– Итак, сэр, – произнес он совершенно бесстрастно. – Этот пистолет. Давайте-ка его сюда.

Человечек бессильно уронил руки.

– Вы не можете этого сделать, констебль, – торопливо заговорил он. – Вы не должны. Господи, помоги и укрепи… я не имею к этому ни малейшего отношения. – Руки начали подергиваться.

– Успокойтесь, сэр. Теперь – пистолет. Минутку, а то вы рукой… если вас не затруднит, протяните мне его рукояткой вперед. Вот так. А теперь ваше имя?

– Это пор-разительно нелепая ошибка. Кальвин Боскомб. Я…

– А как зовут умершего?

– Я не знаю.

– Ну-ну, полно! – сказал Пирс, устало шлепнув ладонью по записной книжке.

– Говорю же вам, я не знаю. – Боскомб напрягся.

Он сложил руки на груди и прислонился спиной к створке двери, словно заняв оборонительную позицию. На нем был опрятный халат из темно-серой шерсти, пояс халата был завязан аккуратным бантом.

Пирс тяжело повернулся к девушке:

– Кто это, мисс?

– Я… я тоже не знаю. Я никогда не видела его раньше.

Мельсон взглянул на нее. Сейчас она стояла лицом к свету, и он сравнил образ, запечатлевшийся у него сегодня утром, когда она выбежала на улицу, с этой Элеонорой (Карвер?), которую теперь видел совсем близко. Лет, пожалуй, двадцать семь или восемь. Определенно красива – в обычном понимании этого слова, которое, да простит нас кинематограф, все-таки является самым лучшим его пониманием. Среднего роста, тонкая, но с цветущей чувственной фигурой; чувственность проявлялась также и в ее глазах, крыльях носа и слегка вздернутой верхней губе. Кое-что в ее внешности поразило Мельсона как настолько загадочное и одновременно с этим настолько очевидное, что в первое мгновение он никак не мог сообразить, что же это было. Судя по всему, она выскочила сюда прямо из постели: ее длинные, ровно подрезанные волосы спутались, потерянная туфелька лежала рядом с мертвецом, она была в черно-красной пижамной паре, поверх которой набросила довольно пыльный кожаный плащ синего цвета с поднятым воротником. Но румяна и губная помада на лице были свежие, что было особенно заметно из-за ее бледности. Голубые глаза, устремленные на Пирса, смотрели со все возрастающей тревогой. Она плотнее запахнула полы плаща.

– Я вам говорю, я никогда не видела его раньше! – повторила она. – И не смотрите на меня так! – Быстрый взгляд на труп, сменившийся озадаченным выражением. – Он… он похож на вора как будто? И я не представляю, как он проник в дом, если только он, – кивок в сторону Боскомба, – его не впустил. Дверь каждый вечер запирают на замок и на цепочку.

Пирс хмыкнул и что-то записал в свою книжку.

– Хм. Вон оно что. А как ваше имя, мисс?

– Элеонора. – Она замолчала в нерешительности, потом добавила: – То есть Элеонора Карвер.

– Ну полно, мисс, перестаньте! Уж как вас-то зовут – вы должны знать?

– Ну… что же. А почему вы, собственно, так кипятитесь? – спросила она с неубедительной суровостью, но тут же сменила тон: – Простите, пожалуйста, но я сейчас сама не своя. На самом деле мое имя Элеонора Смит. Только мистер Карвер мой опекун – ну, что-то вроде опекуна, – и он хочет, чтобы я носила его имя.

– И вы утверждаете, что этот джентльмен застрелил…

– О, я уже не знаю, что я утверждала!

– Спасибо, Элеонора, – неожиданно и несколько просяще заговорил Боскомб. Его тощая грудь ходила ходуном. – Может быть, вы – вы все – пройдете ко мне в комнату и присядете, и мы закроем дверь, чтобы не видеть этого ужасного зрелища.

– Пока нельзя, сэр. Итак, мисс, – терпеливо продолжал констебль, скрывая свое раздражение, – вы скажете нам, наконец, что тут произошло?

– Но я не знаю!.. Я спала, вот и все. Моя спальня помещается на первом этаже в задней части дома. Как раз рядом с мастерской моего опекуна. Ну и вот… дверь спальни вдруг стала хлопать от сквозняка. Я удивилась про себя, откуда он мог взяться, и встала, чтобы прикрыть ее поплотнее. Потом я выглянула в коридор и увидела, что входная дверь открыта настежь. Мне стало немного не по себе. Я прошла несколько шагов по коридору, а затем увидела свет наверху и услышала голоса. Я услышала, как он… – опять кивок в сторону Боскомба. В ее взгляде, направленном на него, читались следы пережитого потрясения, отступающий понемногу страх и скрытая злость. Причем страха казалось гораздо больше, чем можно было ожидать в подобной ситуации. – Я услышала, как он сказал: «Боже мой, он мертв…»

– Если вы позволите, я объясню… – отчаянно вставил Боскомб.

Доктор Фелл, моргая, смотрел на Элеонору со слегка озадаченным видом. Он уже приготовился заговорить, но она продолжила:

– Я ужасно перепугалась. Тихонько поднявшись по лестнице – из-за ковра шагов вообще не слышно, – я заглянула сюда. Я увидела его, он стоял в дверях, нагнувшись над ним, а тот, другой, стоял, отвернувшись, в глубине комнаты.

После ее кивка они в первый раз обратили внимание на третьего человека, бдевшего в эту ночь над мертвым телом. Этот человек сидел в комнате Боскомба за столом, на котором горела лампа под абажуром. Одна рука локтем опиралась на стол, ее пальцы пощипывали лоб. Словно обретя наконец полнейшее спокойствие и вернув себе самообладание, он деревянно поднялся на ноги и подошел к ним, засунув руки в карманы, – крупный мужчина с торчащими ушами, чье лицо пока оставалось в тени. Он кивнул несколько раз, не поворачиваясь ни к кому в отдельности. На тело он не смотрел.

– И это абсолютно все, что мне известно, – заявила Элеонора Карвер. – Я только не понимаю, чего он, – она посмотрела на мертвеца, – хотел, забравшись сюда и… перепугав… Послушайте, он и в самом деле похож на вора, разве нет? Или, знаете, мне сейчас показалось, что, если его помыть и одеть во что-нибудь приличное, он будет немного похож на…

Ее взгляд перекочевал с тела на Боскомба. Но она одернула себя, пока другие рассматривали то, что лежало на полу. «Даже при жизни этот субъект не мог вызывать особой симпатии», – заметил про себя Мельсон, когда индивидуальные черты стали отчетливее проглядывать сквозь общую гипнотическую картину убийства. Его порванный костюм, вытершийся до неопределенного цвета, весь лоснился, словно облитый холодным супом. Рукава и штанины подворачивались с помощью булавок до тех пор, пока руки и ноги не стали торчать из них, как у пугала. Неизвестный был человеком лет пятидесяти, одновременно костлявым и обрюзгшим. Медная заколка для воротничка выпирала на шее, красной и морщинистой, как у индюка. Зубы широко раскрытого рта белели в трехдневной щетине там, где их не залила кровь. И все же (по крайней мере, в смерти) этот человек не казался законченным грабителем. Почувствовав это и попытавшись разобраться в своих впечатлениях, Мельсон вдруг заметил одну крайне несообразную деталь – человек был обут в белые тапочки для тенниса, почти новые.

Пирс неожиданно обернулся к Боскомбу.

– Вот этот покойный, – спросил он, – случайно, не ваш родственник, сэр?

Боскомб был искренне поражен. Пожалуй, он был даже шокирован.

– Боже милостивый, нет! Мой родственник? С чего… да с чего вы взяли? – Он нерешительно замолчал, сопя носом, и Мельсон почувствовал, что эта мысль расстроила мистера Кальвина Боскомба почти так же сильно, как подозрение в убийстве. – Констебль, это дело вырастает во что-то невероятное! Уверяю вас, я не знаю, кто этот человек. Вы спрашиваете, что произошло? Ничего! То есть, если быть точным, я и мой друг, – он показал головой на высокого мужчину, стоявшего неподвижно, – я и мой друг сидели у меня в гостиной и разговаривали. Мы как раз выпили по последней, и он уже взялся за шляпу, чтобы идти домой…

– Минутку, сэр. – Записная книжка была приведена в боевую готовность. – Ваше имя?

– Питер Стенли, – ответил высокий. Он говорил тяжелым, скучным голосом, будто только что вспомнил нечто любопытное. – Питер Э. Стенли. – Блеснув белками, он поднял глаза вверх, словно повторял заученный урок, в котором вдруг увидел что-то мрачно-забавное. – Я проживаю в доме номер 211 на Вэлли-Эдж-Роуд, в Хэмпстеде. Я… э… я не живу здесь. И также незнаком с покойным.

– Продолжайте, сэр.

Прежде чем заговорить, Боскомб несколько нервно взглянул на своих слушателей.

– Итак, как я уже говорил, мы просто сидели здесь как… как два законопослушных гражданина. – Предложение показалось нелепым и неестественным даже Боскомбу, и он изобразил на лице бледную улыбку. – В общем, мы сидели здесь. Двойная дверь в комнату была закрыта. Этот мой пистолет, похоже, кажется вам подозрительным. Но ничего подозрительного в нем нет. Я не стрелял из него. Я лишь показывал мистеру Стенли, как выглядит глушитель Гротта. Он никогда раньше не видел такого.

Стенли засмеялся.

Это получилось у него так, будто он не смог удержаться. Он со шлепком прижал руку к груди, словно смех поразил его, как пуля, и причинил боль. Наклонившись вбок и положив руку с набухшими венами на дверной косяк, он смотрел на них, и его лицо казалось лицом трупа: тяжелая мясистость и желтовато-серый цвет делали его похожим на глиняную маску. Сейчас эта маска треснула поперек от его захлебывающегося веселья. Хватая ртом воздух и моргая, он коротко взвизгивал – это звучало отвратительно. Но еще ужаснее звучало эхо его смеха. Элеонора Карвер сжалась и, вскрикнув, отступила назад.

– Извини, старина, – выдавил из себя Стенли, хлопнув Боскомба по спине. Хохот перешел в крупную дрожь. – Из-звините, констебль. Все-все. Прошу прощения. Так дьявольски смешно все это. Хо-хо! Но это совершенная правда. Он показывал мне.

Стенли с преувеличенным старанием потер глаза. Пирс шагнул было вперед, но доктор Фелл удержал его, положив руку на плечо.

– Не спешите, – произнес он очень тихо. – Ну, мистер Боскомб?

– Я не знаю, кто вы, сэр, – ответил Боскомб так же тихо, – и почему вы здесь. Но вы представляетесь мне тем редким явлением, которое известно под названием «здравомыслящий человек». Я повторяю, что мистер Стенли и я сидели здесь, рассматривая пистолет, когда безо всякого предупреждения раздался стук и царапанье в эти двери. – Он положил руку на одну из створок, быстрым движением открыл ее и опустил глаза вниз. – Этот человек толчком распахнул их, поскользнулся и упал на спину, вот так, как вы его сейчас видите. Я клянусь вам, это все, что мне известно. Я не представляю, что он здесь делает и как пробрался в дом. Мы его не трогали.

– Верно, – кивнул доктор Фелл, – но вам следовало это сделать. – После небольшой паузы он кивнул Пирсу и указал на тело тростью. – Вы осмотрели пистолет, констебль, и, вероятно, убедились, что из него не стреляли. Теперь переверните его.

– Не могу этого сделать, сэр, – отрывисто сказал Пирс. – Нужно позвонить в участок и вызвать хирурга. До его приезда мы не можем…

– Переворачивайте, – резко распорядился доктор Фелл. – Я беру ответственность на себя.

Пирс сунул пистолет и записную книжку в карман, опасливо склонился над телом и поднатужился. Левая рука мертвеца описала полукруг и шлепнулась на пол, стукнув костяшками пальцев о ковер, колени расползлись в стороны, подбородок отвалился – труп лег на живот. Вытирая руки, констебль выпрямился и отошел.

Как раз над первым позвонком, откуда, очевидно, что-то тонкое и острое по косой проникло через горло в грудь, торчала полоса металла длиной в ладонь. Это не был нож, – по крайней мере, никто из них никогда не видел таких ножей. Торчавший из шеи конец был испачкан кровью, сквозь нее виднелась яркая позолота. Металлическая полоса была из тонкой стали, примерно полтора дюйма шириной у основания, на конце имелось небольшое квадратное отверстие, придававшее ей сходство с гаечным ключом.

Элеонора Карвер закричала.