Мои наставники были правой и левой рукой Вобана: они сопровождали маркиза на протяжении десятилетий, знали все секреты его инженерного искусства и полностью разделяли его философию. Они вместе с маркизом разрабатывали первые черновые проекты его укреплений и осуществляли связь между маршалом Вобаном и мирской суетой. На самом деле мне очень повезло, что мой приезд в Базош пришелся на закат эры Вобана. Случись это немного раньше, у братьев Дюкруа было бы больше забот и они не смогли бы посвятить мне столько своего драгоценного внимания.

– А сейчас мы представим вас дочери маркиза.

Когда я услышал эти слова, мне пришлось подтянуть штаны как можно выше, чтобы хоть как-то спрятать вставший член. Однако, к моему разочарованию, передо мной оказалось совершенно не похожее на Жанну создание – ее сестра и старшая дочь Вобана, Шарлотта. Личико этой особы было круглее персика, вытянутые трубочкой губки напоминали гузку черепахи, а нос, начинавшийся слишком высоко, где-то над линией бровей, торчал вперед, точно в лоб ей кто-то воткнул угольник. Когда она смеялась, из ее горла вырывался попугайский клекот, а второй подбородок, не уступавший в размерах меху волынки, ритмично колыхался. А хохотала она всегда добрую половину дня.

Если вы думаете, что я описываю ее так, потому что в наглости и дерзости с Суви-молодцом никто не может потягаться, то вы ошибаетесь. На самом деле знакомство с этим несчастным существом навело меня на грустные мысли. Почему природа так несправедлива? Одну из сестер, Жанну, она одарила и быстрым умом, и красотой, в то время как Шарлотта была созданием бесхитростным и простодушным. Да еще этот идиотский смех…

– С Жанной вы, мне кажется, уже знакомы, – сказал Арман. – Она сейчас пошла в город по каким-то благотворительным делам.

Вот так сюрприз.

– Ее супруг очень редко наведывается в Базош, – заметил Зенон. – Когда вам доведется с ним познакомиться, будьте добры вести себя как можно любезнее и тактичнее. Это человек особого склада.

– Зенон хочет сказать, – пояснил Арман, – что у него не все дома.

День близился к концу, и я отправился в свою уютную комнату, пропитанную ароматом лаванды. Вы воображаете, что я лег в постель? Конечно нет.

Пока братья Дюкруа показывали мне различные помещения замка, я выяснил, где находится спальня Жанны. Оставалось лишь дождаться момента, когда все уснут, чтобы нагрянуть туда. Все равно мне не спалось. Я подождал некоторое время, прошел по коридору босиком, освещая себе путь светильником, и тихонько постучал в дверь.

Сначала никто мне не ответил. Но когда я уже готов был пуститься в обратный путь, она открыла дверь.

Возможно, дело было в моем нежном возрасте, но надо сказать, что никогда в жизни я такой боли не испытывал. Слово «боль» здесь появилось не случайно, ибо любовь способна доставлять нам физическое страдание. Легкие мои сжались, а мысли, которые обычно отличались ясностью, неожиданно спутались. Огонь свечей дрожал гораздо слабее, чем я.

В первый раз я увидел ее в костюме простой крестьянки, во второй – в королевских одеждах, а сейчас она стояла передо мной в ночной рубашке, и ее распущенные рыжие волосы струились по плечам. Мы были наедине в полумраке коридора. В свете двух свечей, моей и ее, через сорочку просвечивало ее тело. Хотя я заготовил заранее две или три фразы, они тут же вылетели у меня из головы.

– Ну и что же вам угодно? – спросила она.

– Я хотел тебя поблагодарить. – Мне наконец удалось взять себя в руки. – Если бы не ты, я бы здесь не оказался.

– И ты полагаешь уместным являться к даме в столь поздний час?

– Почему ты выбрала меня? Я ведь был гораздо хуже подготовлен, чем остальные. Это всякому было ясно.

– Мне нравится носить удобное платье, когда в замке нет гостей. Твои соперники прошли мимо меня и даже не обернулись: я в их глазах была даже не служанкой, а просто пустым местом. – Выражение ее лица чуть-чуть смягчилось. – Ты же попросил меня о помощи. – Тут Жанна раскаялась в своей искренности и решила сменить тему разговора. Она посмотрела по сторонам, не идет ли кто. – Сколько тебе лет?

Через пару месяцев мне должно было исполниться пятнадцать.

– Восемнадцать.

– Неужели только восемнадцать? – удивилась она.

В юности я выглядел лет на десять старше своего возраста, а в зрелые годы – лет на двадцать моложе. Я придерживаюсь теории, что Mystère ускорил мое взросление, ибо предполагал, что жизнь моя будет недолгой и оборвется в 1714 году. Однако потом возникли разные непредвиденные обстоятельства, и Mystère в течение нескольких десятилетий забывал накидывать мне годы. И результат здесь, перед вами.

– Инженерное дело меня ничуть не волнует. С тех пор как мы встретились, я только о тебе и думаю.

Жанна сделала вид, что удивилась, и засмеялась:

– Если бы ты знал, что тебя ждет, твоя голова была бы занята совсем другими мыслями.

Я не совсем понимал, куда она клонит.

– Последний кандидат продержался три недели, – пояснила она. – Совсем неплохо, если учесть, что его предшественник сбежал домой через пять дней.

– Переступая порог этого замка, я не знал, какова моя цель, – сказал я. – Теперь она мне ясна.

На эту удочку красавица не попалась. Чувства мои были неподдельными, но выражение их казалось игрой балаганного шута.

– Отправляйся-ка отдыхать, – сказала она. – И поверь, завтрашний день потребует от тебя немалых сил.

И дверь ее спальни захлопнулась перед моим носом.

4

Очень скоро я понял, насколько Жанна была права.

Утренние занятия начались с черчения, – по мнению братьев Дюкруа, тушь и линейки способствовали пробуждению всех чувств. Потом настала очередь физики и геометрии. Во время этих уроков я понял, какие преимущества дает ученику наставник, который посвящает ему одному все свое время и усилия. А у меня их было целых два! Я ничего не смыслю в педагогике и потому не могу строго оценить их методику – скажу лишь, что братья особым образом сочетали строгость, снисходительность и проницательность.

Потом наступило время перерыва и порции лимонного сока.

– Пейте.

Это был приказ. Пока я не привык к этому напитку, братьям приходилось следить, чтобы я не вылил его в какой-нибудь цветочный горшок. Ибо под названием «лимонный сок» мне подавалась некая отвратительная, приторная и густая жижа. Вобан, обладая знаниями в самых разных областях науки, собственноручно создал рецепт этого снадобья из экстракта каких-то кореньев, пчелиного воска и соков различных фруктов. По его мнению, напиток пробуждал интеллект и давал силу мышцам. Убить он меня не убил – и на том спасибо!

Наверное, самым своеобразным упражнением в Базоше был урок, который назывался Сферическим залом. Название в данном случае гораздо больше соответствовало реальности, чем в случае с «лимонным соком», потому что проводился он действительно в комнате без единого угла, по форме напоминавшей скорлупу огромного яйца. Купол этот был выбелен известкой и будто светился белым матовым светом. Даже пол был вогнутым, поэтому, когда за тобой закрывалась дверь, ты оказывался внутри безукоризненно чистой сферы. Зал располагался на верхнем этаже башни замка, и в центре потолка было отверстие, через которое зал наводнял солнечный свет.

– У вас ровно пять минут, – сказали братья Дюкруа, когда втолкнули меня внутрь в первый раз.

В тот миг сердце у меня сжалось. И вовсе не от ожидания какой-то угрозы, а просто от неожиданности. Попав в замок Базош, я словно очутился в некоем зачарованном мире, где меня окружали старинные манускрипты, мудрые братья-близнецы и прекрасные женщины. И вот теперь этот белоснежный зал, залитый светом, и я сам под сияющим куполом, одинокий и оглушенный величественной тишиной его сводов.

Потом я разглядел какие-то предметы. С потолка свешивались десятки и сотни белых нитей, незаметных с первого взгляда на фоне белых стен. На нитях на разной высоте висели самые разнообразные предметы. Подкова, театральная маска, самый обычный гвоздь. А вот и парик! Гусиное перо сливалось со стеной, а рядом покачивались на цепочке золотые часы.

Ровно через пять минут дверь открылась.

– А теперь рассказывайте, что вы там видели? – велел Арман.

– Разные штучки на веревочках, – по-идиотски ответил я.

Зенон, стоявший за моей спиной, отвесил мне здоровый подзатыльник. Не желая терпеть подобного обращения, я развернулся к нему и закричал:

– Вы меня стукнули!

– Цель моего удара – разбудить вас, а не причинить вам боль, – оправдался Зенон.

– Кандидат Сувирия! – воскликнул Арман. – Вы слепы. Инженер, не умеющий видеть, – это не инженер. Если бы вы были наблюдательны, то смогли бы дать ответ более достойный, чем ваше туманное и смехотворное «разные штучки на веревочках». Какие штучки? Сколько их было? В каком порядке они подвешены, на какой высоте и на каком расстоянии друг от друга?

Они заставили меня вернуться в зал; точнее было бы сказать, что они меня туда впихнули. Я постарался удержать в памяти и на сетчатке глаз максимум предметов. Когда время кончилось, мне пришлось описать подробнейшим образом все увиденное и уточнить расположение каждой вещи. Я начал с предмета, который оказался прямо перед моим носом, и, взяв его за точку отсчета, попытался рассказать об остальных. Братья выслушали меня внимательно, не перебивая.

– Несуразица! – вынес свой приговор Арман. – В зале было двадцать два предмета, а вы описали лишь пятнадцать, и весьма неточно. Да, действительно, там висит подкова. Но сколько в ней отверстий? За какую ветвь она подвешена? На какой высоте?

Я стоял с открытым ртом, не в силах произнести ни слова.

– Вы что, не в состоянии понять самые элементарные истины? – подключился к разговору Зенон. – Когда вы будете идти в атаку на бастион врага или защищать свой, у вас будет лишь несколько секунд, чтобы оценить ситуацию. Как вы с вашими способностями сможете отвечать за сотни доверенных вам жизней?

– Вы должны всегда быть начеку, – сказал Арман. – Везде и всегда, в любую минуту. В противном случае вы не сможете вовремя увидеть что-нибудь важное, а коли вы не умеете видеть, эта профессия не для вас. С этого момента вы будете начеку всегда, во сне и наяву. Вам все ясно?

– Кажется, да.

– Вы уверены?

– Да.

– Вы уверены, что все поняли?

– Да! – завопил я скорее от отчаяния, чем от уверенности.

Не успели последние ноты этого крика сорваться с моих губ, как Зенон снова набросился на меня:

– Опишите пряжки на моих туфлях.

Сам того не желая, я опустил голову, чтобы посмотреть на его ноги, но Зенон вовремя подставил палец под мой подбородок.

– Отвечайте.

Я не смог ничего сказать.

– Со дня вашего приезда я всегда ходил в одних и тех же туфлях. И за все это время вы не успели заметить, что пряжек на них нет.

В Базоше я начал отдавать себе отчет в том, насколько люди слепы. Заурядные человеческие существа, точно дети, умеют лишь бросать быстрые и узконаправленные взгляды, подчиняющиеся примитивным инстинктам: вот это мне нравится, а то – нет. Братья Дюкруа делили род человеческий на две категории: кроты и маганоны. Из каждой сотни людей девяносто девять были кротами. Настоящий маганон за один день видел больше, чем целое скопище кротов за год. (Ну-ка, толстая кротиха, отвечай быстро: сколько у меня пальцев? Убедилась? Мы провели вместе столько времени, а ты и не заметила, что на одном мизинце у меня не хватает фаланги. Ее унес осколок картечи во время осады Гибралтара^[11]. И мне ее не жалко: их планы провалились, а я был счастлив насолить Бурбону.)

В тот день братья повесили в зале двадцать два предмета. В другие дни их было тридцать, сорок или пятьдесят. Иногда – только один, чтобы поиздеваться надо мной всласть, требуя уточнения самых ничтожных деталей. Моим рекордом стало описание ста девяноста восьми объектов, каждый из которых висел на своей собственной белой ниточке. И от меня требовалось запомнить абсолютно все: сколько отверстий было у флейты? сколько бусинок нанизали в ожерелье? сколько зубцов насчитывалось у пилы? Вы когда-нибудь пытались произвести подобную операцию? Попробуйте, попробуйте, и вы обнаружите в самых заурядных предметах невероятную сложность окружающего нас мира.