурачок. Не вор – воровайка! Нормальный вор хоть бы деньги взял. Идите уже.

– Goodbye, teacher, – сказали мы нескладно.

Она не ответила.

А ведь и правда – вот на фига? Ну, понятно еще – книгу стырить. Книгу можно читать. С деньгами тоже все ясно… Позор, конечно, но ведь на деньги можно накупить всякого. У меня вот недавно кеды украли – это тоже понятно. Но тетрадь с конспектами уроков! Это же каким надо быть придурком, чтоб стащить из-под носа у учителя тетрадь, исписанную непонятным почерком, да к тому же на непонятном языке! Псих, полный псих.

Лучше бы стянул конспекты с алгебры, честное слово. Хоть какое-то моральное удовлетворение. Но у англичанки – молоденькой, милой англичанки, которая так красиво одевается, которая ни разу и голос-то на нас не повысила! Какая скотина.

Через три дня у историка пропал чехол для очков. Вот это уже было возмутительно. Историк, интеллигентнейший человек, хороший рассказчик и просто… дедушка беспомощно перетряхивал свои бумажки на столе. И опять же – понятно бы очки! Чехол – глупость, абсолютно никчемная вещь.

Да, еще сборник задач по физике. Сборников должно было быть тридцать – по числу учеников в классе. А стало двадцать девять.

– Посмотрите внимательно! Может, кто-то случайно положил. Дома проверьте. Для вас же стараюсь, на свои деньги покупаю!

Но задачник – слишком скучно на фоне прочего, можно было и не упоминать.

С воровайкой я познакомилась на следующий год. Вернее, я и раньше с ней была знакома, но не знала, что вот она, воровайка, рядом – сидит себе, улыбается, пишет в тетрадку и так же возмущенно поглядывает на всех – вот гады, историка обидели!

Мы вместе рисовали стенгазету. Был вечер, сумерки, огромная пустая квартира, горка фантиков от ирисок. И желание пооткровенничать. Воровайке давно хотелось кому-то открыться, она была одинока и недоверчива. Воровайка многого боялась. Она боялась насмешек, мальчишек, мужчин в лифте, бродячих собак, отравленных конфет, группировщиков, колдунов, двоек, черной руки, живых мертвецов, лесных муравьев, ядерной зимы и своих родителей. Еще боялась растолстеть, покрыться прыщами, заболеть раком, потерять часы и не выйти замуж до двадцати лет. Но больше всего она боялась того, что вот сейчас, сию минуту у нее есть что-то хорошее, а потом этого не будет. Никогда.

– Хочешь, что-то покажу? – таинственным шепотом.

– Хочу.

– Только никому не говори.

– Хорошо.

– Не скажешь? Поклянись.

– Клянусь.

И я сдержала клятву. Никто никогда так и не узнал – кто был воровайкой.

Она поставила на стол обувную коробку. Свет настольной лампы выхватывал ее из полутьмы, словно это был ящик фокусника на сцене.

– Смотри.

Все было там. Английский конспект, методичка, чехол от очков, синий бант, пластмассовая линейка, поломанный циркуль, резинка для волос, сигаретная пачка, варежка…

– Ой, моя варежка.

Воровайка смутилась.

– Возьми. Извини.

Я не знала, что и думать. Забирать варежку было как-то стыдно. Да и ее пару я давно посеяла.

– Это все не очень-то нужные вещи, – рассуждала воровайка, нежно перебирая свои сокровища. – По ним никто не станет долго горевать. А если бы горевали – я бы вернула, честно! И… это ведь не деньги. Вот деньги брать – это настоящее воровство, я таких воров ненавижу…

– Но почему? – в пустой квартире вопрос прозвучал слишком громко, слишком грубо.

Воровайка еще больше смутилась и пожала плечами.

– Просто все это вещи хороших людей. Все эти люди очень хорошие, понимаешь?

Я кивнула.

– А вдруг они потом уйдут, уедут или… историк наш, он же старенький. А так у меня будут… кусочки.

Эпизод 14
Подростки

С утра уроков не было. Мы толпились возле школы – радостные, неспокойные, отсыревшие. В воздухе висела вода – не дождь, не туман, а мелкие теплые живые капельки, быстро оседающие на ресницах и волосах. По асфальту шоркали десятки резиновых сапог. В теплом весеннем воздухе все звуки звучали резко, пронзительно, как со сцены. Пахло водой, землей и тополиными почками.

На крыльцо вышла завуч, посмотрела на бесконечно-сумрачное небо и опустила глаза на нас. Подумала. Запахнула видавшую виды рабочую куртку.

– Ребята, может, не пойдем? Может, лучше на уроки?

– Не-е-е-е-ет!!!

– Промокнете…

– Не-е-е-е-ет!!!

Она улыбнулась и махнула рукой. Пошли!

Наша классная уже суетилась у склада. За широкими спинами ее, маленькую, совсем не было видно, только слышалось монотонное бубнящее ворчание.

– Лопаты несем осторожно! Не вози по асфальту, новую не купишь! Девочкам – мешки, мальчикам – лопаты. Я сказала – мешки девочкам. Аккуратнее, аккуратнее… Опусти лезвие, подписывал технику безопасности…

Никто ее не слушал. Каждый получал свое и шагал к воротам – не на уроки, а на волю, в сырой лес, прямо в теплую сумрачную весну!

Сначала шли по асфальту. По дороге мерили мелкие лужи и смеялись. У кого-то появился фотоаппарат.

– Девчонки! – один из парней заговорщицки подмигнул. – У нас тут красная пленка.

И заржал. Мы сразу напряглись и сбились в кучу. Даже в седьмом классе мы еще сомневались в мифологичности сего загадочного материала. Поговаривали, что это такая специальная шпионская пленка – кого ни снимут, все на фото будут голыми.

Парни просто покатывались со смеху. Подловили – пять баллов.

Гладкая дорога закончилась. Теперь шли по грязной тропе. К ногам липли тяжелые комья рыжей земли и прошлогодняя трава. Впереди в спортивном костюме и в огромных черных сапогах бодро шагал физрук. За ним – тяжелой поступью притомившегося медведя – наша завуч. Замыкала шествие классная – маленькая, запыхавшаяся, похожая в своем синем дождевике с поднятым капюшоном на садового гнома. И странное дело – все они будто стали другими – ближе, роднее, понятнее. Потому что всем нравился этот день. Все были рады уйти с уроков и шагать посреди мороси, земляных запахов и внезапных заливистых трелей лесных зябликов.

– Всем стоять! При-шли!

– Где?

– Это в овраг, что ли?! Ой, мать-перемать…

– Туркин, не выражайся!

И, соскальзывая руками по мокрой траве и поминутно шлепаясь на задницы, мы весело съехали на сырое дно. На противоположном склоне оврага росли деревца. Это были березки – тонкие, вытянутые, не избалованные солнечным светом. Их-то и наметил наш физрук во время очередного спортивного ориентирования.

– Ниче се… Я думал, они маленькие…

– Дылды какие.

– Думали, дети? А вот вам – подростки.

– Тащить-то таких…

– Да ниче, утащим.

Пока мальчики потели и махали лопатами, девочки разбрелись по оврагу. Мы поделили между собой пряник, пакетик драже и – тайком, пока никто не видит, – горстку семечек. Над нами пели птицы. Голые ветки торчали из дымки. Далеко и гулко разлетались звуки.

– Нет-нет-нет, не оголяйте корневую систему! Понесем в мешках.

– Да тяжелые же они!

– Одному, конечно, тяжело. По двое, по двое…

– А я один!

– Пупок порвешь!

На обратном пути молчали. Самые сильные несли по одному дереву. Кто послабее – вдвоем одну крупную березку. Девочки по двое тащили самые хилые деревца, но нам и этого хватало. Куртки взмокли изнутри и пропитались водой снаружи, на каждой ноге висел килограмм грязи, деревца цеплялись ветками за кусты, кололи руки и задевали землю. Деревья хотелось бросить. Но мы уперто пыхтели без отдыха до самой школы.

– Внимание! Копаем здесь, здесь и здесь. Я намечаю лунки… Ну, что ты бросил его посреди дороги?! Это же дерево, оно живое… тебя бы так!