Курс моего обучения был бы простым набором более или менее забавных и побуждающих человека мыслить упражнений, несмотря на всю их эксцентричность, если бы не предмет, который назывался «Полевая практика». Мне казалось, что речь шла о каких-то физических тренировках на свежем воздухе. И я почти попал в точку!

Дюкруа отвели меня на прямоугольный участок земли, который давно не обрабатывался, в пятистах метрах от замка. Когда мы оказались посередине этого поля, братья предались своему любимому делу – начали обсуждать красоты окрестного пейзажа. Педагогические опыты были неким дополнительным развлечением в их жизни, которое отнюдь не могло отвлечь братьев от главной ее цели: наслаждаться наблюдением за полетом птицы или видом прекрасного заката.

– Ну что ж, кандидат Сувирия, – произнес Арман, поворачиваясь ко мне. – Представим себе на миг, как бы это ни было трудно, что вы стали офицером инженерных войск. И вообразим, что вам надо вырыть траншею. С чего вы начнете?

– Ну, наверное, я прикажу саперам рыть землю, – ответил я, не вполне понимая, куда они клонят.

– Очень остроумно! – заметил Зенон, издевательски аплодируя.

В этот момент со стороны замка к нам приблизились четверо слуг, нагруженных кольями, бечевками и мешочками с известью. Кроме того, они несли большие цилиндрические корзины – как я узнал позже, они назывались «габионами», – железный шлем, которому было на вид лет двести, некое подобие кожаной кирасы и даже ружье. Потом они сложили в стороне целую кучу лопат, колотушек и несметное количество всяких приспособлений для земельных работ. В тот день я обнаружил, что в мире существует больше видов кирок, чем бабочек.

– Чего же вы ждете? – спросил меня Арман.

– А при чем тут ружье? – поинтересовался я, испытывая некоторое беспокойство.

– О, ружье вас заботить не должно, – сказал Зенон и, взяв ружье, удалился от нас и стал его заряжать.

Я уже получил несколько уроков по планировке военного лагеря и потому смело взял один из колышков и вбил его глубоко в землю. Потом я привязал к нему у самой земли конец бечевки, отошел метров на двадцать, разматывая клубок, и привязал другой конец к следующему колышку. Сразу после этого я посыпал бечевку известкой, чтобы излишки белой пыли, падавшие по обе ее стороны, могли служить мне ориентиром при рытье траншеи. В эту минуту я услышал выстрел: пуля, жужжа точно шмель, пролетела мимо, едва не задев мой шлем.

С моих губ сорвался визг:

– Уй!

Это было невероятно. Зенон выстрелил в меня! Он стоял метрах в тридцати и снова заряжал ружье.

– Поступайте наоборот, – сказал мне Арман. – Сначала бечевку надо хорошенько натереть известью, а потом уж разматывать. И не жалейте извести: когда веревка натянется, с нее упадет достаточно пыли, чтобы вы могли видеть след. Таким образом вам не придется лишний раз бегать по полю и подставляться под вражеские пули. Зенон стреляет каждые две минуты, – продолжил он. – И вам еще повезло, потому что молодой и ловкий стрелок мог бы сократить это время как минимум вполовину. На вашем месте я бы копал поживее.

Я схватил первую попавшуюся кирку, которая оказалась такой тяжелой, точно была сделана из свинца, и принялся копать с бешеной скоростью.

– Будьте любезны подтянуть ремни на шлеме и подогнать по себе кирасу, – посоветовал мне Арман.

– Но почему ваш братец в меня стреляет? – завопил я.

– Потому что была его очередь. А сейчас я его сменю. – И он направился к Зенону, который уже протягивал ему заряженное ружье.

Шлем, которым меня снабдили, казался частью доспехов XV века. Он был снабжен забралом и длинными металлическими наушиями и страшно давил мне на голову. Не успел я разобраться с завязками кирасы, как раздался новый выстрел, от которого я подскочил на месте.

– Поклянитесь, что стреляете холостыми!

Они только рассмеялись мне в ответ.

– Давайте заключим договор! – предложил я, подняв руки. – Я перестаю копать, а вы, вместо того чтобы стрелять, растолкуете мне все, что надо знать об этом самом Mystère.

– Вы воображаете, что понимаете значение этого слова? – спросил Арман.

Раздался новый выстрел, и я заработал киркой еще быстрее. Если яма окажется достаточно глубокой, мне, по крайней мере, не будут грозить пули. Разрыхлив киркой землю, я схватился за лопату.

– Не так, кандидат! – закричал мне Арман. – Землю надо откидывать лопатой в сторону врага, тогда за получившейся насыпью вы быстрее окажетесь под укрытием.

Я было замер на минуту, чтобы переварить полученный урок, но тут раздался еще один выстрел, и моя лопата заработала с удвоенной быстротой.

Человек не знает, как трудно вырыть яму, в которую может поместиться все его тело, до тех пор, пока перед ним не встанет такая задача. Из-под земли показались корни в руку толщиной.

– Тут корни! – закричал я в отчаянии. – Что мне с ними делать?

Все мои замечания чрезвычайно их забавляли.

– Совершенно естественно, где же им еще быть! Представьте себе, такова странная особенность французской почвы: корни в ней всегда под землей, а не над ней, – проговорил, сдерживая смех, Арман, снова заряжая ружье шомполом.

– Не найдется ли у вас ножничек? – закричал Зенон, продолжая шутку брата. – Неужели нет? Какая жалость! Тогда вы понимаете, чем вам предстоит заниматься сегодня перед сном: точить лопату для выполнения этой священной задачи.

Я продолжал копать, стоя на карачках, чтобы хоть как-то укрыться от пуль. Выстрел за выстрелом. Одна из пуль коснулась земли так близко от моей головы, что на мой шлем обрушился град камешков. Наконец мне удалось вырыть воронку, в которой я кое-как помещался. Дыхание у меня перехватывало, сил больше не было. Арман подошел ко мне и сказал:

– Кандидат, переоденьтесь, вымойте лицо и подмышки и отправляйтесь в классную комнату.

Я обессилел, но в этот первый день моей учебы после «Полевой практики» мне пришлось вернуться к теоретическим материям.

Предмет «Подчиняться и командовать» был построен вокруг изречения кого-то из древних, то ли Энния, то ли Аппиана, то ли еще кого-то из этих римлян или греков: «Прежде чем начать командовать, научись подчиняться»^[12]. Тема эта была неким приложением к занятиям полевой практикой. Мои наставники думали, что, только когда мои руки покроются волдырями от работы лопатой, я пойму, чего можно требовать от человека, а чего нельзя.

Что сказать об уроках истории? Для Дюкруа «всемирная» история ограничивалась историей Франции. Говорили ли мы о чем-нибудь еще? Ну да, конечно, – о Франции. А где-то там, вдали, за пределами королевства, оставался крошечный уголок, именуемый «миром», но его можно было и не принимать в расчет. Ему посвящалась лишь десятая часть курса, и интересовали моих наставников только некоторые эпизоды: например, когда парфяне осаждали Пальмиру или когда Катон в римском Сенате заявлял, что римляне соберут хороший урожай варварских смокв, лишь когда земли Карфагена будут засеяны солью. Сначала я попытался было им возражать, но, когда Зенон со всей серьезностью стал доказывать, что в венах Архимедекса^[13] (именно так они произносили и писали это имя) текла кровь галлов, я решил не тратить своих сил впустую. Большинство французов – люди более широких взглядов, чем принято думать. Но не стоит даже пытаться донести до их сознания мнение некоторых сведущих в своем деле картографов, согласно которому Париж, скорее всего, не является географическим центром планеты Земля. Они не станут даже с вами спорить, а просто сочтут вас несчастным идиотом.

Как истинные французы, они начали с осады Алезии^[14]. Юлий Цезарь окружил город тридцатикилометровым частоколом и построил второе, внешнее кольцо осады вдвое длиннее первого, чтобы не позволить осажденным получить подкрепление. Ну на что мне сдались эта Алезия и Цезарь с Верцингеторигом?^[15] Как я ни старался, после бесконечного дня глаза мои слипались, а руки налились тяжестью. О, как я был счастлив, когда моим мучениям настал конец! Прежде чем отправиться ужинать, я спросил:

– Вы что, по-настоящему в меня целились?

– Скажем так, – объяснил Зенон, – мы пытаемся представить себе настоящее поле сражения, покрытое дымом, который мешает солдатам ориентироваться. Мы целимся как следует не каждый раз.

– Но вы же могли меня убить! На расстоянии тридцати метров эти ружья могут подвести.

Братья пожали плечами и продолжили разговаривать между собой. Любопытные типы эти Дюкруа!

Обычно я ужинал на кухне в полном одиночестве. Когда я садился за стол, вся прислуга уже давно спала. В уголке для меня оставили фрукты и маленький горшочек. Мне пришлось самому налить себе похлебку в тарелку, и я почувствовал, как дрожат мои пальцы, натертые рукоятками лопат и кирок. От шлема кожу на голове так саднило, точно я несколько часов носил терновый венец. Ближе к полуночи, когда я спокойно жевал яблоко, вдруг появился Арман.

– Кандидат, отправляйтесь в поле.

– Вы, наверное, шутите, – вырвалось у меня. – Я смертельно устал!

– Мне кажется, что учебный план не вызвал у вас возражений, – сказал Арман. – Вы считаете, что неприятеля волнует ваше физическое или моральное состояние? – Он осмотрел мою голову. – Советую вам обвязывать голову тонким платком, прежде чем надевать шлем. Для этого изобрели шелковые платки. Allez^[16].

И мы отправились в поле.

Я залез в траншею и снова взялся за кирку, стараясь следовать белой линии. Думаю, что мне не удавалось вырыть и метра за час. Кирка, лопата, шлем и эти плетеные корзины, которые я должен был называть габионами, а в противном случае меня в наказание оставляли без ужина. Один габион, второй, третий… И тут еще ружье братьев Дюкруа. Каждый раз, когда корзина с землей показывалась над траншеей, чтобы превратиться в защитный бруствер, Арман стрелял. И в этих условиях мне надо было орудовать! Я очень быстро научился прятать руки за корзиной, поддерживая ее сзади и снизу, чтобы стрелок не смог в них прицелиться.

На следующий день все повторилось снова. Черчение, теория, полевая практика, теория, полевая практика, отбой. Представьте себе, насколько я изматывался в первые недели моего обучения, если у меня не хватало сил даже приударить за Жанной. По вечерам я падал на кровать и спал как убитый. Разбудить меня могли только колокола замка, чей бой отличался особой звонкостью, а меня умышленно разместили поблизости от них. И это было лишь начало.

Таких наставников, как Дюкруа, стоило поискать, а их педагогическая методика основывалась на жестких требованиях. Внимание! Сферический зал. Будь всегда настороже – в зале и за его пределами! Геометрия. Баллистика. Минералогия. Полевая практика. Allez!

По прошествии двух недель я совершил попытку взбунтоваться. Весь день лил дождь, но это, само собой разумеется, не могло служить поводом для отмены полевой практики. Кирка вонзалась в стену траншеи, но завязала в мокрой, плотной земле. Сам я был покрыт толстым слоем грязи. Движения мои сковывали целые пуды налипшей со всех сторон глины. Дождь усилился, и с моего шлема вниз неслись бурные потоки воды. На дне траншеи образовалась довольно глубокая лужа, и ноги у меня промокли. А в довершение всех бед упражнение продлилось на полчаса дольше обычного. Мне вспоминается, что я поднял глаза к небу и устремил взгляд на эти омерзительно плаксивые тучи. О небо Франции, в его серости столько нежности и одновременно жестокости. Пуля, вонзившаяся в цилиндрический габион, вернула меня к реальности.